Моя беспокойная жизнь

Фирма взяла напрокат двух цирковых львов для исполнения роли Эльсы и наняла их дрессировщиков, но, когда Вирджиния Мак-Кеина и Билл Траверсы, которые согласились играть главные роли в фильме, попытались работать с этими раскормленными кошками, у них ничего не получилось. Дрессировщикам приходилось контролировать каждое движение — животных, и было очевидно, что передать той нежной привязанности, которая существовала между Эльсой и нами, не удастся. Траверсы настаивали, чтобы им дали возможность в течение двух месяцев до начала съемок завязать дружбу с парой львят-подростков, Боем и Гёрл, поскольку только при этом условии они могли бы установить с ними отношения, похожие на те, что установились у нас с Эльсой. Продюсер дал на это свое согласие. Под руководством Джорджа они все вместе играли в футбол на соседних площадках, гонялись за воздушными шариками, лазали на деревья, участвовали в совместных пикниках и прекрасно проводили время до тех пор, пока львята не подружились с актерами и не стали настолько общительны, насколько это было необходимо для исполнения роли Эльсы.

Во время одной из этих шумных игр Джордж устал и лег ничком на траву. Гёрл заметила его и стала подкрадываться совсем по-кошачьи. Она подползла, почти касаясь животом земли, и наконец бросилась вперед, чтобы вцепиться ему в шею. Мы с ужасом наблюдали эту сцену — все произошло слишком быстро, для того чтобы кто-нибудь из нас мог вмешаться. Нетрудно себе представить, какое облегчение мы испытали, когда, прикоснувшись мордой к шее Джорджа, молодая львица спокойно села, ожидая, чтобы Джордж поднялся и погладил ее. (Видимо, она не могла подавить в себе естественного инстинкта, но когда собралась напасть, то, вероятно, вспомнила, что перед ней друг, которому она не должна причинять вреда.) Эта игра Джорджа и Гёрл в охоту повторялась каждый день. Таким образом, если по сценарию львица должна была идти в точно определенном направлении, а ничто не могло побудить ее к этому, единственное, что мы могли сделать, — использовать Джорджа как приманку, скрытую от камер.

Очень сложную сцену борьбы между Эльсой и ее соперницей удалось снять, используя территориальный инстинкт львов, которые безжалостно преследуют и изгоняют каждого, кто осмелится нарушить их территорию. Чтобы подготовить необходимые для этой сцены условия, большой участок был обнесен забором. На этом участке находились обе львицы, но их надежно отделили друг от друга так, чтобы они не могли встречаться. Кормили их в разное время на скалистой вершине холма — одну утром, другую перед вечером. Как только обе львицы признали эту территорию своей, им дали еду одновременно. Они сразу же бросились друг на друга и покатились по земле в схватке, кусая и царапая друг друга. Такую схватку никогда нельзя было бы воспроизвести специально. Чтобы помешать им нанести друг другу серьезные повреждения, пожарная команда из Наньюки заранее установила четыре больших бака с водой и была готова пустить их в ход, чтобы разнять львиц. К счастью, в этом не было необходимости. Как только львицы устали, схватка тотчас же прекратилась, и их можно было безопасно развести по отведенным им участкам.

Эта сцена заслуживала того, чтобы фильму «Рожденная свободной» присудили «Оскара», но, так как новые приемы обращения с опасными зверями во время съемок фильма были судьям незнакомы, фильм «Рожденная свободной» наградили «Оскаром» только за музыку. Однако он получил мировое признание и пользовался огромным успехом.

Мой гепард и дом в Наиваша

Во время съемок фильма «Рожденная свободной», когда я жила на территории киногруппы, один из офицеров предложил мне взять молодую самку гепарда, нуждавшуюся в уходе. За полгода до этого он нашел детеныша гепарда, очевидно брошенного матерью, и, вырастил его для забавы своих детей. Теперь его переводили в Европу, и он не хотел брать малыша-гепарда в страну с непривычным холодным климатом. Так Пиппа (имя гепарда) вошла в мою жизнь.

Мы отгородили для нее проволокой большой участок, откуда она могла меня видеть; я брала ее с собой на прогулки на поводке и играла с ней все свободное время. Проходя с Пиппой мимо вольеров, где помещались львы, мне приходилось внимательно следить за ней, чтобы она не пугалась, ибо львы и гепарды — естественные враги. Когда мы оказывались от львов на порядочном расстоянии, я часто позволяла ей бегать по соседним лужайкам и охотиться за птицами и антилопами. Ее охотничий инстинкт еще не развился, и она не приносила вреда ни одному из живых существ, но такие игры способствовали развитию этого инстинкта. У кошек охотничий инстинкт развивается удивительно поздно. Эльсе было семнадцать месяцев, когда она впервые сумела убить свою добычу, но, только когда ей исполнилось двадцать два, она уже делала это с большим успехом. Гепарды начинают убивать дичь в возрасте четырнадцати месяцев, но остаются зависимыми от матери еще три или четыре месяца. Только по прошествии этого времени они могут сами добывать себе пищу.

С другой стороны, все кошки с самого момента их появления на свет умеют преследовать добычу и, подкрадываясь, знают, как нужно пользоваться направлением ветра. Некоторое время спустя я переселилась с Пиппой в заповедник Меру с единственной целью возвратить превращенное в забаву животное в естественное окружение, к естественному для него образу жизни. Тогда я и представить себе не могла, что Пиппа познакомит меня с новым удивительным миром; львы — животные, живущие вместе, и как таковых их легко понять, но гепарды живут в одиночку, и потому они загадочны для нас. Их лучшая защита не хорошо известная всем способность быстро бегать, а умение скрываться. Эльса и Пиппа заполняли мою жизнь на протяжении десяти лет, но они были настолько различны, что больше походили на друзей, дополнявших друг друга, чем на соперников. В то время как наш лагерь был для Эльсы родным домом и она привела к нам своих детей, чтобы познакомить с нами, Пиппа предпочитала оставаться на расстоянии нескольких километров от нашего дома, и, если мы хотели жить одной жизнью с нею, нам самим приходилось навещать ее. Я с радостью убедилась в том, что годы, проведенные ею среди людей, когда она была их баловнем, не ослабили ее врожденных инстинктов. Как только Пиппа возмужала, она стала искать себе самца, мы его, правда, никогда не видели, но замечали оставленные им следы.

Первых детей Пиппы постигла трагическая судьба: они были убиты львами. Вскоре она произвела на свет еще одно потомство. С этими детенышами я имела возможность общаться, пока они не достигли возраста семнадцати с половиной месяцев и не стали самостоятельными. К этому времени Пиппа уже порвала свою связь с ними и произвела на свет третье потомство, которое в возрасте всего тринадцати дней было истреблено гиеной. Четвертое потомство мы, можно сказать, выращивали с ней вместе до возраста четырнадцати месяцев. И тут Пиппа во время схватки сломала себе плечо. Ветеринары сделали все возможное, чтобы спасти ее, я пробыла с ней в ветеринарной больнице в Найроби восемнадцать дней, но, увы, она погибла от сердечной недостаточности. Мы похоронили ее вблизи нашего лагеря и сразу же начали разыскивать ее детей, на что нам потребовался целый месяц. Они были в прекрасном состоянии. Видимо, молодым гепардам удавалось добывать достаточно дичи, чтобы продержаться на ногах, хотя они с удовольствием принимали пищу от нас последующие три месяца. Когда дети Пиппы достигли половой зрелости и начали проявлять большой интерес к противоположному полу, мне с помощью фотоаппарата удалось заснять их любовные игры, которые до этого времена никому в мире, кажется, не удалось наблюдать. В 1971 году, к моему великому сожалению, мне пришлось покинуть заповедник Меру, поскольку мое соглашение с дирекцией парка по исследованию гепардов истекло. Я изложила историю Пиппы в двух книгах: «Пятнистый сфинкс» и «Пиппа бросает вызов». В них описаны повадки гепардов, обсуждаются причины их вырождения в естественных условиях и причины редких случаев их размножения в зоопарках. Я рассказала также в книге, как у гепардов и львов происходит регулирование размножения. Самки не подпускают к себе самцов, пока выхаживают своих детенышей, а это требует от них непрерывного труда — у гепардов на протяжении семнадцати с половиной месяцев и двадцати месяцев у львов. В то же время, когда Пиппа потеряла свое первое и третье потомство, она сейчас же стала искать самца.

Наблюдая семьи Эльсы и Пиппы, я поняла, что члены этих семей общаются друг с другом на больших расстояниях и могут предчувствовать наши намерения, даже находясь далеко от нас.

Джордж в 1961 году ушел из Департамента охоты и решил перевоспитать Боя, Гёрл и Угаса — трех львят, принимавших участие в фильме «Рожденная свободной». Его лагерь находился в двадцати километрах от моего, так как мы не могли расположить их ближе друг к другу из-за вражды между львами. Джорджа и моими гепардами.

Успешно вернув в естественные условия обитания Эльсу и Пиппу и увидев, как они успешно продолжают свой род, я хотела повторить такой же эксперимент с леопардами, которые пользуются славой самых опасных и самых умных из африканских животных. Леопарды — ночные, ловкие и неуловимые животные, — несомненно, трудны для изучения, но я не могла устоять против искушения сделать такую попытку. Поэтому, когда директор национальных парков Кении предложил мне двух маленьких леопардов, я тотчас же отправилась за ними в Найроби. Хорошо, что помощник Джорджа Тони Баксендейл через час последовал за мной. Поднимаясь вверх по склону, круто обрывающемуся к реке, я миновала поворот и вдруг увидела двух африканцев: взявшись за руки, они шли по самой середине дороги. Я сигналила им, но они не обратили на это никакого внимания, и в конце концов мне пришлось объезжать их. В этот момент тормоза отказали, лендровер занесло, он с силой ударился о дорожный столб и покатился вниз по крутому откосу.

Очнулась я на осколках стекла, машина лежала на середине откоса, а африканец, который ехал со мной, сидел рядом, держась за голову. Судя по положению машины, она, должно быть, летела кувырком вниз по склону. К нашему счастью, ее остановили кусты, не дав ей скатиться в реку. К моему великому облегчению, у африканца была только слегка порезана голова. Я же была покрыта большими синяками, а когда посмотрела на свою правую руку, то увидела сплошное месиво из крови и земли.

Я едва сдерживалась от боли, карабкаясь вверх по склону назад к дороге, и, дойдя до нее, потеряла сознание. Через некоторое время подъехал грузовик с африканцами. Среди пассажиров был местный вождь; он залил мою руку йодом, но я не почувствовала боли и поняла, что ранение очень серьезное. Потом мне помогли забраться в грузовик, но еще до того, как мы отправились в ближайшую амбулаторию, Тони Баксендейл догнал нас. Он помог мне пересесть в свою машину и попросил вождя побыть у места происшествия до появления полиции, которой предстояло расследовать этот инцидент.

Затем мы проехали сто тридцать километров до ближайшей больницы в Эмбу. Дорога была в выбоинах, машина все время подскакивала на ухабах, и боль от ран была невыносимой, к тому же я потеряла много крови. В больнице мне продезинфицировали и перевязали раны и снабдили обезболивающими средствами. Затем мы поехали в больницу в Найроби. Мы прибыли туда около полуночи, и мой друг хирург Джеральд Невилл немедленно оперировал меня, хотя в тот момент он мог только пересадить кожу с ноги на тыльную сторону руки. Мне сказали, что нужно ждать шесть месяцев, прежде чем можно будет начать приводить в порядок сухожилия и кости. У меня всегда была плохо развита левая рука, и потерять правую — мое главное орудие, — а с ней вместе в известной степени и свою независимость было ужасно. Вскоре до моего сознания дошло, что, если моя рука не будет полностью восстановлена, я никогда уже не смогу играть на пианино и рисовать в той манере, какую я люблю. Конечно, я очень огорчилась еще и потому, что мне пришлось отказаться от своего плана воспитания леопардов, во всяком случае в данный момент. Еще находясь в больнице, я научилась печатать левой рукой. Спустя шесть месяцев я полетела в Лондон, чтобы подвергнуться серьезной операции, которая, как я надеялась, сможет вернуть трудоспособность моей правой руке. Но хотя на протяжении ближайших лет было сделано еще пять операций, мне в конце концов пришлось примириться с мыслью о том, что я смогу пользоваться только большим пальцем и в ограниченных пределах указательным. Во время одной из операций медицинская сестра сказала мне, что в Лондоне в это время организована выставка, на которой демонстрируются мои рисунки с изображением представителей африканских племен. Как только мне разрешили выходить из больницы, я отправилась туда инкогнито и увидела, что на выставке очень много посетителей; их, очевидно, интересовали как оригинальные рисунки, так и репродукции, выполненные в натуральную величину. Затем я узнала от организатора этой экспозиции, что он получил разрешение от доверенных лиц музея в Найроби, которому к этому времени принадлежала моя коллекция рисунков, репродуцировать пятьдесят шесть портретов и продавать их во всех странах мира. Я была потрясена. Мне потребовалось больше шести лет, чтобы написать свыше 700 портретов, и за это я получила компенсацию, едва покрывавшую связанные с этим расходы. Теперь же, если бы я захотела включить в свою книгу несколько своих рисунков, я должна была платить кому-то за право пользования ими, а демонстрируемые здесь репродукции моих рисунков покупать так же, как покупают их остальные посетители. Единственное удовлетворение я получила от осознания того, что мои рисунки, по-видимому, пользуются популярностью. Доказательством этому послужило приглашение на чай, полученное мною от губернатора за несколько дней до празднования дня независимости; на празднике должны были присутствовать он сам и Джомо Кениата. Я не поверила своим глазам, когда увидела написанные мною портреты представителей разных племен, развешанные на стенах. Они были красиво оформлены и вставлены в рамы. Губернатор, который интересовался моими работами и давал мне ценные советы, когда я писала книгу «Народы Кении», подчеркнул важность этой коллекции. Для дома Правительства, который теперь должен был называться домом Государства, было отобрано триста лучших картин.