Мой суженый, мой ряженый

— Карцев! Ты здоров? Я тебя спрашиваю!

Женька молчит. Он только месяц назад вышел из больницы, и пугается каждого шороха, а уж когда на него кричат, то из головы начисто вылетают все слова. Все до единого. Остается только ужас, руки и ноги деревенеют.

— Нет, ты явно нездоров. Дети, оказывается, Карцев у нас дебил. Не понимает русского языка. Сядь на место или выйдешь вон.

Женька, наконец, с трудом справляется с собой и лезет за свою парту. Екатерина Дмитриевна начинает урок. Тут же с соседнего ряда к нему на стол летит скомканный бумажный шарик. Женька берет его в ладонь, разворачивает. На обрывке тетрадного листа в косую линейку кривая надпись печатными буквами: «ДИБИЛ».

У окна радостно ухмыляется огненно рыжий пацан с веснушками во все лицо. Женька отворачивается от него. Съеживается. Он не знает, куда ему смотреть. На доску нельзя — там стоит сердитая Екатерина Дмитриевна. На соседку? Она, кажется, тоже смеется. Он утыкается взглядом в парту. Кто-то толкает его сзади кулаком. Все. Точно лопнула пружина. Женька вскакивает и со всей силы лупит обидчика букварем по голове.

— Вон! — кричит Екатерина Дмитриевна. — Вон из класса!

Дома он ревет.

— Не пойду больше туда! Никогда!

Матери нет, она лежит на лечении. Вместо нее в квартире тетя Аня и отец. Он кажется Женьке совершенно нереальным — будто сошедшим с экрана телевизора. Красивый, солидный, рассудительный, громкоголосый. Никогда раньше он не оставался у них больше чем на два-три часа, а теперь сидит весь вечер.

— Нельзя не ходить в школу, — поучительным тоном говорит он, обращаясь к Женьке. — Нельзя. Понимаешь?

Тот упрямо вертит головой.

— Не понимаю.

Отец пробует докопаться до истины.

— Почему ты не сел, когда тебе велели?

Женька молчит.

Тут вмешивается тетя Аня.

— У него, как бы это выразиться… позднее зажигание. Вот.

— Глупость какая. — Отец усмехается пренебрежительно.

Женька видит, что ему надоело возиться с ним. Видит, что тот собрался уйти, но не решается. Неловко перед соседкой. Женьке вдруг остро хочется, чтобы он не уходил, остался. Поговорил с ним еще, просто побыл рядом. Но как об этом скажешь?

— Жека, я последний раз тебя прошу — не валяй дурака. Завтра пойдешь в класс, как миленький. Ясно?

Снова молчание.

Он пожимает плечами.

— Нюта, я не знаю, как еще с ним разговаривать.

— Не переживайте, Николай Николаич, я знаю. — Тетя Аня обнимает Женьку за плечи, ведет в кухню.

Там они сидят долго, может час, а может и все полтора. Женька пьет вишневый компот, она гладит его по голове и что-то тихо говорит. Смысла ее слов он не понимает, но постепенно успокаивается, перестает хлюпать носом. Может быть, все не так и страшно. Пойдет он завтра в эту дурацкую школу. Будет стараться успевать за остальными. Будет стараться. Только получится ли — вот в чем вопрос…

…Дорога до дому промелькнула незаметно. Женька и Анна Анатольевна вошли в подъезд. Лифт, как всегда, стоял намертво где-то между верхними этажами.

— Ты все же зайди к матери, — велела она, с трудом одолевая ступеньки.

— Зайду. Но ненадолго.

— Хорошо. Тебе что на ужин готовить?

— Все равно.

Анна Анатольевна кивнула и скрылась за дверью. Женька вынул из кармана связку, на которой болталось сразу два ключа: один от своей квартиры, другой от соседкиной, данный ей ему собственноручно. Открыл замок, зашел в прихожую. Привычно принюхался, но сегодня хлоркой воняло не так яростно, как всегда. Из комнаты матери не доносилось ни звука.

Он разделся, повесил куртку на крючок, пригладил волосы. И тут заметил, что на тумбочке у зеркала нет телефона. Интересное дело, куда это мать его задевала?

Женька решительно распахнул дверь в комнату и увидел Зинаиду, сидящую с трубкой на кровати. Лицо ее сияло. Она слушала, и кивала головой, не произнося в ответ ни звука.

— С кем это ты? — удивленно проговорил Женька.

Никаких друзей-приятелей у матери, разумеется, не водилось. Может родственники из Челябинска позвонили?

— Тише! — Зинаида замахала на него рукой, и поудобнее устроила свое громоздкое тело на постели. — Мешаешь.

— Да кто это? — рассердился он. — Говори сейчас же.

Физиономия Зинаиды расплылась в улыбке.

— Отец.

— Что?!

Женька застыл на пороге.

— Что еще ему надо? Какого черта?

— Женька-а, — жалобно заныла мать. — Я из-за тебя не слышу!

— Вот и хорошо. Вешай трубку, немедленно. Вешай, я сказал! — он сделал угрожающее лицо и шагнул к ней.

— Не-ет! — Зинаида отчаянно замотала головой.

Женька остановился. Он знал, что последует дальше: мать начнет вопить, как резаная. Его трясло от злости.

— Чего он лезет? Сто лет не появлялся, а теперь вдруг ему пообщаться захотелось! Гад. — Женька с силой хлопнул дверью и прошагал в кухню.

Налил под краном чайник, бухнул его на конфорку. С размаху пнул ногой табурет. Тот с грохотом полетел на пол, утратив при падении одну из ножек.

Все одно к одному! Куда ни сунься — везде он. И Женя… что же она не звонит-то?!

В коридоре зашлепали шаги. Мать вернула телефон на место и робко заглянула в кухню.

— Наговорилась? — устало произнес Женька.

— Да. Обещал приехать ко мне.

— Ну, это только через мой труп, — заверил он хладнокровно.

Зинаида ничего не ответила, быстро нагнулась, сколупнула с линолеума случайно налипший комок грязи и убралась восвояси.

Женька поднял табурет, привинтил отвалившуюся ножку, перевернул его и сел к столу. Чайник кипел и посвистывал, но ему не хотелось ни есть, ни пить. Он сидел и ждал. Ждал, что Женя угадает его молчаливую мольбу и позвонит. И дождался. Освобожденный Зинаидой аппарат залился трескучим звонком.

Женька пулей вылетел из-за стола и рванул в прихожую. Схватил трубку. Хотел произнести «Пичужка» и не решился. Тихо спросил:

— Жень, ты?

— Это не Женя, — отозвался в ответ веселый голос.

30

Через три дня «Орфей» уехал. Перед самым отъездом Жене позвонил Санек.

— Женечка, как ты?

— Все в порядке, Саня.

— Маме лучше? — в его голосе слышалось искреннее волнение.

— Пока что нет. Но врачи говорят, что должна пройти хотя бы неделя.