Мой старший брат Иешуа

– Они не простят нам этого! – воскликнул бар-Толма.

– Я думаю, завтра же нужно будет объявить о том, что царь конфискует неправедно сокрытое! – поднялся на ноги Утес. – Тогда вся ложь лжецов пропадет впустую, и те, кто еще верит им, станут слушать нас! А главное, пер нетер [24] не смогут воспользоваться сокровищами…

– Сядь, брат, – сказал Неустрашимый. – Если об этом объявить, все попадет к римлянам. По их проклятому закону. Ты же не собираешься драться с римлянами?

24

Каста египетских жрецов – служителей Храма, исполнявших в основном хозяйственные и административные функции. Применительно к иудейским священникам-кохенам – грубое оскорбление.

– Если бы это сказал не ты… – угрожающе навис над ним Утес.

– Я знаю, что ты не боишься римлян, – сказал Андреас. – И я знаю, что все наши мечты только о том, чтобы их не было на нашей земле – ни следа, ни слова, ни духа, ни дыхания. Но здесь я согласен с Иешуа: сделать это надлежит так, чтобы не погубить землю. Много ли надо ума – проливать кровь…

– Мы все равно упремся в это, – сказал Утес и сел.

– Можно попробовать иначе, – сказал Шимон Зелот. – Нужно. Взять Храм, убить Ханана. Заточить Иосифа. Сегодня. В крайнем случае завтра.

– Прийти в Храм с мечом? – недоверчиво спросил бар-Толма.

– Храм захвачен колдунами и халдеями-чернокнижниками. Мы это знаем, и мы это докажем. И грабителями.

– Взять Храм, – хмыкнул Яаков бар-Забди. – Ничего проще, а? С нашими семью сотнями копейщиков…

– Нетрудно, – сказал Шимон. – Войдем через крепость. Там подземный ход.

– Войдем через крепость! – захохотал Утес. – Ничего проще! Войдем через крепость! Как будто там нет гарнизона! Как будто там не отвесные стены в сто локтей!

– Есть гарнизон, – сказал Шимон. – Триста солдат. Начальник – Гилл из Себастии. Я с ним уже договорился.

Все загомонили. И разом утихли.

– О чем договорился, Шимон? – тихо спросил Иешуа.

– Он впустит наших солдат в ворота со стороны Овечьей дороги. Ночью…

– Со стороны учебного лагеря?

– Да. Задние ворота. Подземный ход будет открыт. Мы пройдем…

– Зачем он это сделает, как ты думаешь?

– Он считает, что ты царь, Иешуа. Он хочет служить тебе.

– А почему ты думаешь, что это не ловушка?

– Он предложил в залог свою семью. Жену и четверых детей. Они уже у нас.

– Вот как…

– Но идти надо сегодня или завтра.

– А иначе?

– Нас опередят. Могут сменить гарнизон. Могут… что-то еще. Не знаю.

– Понятно… Отдай ему жену и детей, Шимон. Скажи, что я благодарю его за порыв, но службы предательством мне не нужно. Дай сколько-нибудь денег. Не очень много, не очень мало. Может быть, он нам пригодится, но не сейчас… – Иешуа помолчал. – Я хочу, чтобы вы все поняли одно. Одно, но главное… Хотя нет, я забежал вперед. Вы все знаете, что я не стремился встать на этот путь, но почему-то встал. Не потому, что испугался смерти и сам пошел ей навстречу – так-де больше возможности уцелеть. Не только потому. Я вдруг понял, что да, я отвечаю за все. Именно я. Так распорядилась судьба, так пал жребий. Я встал на эту тропу и пошел по ней, и позвал вас. И вот теперь можно спросить себя: а куда мы шли и куда идем? Что наша цель и что наша победа? Скажи ты, Утес?

– Ты обидишься, если я скажу, – притворно потупился Утес.

– Не обижусь. Говори.

– Ты был такой забавный, почти смешной. Петушок, который хочет склевать гору. Я пошел, чтобы помочь тебе. Потому что без меня у тебя ничего бы не получилось… Я только потом понял… ну… Вон, Андреас – он страха не знает. А ты знаешь. И все равно ничего не боишься. Ты храбрее его. Вот… собственно…

– Так в чем будет наша победа?

– Если ты не отступишь. Все остальное – неважно.

– Так просто?

– Мир прост. Ты сам говорил.

– Неустрашимый?

– Тебе сказать, чего бы я хотел или чего я ожидаю?

– Можно и то и другое.

– Я бы хотел обойти всю землю и повсюду видеть развалины Рима. Чтобы в дикой траве валялись пустые бронзовые доспехи – как шелуха раков. Чтобы на рынках римских девок продавали на вес по цене рыбы…

– За что ты так не любишь Рим, Неустрашимый?

– Не знаю. Я даже не могу сказать, что я его не люблю. Мне у них многое нравится. Больше, чем мне хотелось бы. Но я просто хочу видеть Рим в развалинах… считай это причудой. Ты спросил – я ответил. А чего я ожидаю… Я думаю, мы все погибнем, царь. Хотя, может быть, не все в один день.

– Тогда что же наша победа, по-твоему?

– Чем бы она ни была, мы до нее не доживем. Стоит ли задумываться?.. Нет, царь. Я, кажется, понимаю, что ты хочешь спросить, и я даже, кажется, знаю, что я хочу ответить. Но для этого еще не придумано слов. Извини. Вон, может быть, рабби сумеет?

Бар-Толма покраснел – не знаю, то ли от смущения, то ли от сдерживаемой ярости. Он почему-то не любил, когда его в глаза называли «учителем».

– Нет, Иешуа, – сказал он, – я не догадываюсь, что имел в виду Неустрашимый… из меня плохой прорицатель. Я видел бы нашей победой искоренение лжеучений, которые процвели в Храме и вокруг него. Вот и все.

– Ты думаешь, этого достаточно?

– Если добавится что-то еще, я буду только рад. Но для меня – да, этого достаточно. Другое дело, что мало захватить Храм и зарезать Ханана…

– Я тебя понял, бар-Толма. А что ты скажешь, Яаков? – обернулся он к старшему бар-Забди.

– Сначала я скажу, в чем наше поражение, царь. У тебя не получится то, что ты задумывал изначально, – и это уже очевидно всем нам.

Кто-то кашлянул. После этих слов стало очень тихо.

– Мы вынуждены применяться к обстоятельствам и все время сворачивать в сторону – или обходя препятствие, или уничтожая опасность. И мы забыли, куда шли. Почти забыли. Мы сейчас дальше от цели, чем были в начале пути. Царство, которое в груди каждого из нас, царство, которое не зависит ни от Рима, ни от Храма, царство неощутимое, но могущественное… Где оно? Мы прошли мимо? Не там искали, не так строили? Или это был демон лжи, что обитает в пустыне? Мы пошли за демоном и скоро умрем от жажды? Я не знаю, да это и неважно. Спросим себя иначе: а можно ли еще что-то сделать? И я думаю, что что-то – можно. Но надо, во-первых, честно сказать себе, что пока что мы терпим поражение, а во-вторых, сесть и срочно набросать новый план действий, потому что старый съели мыши. И… еще…

– Что, друг мой?

– Сейчас… Мы должны четко определить, кто наши враги. Только тогда мы сможем понять, что будет нашей победой. Ибо наша победа – это всегда поражение врагов.

– Ты сказал что-то настолько мудрое, что я и не пойму толком…

– Я хочу сказать, что если врагов слишком много, то ни о какой победе мы говорить не можем. Да, мы буквально со всех сторон обложены теми, кто нам либо явный, либо возможный враг. Нам нужно для начала выбрать кого-то одного, а прочих попросить не вмешиваться, а то и заключить с ними союз. Причем выбрать среди врагов самого слабого…

– И кого ты видишь самым слабым?

– «Кровавый синедрион». Они кажутся сильными лишь потому, что все их противники разобщены. Если мы прямо и громко объявим себя их врагами, к нам примкнут многие. Есть множество разумных священников и левитов, которые возмущены попранием Закона, но просто не рискуют выступить против, потому что не напрасно опасаются мести. Перед римлянами мы можем выставить Ханана и его присных как опасных заговорщиков, которые покушаются на жизнь префекта, а то и самого императора. Асаи и ревнители, я думаю, озабочены тем, что Ханан принялся действовать их методами, а значит, подлежит укрощению… Я вижу, ты хмуришься, царь. Ты не хочешь лгать и изворачиваться. Но такова власть, таковы ее правила. Это не признак гнили, потому что, когда имеешь дело с толпами и городами, невозможно месяцами и годами доказывать свою правоту, а проще один раз солгать, спрямить, упростить, умолчать. Такова тяжесть венца…