Мой знакомый учитель
Шрифт:
— Вы, Иван Сергеевич, машину все же дайте, — не обратив внимания на реплику Плакуна, настаивала девушка. — Дорога еще хорошая.
— Шутка сказать, грузовую в такую даль гнать! И порожняком. Игнатий вернется вечером от соседей и отвезет утром Абадиду. Серко прыткий на ногу, мигом домчит. Лучше машины.
— Нет, Иван Сергеевич, Абадиде сегодня необходимо в больницу, у нее, похоже, осложнение после гриппа. Кто знает, может, завтра поздно будет?
Управляющий раздул ноздри: начал сердиться. В мрачных глазах Плакуна мелькнула торжествующая улыбка: ага, и ты скоро запоешь! Она и тебя доведет
— Андриан, — выдохнул он облегченно. — Сбегай к Семену, вели, чтоб заправлялся и ехал с Абадидой.
Андриан легко поднялся, цокнул языком:
— Це-епкая! — и на прощанье так хлопнул дверью, даже Плакун вздрогнул.
— Плакун вот на тебя жалуется, Зина, — начал было управляющий.
Девушка проворно повернулась к Плакуну, карие быстрые глаза ее насмешливо засветились:
— В самом деле жалуетесь? — не ожидая ответа, засмеялась: — Я тут ни при чем. Доярки его в оборот взяли.
— Не натравила — не взяли бы. Без тебя жили, не ссорились. Как пришла, все кубарем полетело. Порядок это?
Зина беспощадно прищурилась. Плакун метнул взгляд в сторону.
— Зачем вы прячете глаза, товарищ Плакун, если ваша правда? — тихо, но твердо спросила девушка. Плакун оторвал было взгляд от пола, тяжело оторвал, словно гвоздь из доски вытащил.
— Зря ты хорохоришься, Плакун, зря. Если тебе авторитет нужен, исправляйся.
— Дело ведете плохо. А может, плохо знаете его? — прищурилась Зина.
— Я? Я не знаю?!. — задохнулся Плакун от гнева, но ему не удалось его выразить. Вошел Андриан и доложил:
— Готово, Иван Сергеич. Кхе-кхе, — он показал девушке через плечо большим пальцем на дверь. — Зовет.
— Кто? — не поняла она.
— Кхе. Он…
— Я сейчас, Иван Сергеевич! — смутилась Зина и выбежала из комнаты.
Управляющий понимающе переглянулся с Андрианом, а Плакун стал еще мрачнее.
Шофер Семен стоял возле машины и с веселой улыбкой следил за овцой, на спине которой удобно устроился коричневый петух. Овца брела по улице, петух дремотно покачивался на ее спине. Шофер обрадовался Ивановне и кивнул на петуха:
— Ишь, дьявол, пешком ходить не хочет. — Потом безо всякого перехода будто невзначай добавил: — Сегодня новая картина, Зина.
— Приду.
Парень обрадованно схватил ее за руки, притянул к себе. Девушка высвободилась.
— Ох, Сема, Сема…
— Ничего я не боюсь! — лихо сбил он на затылок шапку. — Чего стесняться? Пусть, смотрят. Ну, чего?
— Ничего! — засмеялась Зина и легонько подтолкнула его в плечо. — Езжай, езжай. Абадида ждет.
— Мигом! — отозвался он и, оглядевшись по сторонам, чмокнул девушку в щеку.
Машина уехала, а девушка долго еще стояла у конторы и смотрела вдаль на бугристую окраину села, на голубую весеннюю высь.
— Ну, Плакун, — продолжал в это время говорить Андриан, — теперь-то приберет она тебя к рукам, как пить дать, приберет. Зато человеком станешь и в коммунизм не жалко будет взять. У Ивана Сергеевича руки до тебя не доходили. К тому же очень добренький он. Ивановна, она, брат ты мой, це-епкая, хоть и молода.
— А! — тряхнул рукой Плакун. — Волком
с вами завоешь, сверло в твою душу, — вывалился из комнаты медвежковатый, обиженный. Управляющий покачал головой:— Непоко-орный.
— Ерунда, — уверенно пропел Андриан. — Ивановне покорится. Шелковый станет.
Управляющий не возражал: и в самом деле, хорошего ему помощника прислали.
Спорщики
Приезжий лектор рассказывал в клубе о решениях XXII съезда КПСС. Иван Сергеевич устроился в первом ряду. Слева от него примостился Андриан, справа — Игнатий Логинов, юркий мужичишка с бородкой клинышком. Сидел он, как на иголках, то и дело норовил локтем поддать управляющему в бок.
— Вот, елки-махалки, это да! Шагнем! А, Сергеев?!
Управляющий терпел, терпел и наконец сказал:
— Ты ж мне ребра поломаешь, Игнатий! Ну тебя к чомору.
Игнатий сгреб в левую ладонь бороденку, улыбнулся:
— Забываюсь, понимаешь. Ведь, прямо скажу, чудеса какие-то.
— Не сказка, брат ты мой, это де-ело, — сердито поправил его Андриан. — Шпыняться нечего. Ты любишь шпыняться-то.
— Тише вы! Дайте человека послушать! — послышался за их спинами женский голос.
Замолчали.
После лекции вышли на улицу. Небо вызвездило, а морозец выпал пустяковый, курам на смех.
— Эх-ма, — вздохнул Андриан. — Скореича бы весна. Духом ее тянет, а ждать еще, наверное, до-олго.
— Лектор-то ничего, красно баил, — заметил Игнатий. — Шагнем, чертям тошно будет. Да вот беда: на обочине мы живем, на нас только пыль с большой дороги. Шурин на целину сманивает. Махнуть, что ли?
Иван Сергеевич поморщился, даже заныл зуб — дупло. Не мог спокойно слушать этого шмыгуна, который дурную привычку взял: хаять свое, хвалить чужое, соседское. Любит поплакаться, хлебом не корми: «Вот у соседей, то ли дело, ферму так ферму отгрохали. У нас, дескать, тяп-ляп и готово!» И ведь хорошо знает: обе фермы строились по типовому проекту, камень брали из одного карьера, похожи одна на другую, как близнецы.
— Скатертью дорога, — подзуживал Логинова Андриан, — Нужен ты нам, как собаке пятая нога.
— Чем опять недоволен, Игнатий? — мрачно спросил Иван Сергеевич. Зуб ныл и ныл. — Чего тебе не хватает?
— Да как тебе сказать? — заскрипел Игнатий. — Нутро у меня такое — вперед рвется, на ТУ-104 охота в коммунизм лететь. А мы тут шажками семеним, шажки-то маленькие, воробьиные. Вот, скажем, у соседей все честь честью, они уже на ТУ-104 приладились и рукой нам махают: бывайте здоровы, мы спешим, мол, можете спать ложиться.
Боль стрельнула в висок. Иван Сергеевич прижал к щеке ладонь. Думал: «Ох, Игнатий, Игнатий! Любого ты доведешь до тихого бешенства. Помнится, после сентябрьского Пленума, когда у нас начались большие перемены, то говорил примерно такое же: на обочине живем, пыль глотаем, долго ли жить по старинке будем? Жить стали хорошо — все равно брюзжал: у соседей куда лучше. Шефы построили на окраине села добротные мастерские — маленький заводик, да и только! Радовались все, а ты скрипел. Надоел, как горькая редька, уехал бы куда-нибудь с глаз долой. Да кому такой нужен-то?»