Мой старший брат Иешуа

На этот раз вместо яда Антигона пустила в ход клевету. Оронт, к которому она довольно часто приходила погадать о чем-нибудь невинном, уверен, что она откуда-то знала историю Яшема и его роль в смерти первой Мариамны. Откуда – остается загадкой; впрочем, различных предположений можно выстроить огромное количество. Слуги неприметны; а многие из них умны, и даже очень умны. Тот факт, что одной из последующих жертв оказался евнух Багой, дворцовый управляющий, Оронт объясняет тем, что Антигоне, вероятно, понадобилось избавиться от опасного свидетеля.

Оронт допускает также, что вольной или невольной помощницей Антигоны была Шломит, сестра царя. Дочь Шломит, Береника, стала женой Аристобула и родила ему пятерых детей; и чем была вызвана звериная ненависть Шломит к зятю, я не знаю. Возможно, он и сам этого не знал и не мог понять. Шломит в те годы межмужества казалась голодной пантерой, посаженной на суровые повода. Она могла в любой момент взбеситься и пустить в ход зубы и когти, а через долю плакать над жертвой и требовать быстро привести сюда нищих, чтобы выдать им милостыню. Все близкие претерпели от нее. Все, кроме Антигоны, которую она подчеркнуто не замечала. Так что Оронт не исключает и того, что Шломит раскусила Антигону, но решила некоторое время использовать ее в своих интересах. Да, роль Шломит в опутывании Александра и Аристобула паутинами клеветы была немалой – но, как я уже сказала, нельзя наверняка утверждать, делала она это намеренно или же невольно.

Таково высокое искусство придворной лжи.

Кто знает, как бы еще проявили себя демонические качества Шломит, но тут ее очень кстати выдали замуж за Алекса, который был доверенным лицом госпожи Ливии, и он увез сразу ставшую тихой и всем довольной жену к себе в Филистину. Но тень ее еще очень долго скользила в коридорах и анфиладах дворца.

Итак, с помощью подметных писем и опасных слухов Антигона сумела создать сначала у Фемана, тогдашнего начальника дворцовой стражи, а потом и у самого Ирода картину опасного заговора отравителей. Более того: похоже, что она создала и сам заговор, сумев при этом остаться невидимой. И когда у Александра нашли яд, и когда нанятый египетский отравитель во всем сознался под пыткой, и когда несчастный раб, которому дали попробовать пищу, тут же немедленно умер в страшных мучениях (и никто не заподозрил неладного, а ведь в Египте давным-давно не применяли как яд ни мышьяк, ни сурьму, ни медь, потому что это было грубо и слишком очевидно), и когда предъявили письма, написанные рукой Аристобула, но которых он никогда не писал, но кто ему теперь мог поверить? – Ирод был просто потрясен. Уже тогда многие близкие ему люди отметили, что ум его потерял присущую прежде прозорливость и цепкость, а гневливость, напротив, возросла, но все думали, что это из-за того, что царь не в силах справиться с несчастьем.

Я же думаю, что это следствие постоянного употребления высушенных грибов, которые раавиты используют в своих истовых радениях и называют плащевиками. Грибной порошок имеет приятный запах и тонкий вкус и вполне мог быть подмешан к приправам, которые Ирод очень любил и употреблял помногу.

Синедрион приговорил к смерти и Александра, и Аристобула – одного как отравителя, а другого как подстрекателя к отравлению. Поскольку оба они были римские граждане, приговор должен был утвердить сам Август.

Не знаю, приложила ли Антигона руку к следующему действию драмы, или же просто так все удачно для нее совпало, но в Галилее снова вспыхнуло восстание сторонников Маккаби, а в Иудее неожиданно выступили фарисеи и асаи, [8] вежливо, но непреклонно отказавшиеся присягать Августу и Ироду; и то и другое римские аудиторы напрямую связали с намерением восставших посадить Александра и Аристобула на отцовский престол. Таким образом, Август сделал вывод, что все дело не в мнимом отравлении, а в старой междинастийной грызне, в которой все средства хороши; Ирод же просто не хочет, чтобы истинные причины, по которым он устраняет последних Маккаби (хоть и исключительно по материнской линии, но прежними законами престолонаследования такое допускалось), стали известны народу.

8

Более известно, но менее правильно – ессеи.

И он подписал приговор.

Когда письмо Августа доставили Ироду, у того уже проснулись сомнения в своей правоте, но – вместе с глубочайшей апатией. Он не смог заставить себя повторить дознание и суд, тем более что волнения в Галилее нарастали, фарисеев неожиданно поддержали их извечные враги саддукеи, было раскрыто несколько настоящих заговоров с целью убийства царя, на городских площадях открыто кричали к мятежу беснующиеся назареи, и даже боэции и армия, его две железные опоры, роптали. Громадный надулся гнойник, и невозможно было избежать крови…

Единственно, на что Ирод пошел – это не стал устраивать казни. Сыновьям объявили об освобождении и повезли из Александриона – крепости на границе Самарии и Иудеи, – где их содержали до получения решения императора, в Себастию. По дороге обоих напоили вином с маковым соком и потом задушили во сне.

Понятно, что волнения не прекратились.

Следующей жертвой Антигона избрала младшего брата Ирода, Ферора – того самого, который вместе с Иосифом отстоял крепость Масаду и спас многих, в том числе Мариамну. Ферор был самым младшим из братьев Ирода и самым любимым. Антигона знала, куда бить.

Орудием, поразившим Ферора и его жену, отважную красавицу Иохивид, были не отрава и не клевета, а пророчество.

Здесь мне придется немного рассказать вам, эллинам, о еврейских странностях, которые в ту пору вдруг оказались очень важны как для Иудеи, так почему-то и для Рима. Эллинам это понять трудно, почти невозможно, потому что у них совершенно иначе устроены головы.

Вся вера евреев заключена в книгах, и они молятся по написанному. Это не самое странное, что есть в мире, Иоханан говорил, что видел в Мидии и Кабуле храмы, где не молятся вообще, а походя крутят колеса с нарисованными на них молитвами, которые предназначены тому, кто видит все с закрытыми глазами. Мир велик, и люди в нем разные, и все хвалят Предвечного на своем языке, а тот не возражает. Нет, еврейские обычаи не самые чудесные. Но есть в них пугающая особенность: время от времени некто пишет на простом пергаменте простыми чернилами простые слова, и эти слова вдруг начинают быть непреложной истиной – и лишь потому, что они написаны теми же буквами, что и священные книги. Это трудно понять, но это так. У евреев, как и у эллинов, есть свои оракулы, известково-бледные и с глазами красными от дыма воскурений, – но если эллины от своих оракулов ждут простых ответов на простые вопросы бытия, и желательно на каждый заданный вопрос по одному ответу, то евреи в необъяснимом ослеплении считают, что все самые безумные пророчества, вываленные на пергамент, сбудутся в точности так, как написаны – надо лишь дождаться дня.

Конечно, и двести, и сто лет назад люди в Асии, в Парфии, в Египте – да и в самом Риме – грезили тем, что придет новый царь и появление его на свет будет обставлено знамениями и чудесами; царь же как по волшебству преобразует наш мир, и установится золотой век. Вспомним Вергилия: «Круг последний настал по вещанью пророчицы Кумской, сызнова ныне времен зачинается строй величавый, дева грядет к нам опять, грядет Сатурново царство. Снова с высоких небес посылается новое племя. К новорожденному будь благосклонна, с которым на смену роду железному род золотой по земле расселится, дева Луцина! – уже Аполлон твой над миром владыка. При консулате твоем тот век благодатный настанет, о Поллион! – и пойдут чередою великие годы. Если в правленье твое преступленья не вовсе исчезнут, то обессилят и мир от всечасного страха избавят. Жить ему жизнью богов, он увидит богов и героев сонмы, они же его увидят к себе приобщенным. Будет он миром владеть, успокоенным доблестью отчей. Мальчик, в подарок тебе земля, не возделана вовсе, лучших первин принесет, с плющом блуждающий баккар перемешав и цветы колокассий с аканфом веселым. Сами домой понесут молоком отягченное вымя козы, и грозные львы стадам уже страшны не будут. Будет сама колыбель услаждать тебя щедро цветами. Сгинет навеки змея, и трава с предательским ядом…»

Да, все так или иначе верили в эту легенду, потому что больше ни во что верить не оставалось, но только евреи сумели низвести песню к числу и таблице…

Я несправедлива? Да, я несправедлива. Око за око.

Как растолковали книжники, царь-избавитель должен быть из дома Давидова или в крайнем случае из Ароновой ветви левитов (так захотели, будучи у власти, Маккаби, и священники не могли с ними не согласиться); это будет как бы новое воплощение Давида, он воссоздаст царство больше прежнего, изгонит или истребит иноплеменников и установит жизнь по единому для всех Закону. До тех же пор надлежит разжигать ненависть к врагам народа и составлять списки тех, кто истинный последователь Завета, а кто ложный, и на дверях их домов рисовать знаки; когда же начнется война против иноплеменников – а она начнется со свержения царя-узурпатора, – небеса разверзнутся, и Господь сам встанет во главе безудержного и всепобеждающего войска… Царь-избавитель должен появиться на свет (или впервые прославиться) в Иерушалайме, и появление его будет сопровождаться знамениями: новой косматой звездой в небе, опрокинутым солнцем и невыносимыми холодами; родиться он должен в хлеву одновременно с ягненком, козленком и теленком; когда вырастет, он станет вначале царем иудейским, а затем подчинит себе Рим и всю Ойкумену. Многие толкователи уточняли детали, что-то добавляли, а что-то отнимали от перечисленного: например, родиться он должен от непорочной девы в Бет-Лехеме Иудейском, родном городе царя Давида, избежать множества покушений, избрать духовное служение, сделаться новым богом или быть при жизни взятым на небо…

Множество непонятных и хитрых людей примеряли себя к этому набору качеств, и некоторые из них вдруг понимали, что это сказано про них; например, римский император Гай Юлий Кесарь Второй, прозванный Калигулой, верил, что пророчество – именно о нем: родился в хлеву, небо украшала красная хвостатая звезда, в раннем детстве побывал в Иерушалайме и там предстал перед народом, избежал множества покушений, стал царем… Римляне убили его самого, его жену и дочь и растоптали самое память о нем. Возможно, он был плохим правителем, я не берусь судить. Но говорят, его очень любила городская беднота.