Мой волшебный фонарь

Клаудиа нравилась мне все больше и больше, зато Ясек все сильнее вызывал возмущение. С какой стати он завел моду докладывать своей Комете обо всем, что происходит у нас дома? Неужели нельзя говорить с ней о биг-битовой музыке, или о Велогонке Мира, или, на худой конец, о Робин Гуде?

Клаудиа снова улыбнулась и сказала, словно прочитав мои мысли:

— Я про вас так много знаю, потому что силком вытягиваю все из Ясека. Вы, конечно, понимаете, почему я это делаю?

— Нет, не понимаю…

— Я ведь вам сказала, что я единственная дочка. А мне всегда ужасно хотелось иметь сестру! У него же вас целых две…

Она замолчала, как будто ей важно было услышать, что я отвечу. В глазах у нее я заметила тревогу. Но я не могла так быстро забыть про справедливую обиду своей сестры на Ясека, который, набрав в рот воды, глазел, как Мариуш к ней пристает. Я подумала, что, пожалуй, Агата была права, когда сказала, что Ясек стал к ней плохо относиться с тех пор, как увлекся Кометой с хвостом-косой, которая сидит сейчас передо мной и я читаю в ее глазах горячую мольбу. И что-то меня вдруг кольнуло: «Нет, нет, нет! Не найдешь ты во мне сестры, лучше и не пытайся! Оставь свое обаяние для других!»

— У тебя красивая брошка… — вскользь заметила я.

— Тетушкин подарок. Она из хлеба. А сверху покрыта бесцветным лаком. Хотите посмотреть поближе?

И прежде чем я успела возразить, Клаудиа отцепила брошку от воротничка и дала мне. Брошка и в самом деле была очень красивая, вблизи еще лучше, чем издали.

— Прелесть, — сказала я. — Твоя тетя художница?

— Нет, это она просто так, на досуге, — улыбнулась Клаудиа. — Мне будет ужасно приятно, если вы возьмете ее себе…

Она не забирала брошки, хотя я уже несколько минут держала ее в протянутой руке.

— Нет, — сказала я. — Спасибо. Приколи ее обратно!

— Ну, пожалуйста, возьмите! — настаивала Клаудиа.

Я подумала, что старания ее родителей не пропали даром. Клаудиа не выросла эгоисткой. Я положила брошку на одеяло.

— Ты что, не успела к ней привязаться? — спросила я. — Ты же любишь свои старые вещи. Забирай брошку, Клаудиа, очень тебя прошу!

Я почувствовала, что эта девочка все сильнее раздражает меня. Хоть бы она ушла, не дожидаясь Ясека! Не успела я так подумать, хлопнула входная дверь. Это вернулись Ясек с Агатой. Агата заглянула в комнату.

— О… — только и сказала она, и возглас ее вдруг оборвался на подозрительно высокой ноте.

— У Ясека мой учебник по физике, я хочу его взять! — сказала Клаудиа, не дожидаясь вопроса.

— У него же есть собственный учебник, зачем ему твой? — удивилась Агата.

— Ясек сунул его к себе в сумку, когда у нас была тренировка. В перерыве я его попросила объяснить мне кое-что по электричеству…

Мы с Агатой, как по команде, точно злобные кумушки с нашего двора, уставились на Комету.

— Агата, ты рассказала Яне про пани Рудзик? — завопил Ясек, влетая в комнату.

В руке он держал огромный — чуть ли не в полбуханки — кусище хлеба с джемом. Не было случая, чтобы Ясек, сидя у меня, не работал челюстями, если не считать первые полчаса после возвращения с тренировки. Заметив Клаудию, он застыл на месте как вкопанный.

— О! — сказал он, но в его исполнении это «О!» прозвучало совсем не так, как у Агаты. — О! — повторил он. — А ты что здесь делаешь?

— Я пришла за физикой, — в очередной раз покорно объяснила Клаудиа.

— Отлично! В таком случае мы сразу займемся повторением! — заявил Ясек тоном, исключающим какие бы то ни было возражения.

— О боже! — застонала Агата. — Ты ее натаскиваешь по физике?

Я почувствовала, как подо мной подгибаются ножки кровати. Ясек в роли толкователя закона Ома! Такую новость мы с Агатой не могли переварить спокойно.

— Лучше ты сначала расскажи про пани Рудзик, — напомнила Клаудиа.

— О чем ты собираешься рассказывать? — спросила у Ясека Агата. — По-моему, сегодня у нас на польском ничего интересного не было.

— Ты что? Может быть, ты просто не заметила?

— Может быть, — кротко согласилась Агата.

Ясек пристроился на подлокотнике кресла, в котором сидела Клаудиа-Комета, взмахом хвоста полоснувшая Агату по самому сердцу.

— На этот раз за названием дело не станет, — объявил Ясек. — Я еще по дороге придумал: «Почетное последнее место». Годится?

Почетное последнее место

Не стану скрывать: я люблю быть первым. Это приносит мне моральное удовлетворение. На тренировках я из кожи вон лезу, лишь бы не отстать от других. Думаю, что ничего постыдного в этом нет — к соперничеству в спорте все так относятся; сегодня одному посчастливится занять первое место, а завтра другому, только и всего. Но в жизни все иначе. Сплошь да рядом бывают случаи, когда я бы охотно закрепил за собой почетное последнее место.

Сегодня у нас в классе произошел именно такой случай. Пани Рудзик несколько дней назад сломала руку; ей наложили гипс от кисти до локтя, и так она пришла в школу. Стоит ли говорить о том, что Генек Крулик помирает от зависти и ужасно сокрушается: как это не он, а пани Рудзик поскользнулась на огрызке соленого огурца. Генек даже облазил весь коридор в поисках этого огрызка, но, видимо, уборщица к тому времени успела подмести, отняв у бедняги заманчивую возможность поскользнуться и сломать руку или ногу. Впрочем, я вовсе не о том собрался рассказывать, это так, лирическое отступление. Значит, сегодня пани Рудзик пришла с рукой и гипсе и с ходу объявила, что у нас будет контрольная, потому что во время контрольной в классе тишина, и хотя тридцать человек вынуждены страдать и мучиться, по крайней мере одному удается посидеть спокойно. С этим нельзя было не согласиться: после несчастного случая с соленым огурцом покой нашей учительнице был и в самом деле необходим.

Когда наконец закончилась наша схватка с Анджеем Радеком [8] , в которой, он, надеюсь, не очень пострадал, хотя мы над ним здорово поиздевались, пани Рудзик спросила, не согласится ли кто-нибудь помочь и отнести к ней домой наши классные тетради. Тем самым был дан старт к цели, которая меня привлечь, естественно, не могла. Однако весь наш класс воспылал желанием оказать пани Рудзик эту услугу, и все кинулись в атаку на бедные тетрадки с дикими воплями: «Я отнесу!.. Нет, я!.. Я первый предложил!.. А вот и нет, я первая!..» Если б я был уверен, что эти возгласы — проявление необычайной доброты и отзывчивости, я бы безусловно присоединился к остальным, громче всех крича: «Неправда, я первый!», но поскольку я сильно в этих добрых намерениях сомневался, то сел сбоку, наблюдая, как развиваются события. Поглядев на меня, Рысек с возмущением заявил:

8

Один из героев повести известного польского писателя Стефана Жеромского (1864–1925) «Сизифов труд».