Мой Шелковый путь

В Лондоне я снимал квартиру на улице Сент-Джеймса, 5, напротив дворца королевы-матери в течение пяти лет, хотя в Англию приезжал всего дважды. С этой квартирой связана забавная история. Однажды у меня загорелась проводка. Я заметил это, когда дым заполонил все помещения. Растерявшись и не зная, что предпринять, я высунулся из окна и закричал на немецкий манер: «Feuer! Фойер!» Как ни странно, никто из солдат, стоявших возле королевского дворца, не отреагировал на мой вопль. Тогда я на четвереньках, чтобы не задохнуться, выбрался из квартиры, сбежал по лестнице вниз и стал колотить в дверь на первом этаже.

– Фойер! Огонь! Пожар! Фойер! – закричал я в лицо женщине, отворившей дверь.

– Where? In my rooms?

– У меня горит! Наверху! – И я указал рукой наверх.

Женщина тут же метнулась к телефону, что-то громко сказала в трубку и не успела, как мне теперь кажется, еще положить ее на рычаг, как перед домом уже взревели сирены пожарной машины и «скорой помощи». Пока я поднимался в мою квартиру, на третий этаж, пожарные успели все выломать, все вывернуть наизнанку – электрические приборы, начиная с холодильника и заканчивая телевизором. Я застал квартиру в полном хаосе. Из-под оторванных по всему периметру плинтусов торчали провода, всюду текла вода, из всех щелей поднимался едкий дым, струясь в распахнутые по всей квартире окна.

Самое смешное в этой истории то, что я не ушел из этой насквозь промокшей квартиры в гостиницу, хотя именно так и следовало поступить. Я остался там, на пропитанном ледяной водой диване, укутавшись поплотнее в свитера и куртки. И простыл, конечно, на холодном осеннем сквозняке...

Немало впечатлений осталось у меня от улицы Сент-Джеймса.

Вспоминается, как из окна этой квартиры я смотрел на море цветов во время похорон принцессы Дианы. Вся улица была завалена букетами. Глядя на волны разноцветных лепестков, я не мог поверить, что такое возможно – цветы были всюду, они покрывали проезжую часть, тротуары, стояли в бесчисленных корзинах, букеты наслаивались друг на друга. Ни разу мне не приходилось видеть такого проявления всеобщей любви к кому-либо.

А всего за несколько дней до этого я ехал ночью по Парижу, и нас внезапно остановила полиция перед тоннелем. Машин было мало, затор не успел образоваться, но в тоннеле что-то происходило. Я вышел из автомобиля и хотел посмотреть, в чем дело, почему нас не пропускают дальше. Полиция не позволила пройти. Собравшиеся зеваки что-то обсуждали. Тут и там вспыхивали осветительные лампы фотоаппаратов. Из уст в уста передавалось одно и то же слово: «Princesse!» Разумеется, я не мог даже догадаться, о какой принцессе они говорили... Утром я увидел информационный телевизионный выпуск об автомобильной катастрофе, в которой погибла принцесса Диана...

Иногда мне кажется невероятным, насколько близко мы находимся порой от исторических событий, даже не подозревая, что именно мы видели. Лишь много позже мы можем оценить, что и как, но в те минуты, которые войдут в анналы, мы просто проходим мимо улицы, мимо дома, мимо человека, не догадываясь, что здесь, именно здесь История пишет свои значительные строки...

История – вообще странная штука. Прожив сегодняшний день, мы не умеем воспринимать его как исторический. Услышав чьи-то слова, мы не в состоянии оценить их значимость, а они порой попадают в учебники. Мы живем, не отдавая себе отчета в том, что принадлежим истории, – каждый наш день, каждый наш шаг, каждый наш вздох составляет цветные краски исторической мозаики. Далеко не всякий из нас попадает в историю, но любой из нас обязательно является кирпичиком истории страны и истории мира.

Глава 12 Пятидесятилетие

Избери себе друга; ты не можешь быть счастлив один.

ПИФАГОР

Дружба – самое необходимое для жизни, так как никто не пожелает себе жизни без друзей, даже если б он имел все остальные блага.

АРИСТОТЕЛЬ

Семнадцатого января 1999 года в Salons du Pavilion Dauphin, что в Булонском лесу, съезжались гости на мое пятидесятилетие. Я начал готовиться к этому юбилею месяца за два-три. С самого начала мне помогал Алик Достман, и он никак не мог понять, почему я нервничаю. А я не мог объяснить, почему ночами не сплю.

И вот мой вечер начался. Некоторые гости прилетели из Москвы специально на празднование моего дня рождения. Много русских приехали в Париж на показ Валентина Юдашкина, который так удачно совпал с моим юбилеем, и пришли ко мне. Я радовался каждому, встречая его в дверях. А друзей пришло так много! Никогда прежде не доводилось мне принимать поздравления от стольких гостей.

В зале для фуршета играл струнный квартет из трех скрипок и виолончели – музыканты из оркестра Спивакова «Виртуозы Москвы». Музыка наполняла пространство, будто разрезая его пластами: то прозрачными и почти невесомыми, то насыщенными и густыми, незаметно, но властно окутывая нас очарованием звучавших мелодий. Помещение мягко освещалось настенными лампами, блики от которых волшебно расплывались на обшитых деревом стенах. Гости шли нескончаемым потоком по коридору меж густо-зеленых пальмовых ветвей, целовали меня, пожимали руки, вручали подарки.

Вот Валя Юдашкин, весь в черном, с белым воротничком, со светящимся открытым лицом... Вот Алла Борисовна Пугачева, с выразительно подведенными глазами, ослепительной улыбкой, роскошной гривой пышных волос, в сером крапчатом платье... Вот Николаев с Королевой, оба живописно растрепаны, Наташа – с огромным пестрым букетом... Вот маэстро Спиваков со своей неподражаемой супругой... Вот Вера Глаголева... Башмет... Церетели... Кобзон... Винокур... Громкие имена, любимые лица...

Строгие смокинги и черные костюмы чередовались с золотыми платьями, мелькали красные и белые галстуки, вспыхивали перстни, искрились броши, сияли колье. Гости шли, поздравления сыпались одно за другим, и не хватало времени взглянуть на подносимые подарки...

Некоторое время гости общались в белом зале. Он был украшен алыми занавесками, вдоль настенных росписей стояли белоснежные вазы с цветами, на белых скатертях сверкало серебро приборов, подносы с закуской, шампанское в ведрах со льдом. Расставленные всюду свечи гипнотизировали мерным движением желтоватого пламени.

Потом все прошли в большой зал, где пространство бесконечно увеличивалось стеклянными стенами и дробилось за счет ярко-синих занавесок. Разместились человек по десять за каждым столом на заранее закрепленных за гостями местах. Мой стол находился прямо перед сценой, а за моей спиной красовался роскошный букет, похожий на застывшие брызги сине-белых цветов, стрелами разлетающихся в стороны. В хрустале сияло отражение нежного пламени свечей.

Когда все успокоились, Ефим Александров взял микрофон и объявил о начале праздника:

– Сегодняшний вечер будет вечером наших тостов, пожеланий, звона бокалов...

Он сделал отмашку рукой, и включилась запись с боем курантов.

– Эти куранты сегодня звучали в твою честь, Алик. Прошу всех встать!

И мы поднялись. Странно, но эта шутка – бой кремлевских курантов – внесла какую-то торжественность. Ведь мой день рождения 1 января. Это напоминало встречу Нового года, когда с телеэкрана несется знакомый перезвон, означая наступление нового времени. Наступил новый год моей жизни. Дружное «ура» прокатилось по залу, а следом со сцены полилась песня «Happy birthday to you», которую подхватил весь зал. Было трогательно видеть, с каким воодушевлением пели ее мои друзья. Я смотрел на них, и сердце мое ликовало, велика была моя радость, велика была моя благодарность.

Сколько чудесных слов я услышал в тот вечер!

Когда к микрофону вышла моя дочь, я замер в ожидании, вслушиваясь в ее прелестный голос и любуясь ее лицом. По-детски улыбаясь, Лола объявила, что специально к моему юбилею написала стихотворение. Выдержав паузу в несколько секунд, она стала читать.

Господь придумал мир и, таинство храня, Он сотворил людей. И это не утопия. А ты, отец, – мой Бог! Ты сотворил меня По образу и своему подобию. Ты все зовешь: "Лети, мой Ангел, в этот край, Укрою под крылом отеческой заботы, И будет жизнь твоя как бесконечный рай, Не изнуряй себя тяжелою работой!" О, как я люблю, Отец, все эти наши споры, Настанет день, и я, конечно, прилечу, Чтоб в самый трудный час служить тебе опорой, Обузой быть сейчас я просто не хочу. Ты так меня учил, Учитель мой нестрогий. И в этот славный день мы будем много пить За то, чтоб все друзья, и женщины, и боги Любили так, как ты умеешь их любить!