Мой волшебный мир

— Вы, наверно, из газеты? — спросила она. — Арман вот-вот должен вернуться с прогулки.

— Да, я к Арману, — ответил я почти уверенно, услышав знакомое имя.

Постепенно ко мне вернулось самообладание. Я и не надеялся встретить Армана Дюваля в Париже. Но жизнь полна сюрпризов. Причем часто непредсказуемых.

За спиной раздался знакомый голос. Арман был не один. По обе стороны его держали за руки две очаровательные малышки. Нарядные, будто куклы с витрины магазина. Они радостно смеялись, что-то лепетали, повторяя по несколько раз «папа, папа».

Незнакомка сдержанно улыбалась, и по ее глазам можно было прочесть, что она счастлива.

Я ждал, пока Арман сам узнает меня.

Его лицо ненадолго стало серьезным, а потом снова расплылось в улыбке:

— Мой старый друг, неужели это ты?

Мы обменялись рукопожатиями и заключили друг друга в крепкие объятия.

Так случайным образом я попал на обед в семью Дюваль.

Прекрасную незнакомку Арман называл нежно и ласково Мишель.

На столике в гостиной я сразу приметил вазу с белыми камелиями. У меня появилось много вопросов к Арману, но при его жене и детях я не стал затрагивать тему, которая еще пять лет назад едва не свела моего друга в могилу. Но меня удивляло, как он может счастливо жить с семьей в квартире, ранее принадлежащей Маргарите Готье, и что камелии делают в их доме. Этот вопрос я хотел задать Арману сразу, как только мы останемся наедине.

Арман сидел у камина с бокалом красного вина, а я, дожидаясь, когда у нас появится возможность открыто поговорить, подошел к серванту с книгами, рассказывая последние и мало меня интересующие новости Лондона. Вскоре Мишель повела детей в спальню. И снова «Манон Леско» попалась мне на глаза. Я взял ее в руки. Это была та самая книга.

— Арман, ты все еще живешь любовью к Маргарите Готье? — наконец спросил я.

— Да. Она лучшая женщина в мире! Она пожертвовала своим счастье и здоровьем ради моей сестры. Жаль, я поздно узнал об этом, иначе моей Мишель не пришлось бы так страдать.

— Мишель?

— Мишель лежала на соседней койке с Маргаритой. Они обе едва не умерли тогда от чахотки. Но одной из них повезло больше. После смерти Мишель Мартин, прежней Маргариты Готье не стало, но появилась новая сильная женщина, которая по-прежнему любит камелии и меня. Как видишь, она вполне здорова и родила мне прекрасных дочерей, за что я буду благодарен ей всю свою жизнь.

Оказалось, что женское счастье не обошло стороной и даму с камелиями.

20.09.2013, 00:41

Старушка

– 17°C. Несколько дней подряд стояли морозы.

В тот злополучный вечер шел мелкий искристый снег. На остановке толпились желающие как можно скорее подняться в автобус, чтобы спрятаться от пронизывающего ветра. Было темно, не смотря на тусклый свет оранжевых фонарей.

Одни на работу, другие домой. Молодежь, что зимой, что летом, не расставаясь с наушниками, никого и ничего вокруг себя не видела. Каждый зациклен на своем.

Опоздавший автобус наполнился за считанные секунды. Водитель поспешно протискивался среди пассажиров, собирая за проезд. У задней двери, крепко уцепившись за вертикальную перекладину, остановилась молодая женщина в длинной шубе. Анжела. Она смотрела на недовольные лица тех, кто продолжал мерзнуть на улице. Приподнятые воротники, меховые шапки.

Автобус качнулся: водитель сел за руль. Он только тронулся, как кто-то постучал в боковое стекло и умоляющим сдавленным голосом попросил: «открой, сыночек».

Задняя дверь со скрипом сжалась и отъехала в сторону. На ступеньку ступила сухенькая ножка в цветастом тапочке. «В тапочках и в такую то холодину» — подумала Анжела, еще не заметив самого печального.

Заплаканная седовласая старушка шмыгала посиневшим носом. Ее глаза светились как два стеклянных шара. Расширенные зрачки, бледно-серая радужка и мутное-мутное глазное яблоко. Ни ресниц, ни бровей, как таковых не было, отчетливо прорисовывались лишь глубокие и густые морщины по всему лицу. Опущенные уголки тонких посиневших губ словно застыли, а волосы все еще трепал настырный ветер.

Дрожащая рука протянула горсть монет, и в этот момент пара человек все-таки ахнула от жалости. Или беспокойства. А может просто – любопытства. Старушка вышла (или выскочила) из дому (а может, и дома у нее нет), одевшись не по погоде. Вечное платье послевоенной моды, шерстяная вязаная кофта, еще советские коричневые колготы с отвисающими коленками… ну и тапочки. Голая душа нараспашку.

— Бабулечка, что с вами? — Анжела сняла перчатки и горячей рукой сжала ее ледяную ладонь.

— Дай Бог тебе, деточка, здоровья, — взмолилась несчастная.

— Ой, я не могу на вас смотреть. Наденьте скорее мои перчатки! Вот возьмите, — и протянула старушке.

 Анжела разволновалась и обратилась к соседнему мужчине:

— Передайте за проезд, — высыпала в протянутую руку мелочь, — и подержите, пожалуйста, мою сумку, — а сама расстегнула верхнюю пуговицу и вытащила длинный пушистый шарф.

Она укутала старушку, как куклу, обняла и интенсивно растерла по сутулой спине, стараясь обогреть. Та, не переставая, шмыгала носом и рассыпалась в благодарностях.

Задняя площадка оживилась. Все косились в сторону двери. Посыпались вопросы: «Вы куда», «Вам, что надеть нечего», «Вы помните, как вас зовут». Кто-то из малолеток сказал «Еще шубу сними, дура». Но ни старушка, ни Анжела этого будто не слышали.

— Я очень спешу. Чует сердце материнское, беда с моим старшеньким. Непутевый он. Весь в отца. Разбышака, — и залилась слезами.

— Успокойтесь, не надо так убиваться. Ведь ничего плохого не случилось. Правда?

— Не знаю. Глеб — это мой старшенький, позвонил мне. Плакал. Говорил, что истекает кровью. Опять с кем-то подрался. Просил денег, а между тем вспоминал, как с отцом ходил на рыбалку, как скворечник первый смастерил… — и опять заплакала.

Челюсть задрожала. Сама сухенькая, маленькая и такая беззащитная.

Автобус замолчал. Биения сердца Анжелы никто не слышал, но она сама еле сдерживалась, чтобы не разреветься как сентиментальная студентка.

— Сынок, останови на Привокзальной, — все так же умоляюще попросила старушка. — Я уже приехала. Глеб тут неподалеку живет, — будто оправдывалась, — спасибо тебе, доченька, — и потянула за шарф. — Возьми, я не замерзну.

— Не вздумайте, — Анжела остановила ее, — это даже не обсуждается. Позвольте сделать вам подарок.