Мой Ванька. Том первый
Шрифт:
– Утверждаем.
– Мы ещё подумали тут… Надо понять, может ли Кох быть вашим руководителем.
– Он не медик.
– Знаю. Но мы всё равно подумаем.
Я сегодня в приёмном покое. Приняли больного с острым аппендицитом. Захожу в кабинет Кирилла Сергеевича. Он с Николаем Фёдоровичем листает какие-то бумаги. Помня его слова о том, что заму надо войти в роль, соответственно обращаюсь:
– Николай Фёдорович, там гнойный аппендицит. Кто будет резать?
– Ты. Петра возьми с собой для практики, –
– Николай Фёдорович, может, лучше вы? Да и Петьке полезнее будет посмотреть…
– Саша, давай, не будем спорить! – твёрдо отвечает будущий главный.
Надо видеть лицо Кирилла Сергеевича в этот момент! Глаза смеются, на губах тоже хитрая усмешка. И молчит… Понимаю, что спорить сейчас не нужно. Теперь Кирилл Сергеевич воспитывает будущего главного врача, предоставляя ему право руководить и принимать решения.
После операции выходим с Петькой покурить.
– Слушай… У тебя так лихо получается!
– Жизнь заставит, и у тебя получится, – я раскуриваю сигарету.
– Под жизнью ты сейчас имеешь в виду Николая Фёдоровича? – подкалывает Петька.
– И это тоже, – соглашаюсь я. – Тебе всё было понятно?
– Старался… Я ведь и к нему с вопросами приставал. Кое-что взял почитать…
– Ну и как?
– Знаешь, Сашка, даже интересно стало. Только… Я бы с удовольствием посмотрел операцию на сердце…
– Для этого сначала надо гнойники всякие порезать вволю. Согласен?
– Согласен…
В моем кабинете пьём с Таней кофе перед приёмом.
– Александр Николаевич, я сегодня хорошо работала на операции? – осторожно спрашивает она.
– Всё было отлично, Танюшка.
– А почему вы меня не похвалили? – она прямо светится.
– Ты у меня умница и мастерица, – я притягиваю её к себе и целую в лоб. – Только ты часто слышала, чтоб Кирилл Сергеевич меня хвалил?
– Нет… Кажется, вообще не слышала.
– Вот видишь! Наша обязанность – делать всё хорошо, и даже отлично. И за это не надо ждать похвал. Вот так!
– А я вас всегда хвалю! – и, сделав паузу, добавляет: – И вам это, хотя вы и не признаетесь, нужно. Ведь доброе слово и кошке приятно! Так ведь говорится?
– Что сказать… Всё правильно. Мне приятно, когда меня хвалят, хотя я и не кошка, а скорее – кот.
Какое-то время молчим.
– Александр Николаевич, – Таня поднимает на меня глаза, – а до вашего отъезда… мы ещё… пойдём?
В её глазах такое! Только сейчас я понял, что в них есть даже что-то цыганское, даром что на «северном» фоне.
Молча смотрю в них… и так же молча киваю.
Знакомый топчан… И знакомые лохмотья… Мы с Танюшкой лежим, обнявшись и прижавшись друг к другу.
– Ты что наделала? – шёпотом спрашиваю я. – Зачем?
– Я хотела оставить кусочек вас себе…
В самый ответственный момент она, обняв меня ногами, не позволила сделать то, что я делал всегда.
– А что будет дальше? Тебе же надо учиться!
– А я и буду учиться… Не бойтесь! Сегодня, кажется, не
тот день…При этом Таня тихонько вздыхает. Ласково-ласково её целую…
– Я буду очень ждать, когда вы приедете…
– Танюшка… А если я женюсь? Ты же сама… знаешь.
– А я буду у вас… здесь… Здесь вы… немножко мой.
Она меня исступлённо целует. Как в последний раз!
– Танюшка, ну что ты…
– Я вас люблю… Люблю…
– Ты не жалеешь, что тогда мне отказала? Ведь тогда мы могли бы пожениться…
Опять поцелуи…
– Вы всё равно не были бы моим. Даже если бы мы поженились. У вас есть сын. А на чужом горе… – это звучит спокойно и убеждённо. – Я не хочу зла вашей… жене. Это всё равно, что желать зла вам…
– Даша мне не жена ещё, – машинально замечаю я и с ужасом понимаю, что впервые назвал Тане её имя. Всякое может быть… Внучка шамана всё-таки…
– Она будет вашей женой. Я знаю. Ну почему вы не хотите смотреть дальше? Вы же это можете. Я ведь вам всегда говорю!
– Могу, наверно, – и меняю тему: – Ну а ты? Ты как же будешь?
– Я буду… Я читала про войну. Тогда были военные жёны… Те, которые были только там… Я тоже… Я буду… только здесь.
Она водит пальцем по моему лицу, губам.
– Танюшка… Не могу я разорваться. Ты тоже для меня… очень много значишь, – бормочу я.
– Я это знаю, – очень просто говорит она, и я чувствую её щёку на своей.
Она мне часто чем-то неуловимо напоминает Ваньку. Может, своей покорностью… Самоотдачей…
Отъезд уже совсем скоро. Захожу в церковь проститься с отцом Михаилом.
– Здравствуйте, Александр Николаевич! – радушно приветствует он меня, когда его позвала Анна Степановна.
– Здравствуйте, отец Михаил. Вот, пришёл попрощаться…
– Да, я слышал, – в его голосе звучит грусть. – Жаль… Но что делать! Уважаемому Кириллу Сергеевичу вы очень нужны. Я это понимаю. Бог даст, поймут и другие. Правда, таких, кто не понимает, совсем немного.
– Но, отец Михаил, я ведь буду сюда приезжать. Я не могу вот так всё бросить. Прирос я здесь…
– Понимаю, – он говорит задумчиво и смотрит на меня будто заново изучает. – Это благое дело, Александр Николаевич. Люди вам уже благодарны, а будете приезжать – будут благодарны вдвойне. Пойдёмте…
Ведёт меня опять в ту комнатку, в которой мы с ним беседовали тогда.
– Александр Николаевич, вы мне как-то сказали, что вы неверующий.
– Да, отец Михаил. Такое я говорил. А вы мне тогда сказали, что сие мне неведомо, – повторяю я его слова.
– Эти слова я могу вам повторить ещё раз. Я не знаю, крещёный вы или нет, но думаю, что это сейчас особого значения не имеет. Мои коллеги говорят, что лечение вашими методами богопротивно. Поверьте, я не разделяю этого мнения. Если люди вашими стараниями выздоравливают, а я знаю, что в некоторых случаях вам удавалось даже предотвращать оперативное вмешательство, то вы делаете богоугодное дело и Господь вам помогает.