Моя навсегда

— Иден, я… — Себастьян попытался взять ее под руку, но она вырвалась и побежала к дороге.

— Не смейте прикасаться ко мне, будьте вы прокляты! Разве вы еще не удовлетворены?! — Слезы, катившиеся по ее щекам, показались ему бриллиантами, сверкавшими в лунном свете. Рыдая, Иден оправила смятое платье. — Никогда больше не приближайтесь ко мне, чертов подонок! — прошипела она сквозь зубы.

— Иден…

— И никаких совместных дел. Принимайте другое предложение.

— Нет, у нас есть договоренность. Я дач слово. Араб в вашем распоряжении.

— Он мне не нужен, и вы тоже не нужны! — отрезала она.

— Тем не менее вы получите Араба, — заявил он, сгорая от чувства вины.

Себастьян поддался на пьяный вызов Майка и по столь нелепой причине настроился добиться от Иден любой реакции — смутить ее, разозлить. Он цинично полагал, что люди ошибаются, называя се святой, и был намерен развенчать их заблуждение. А в результате он добился ненависти Иден и возникновения собственной тяги к ней. Орешек оказался твердым. За ее улыбкой сквозила какая-то тайна, и ему стало мучительно интересно, почему она так упорно цеплялась за свою неприступность и мученический венец. Что она скрывает?

Шагая по дороге, Иден громко всхлипывала, и Себастьян клял себя последними словами. Он сел в седло и поехал рядом.

— Я всей душой ненавижу вас, — бросила она, не глядя.

— По крайней мере вы хоть что-то почувствовали, — откликнулся он.

— И вам это доставляет удовольствие? — Она смотрела прямо перед собой, время от времени вытирая со щек слезы. — Что, ваша мужская гордость не может смириться с моим безразличием? Вы хотите, чтобы я отнеслась к вам, как не относилась ни к кому другому, верно?

Что ж, вы добились своего. Поверьте, я буду ненавидеть вас до самой смерти!

— Правда? У вас очень необычный способ демонстрировать свою ненависть. — Себастьян тут же пожалел, что вовремя не прикусил язык. — Зачем еще больше обострять отношения?

Не выдержав, Иден нарушила торжественную клятву, которую дала себе семнадцать лет назад — никогда не позволять страху или гневу управлять своими чувствами. Язвительные замечания Себастьяна вынудили ее перейти границы. Она круто развернулась, так что се пестрые юбки взметнулись в лунном свете, и этим резким движением напугала норовистого скакуна. Араб понес, а Себастьян был совершенно не готов к неожиданной скачке. Рванувши в сторону, жеребец подбросил седока в воздух, и тот с глухим стуком ударился о землю.

С высоко поднятой головой Иден поспешила к лошади и, даже не поинтересовавшись состоянием Себастьяна, уселась в седло и направилась в сторону дома, подставив встречному ветру залитое слезами лицо. А уж Сейбер пусть как-нибудь сам добирается до жилища Майка — если доберется?

Иден со злорадством пожелала, чтобы воры, которых она заметила в зарослях, ограбили этого мерзавца. Он вполне заслужил это за свои издевательства над ней!

Когда Иден вместе с Арабом скрылись с глаз, Себастьян кое-как поднялся с земли, но не успел сделать и дюжины шагов, как услышал в кустарнике позади себя конский топот. Через мгновение перед ним появился Талли Рандолф.

— Проблемы с жеребцом, ваша светлость? — Насмешливый низкий голос отчетливо прозвучал в ночной тишине. — Или с леди?

Себастьян зло посмотрел на усмехающееся лицо.

— Я не против развлечений с достойными леди, но мы сюда не за этим прибыли. Разве что наши цели изменились, а вы не удосужились сообщить мне.

Усаживаясь на лошадь позади весившего фунтов на сорок больше его Рандолфа, Себастьян выругался: ему следовало бы догадаться, что Талли будет где-то неподалеку — и начеку.

— Ты забрал мои вещи от Банкрофта? — ^спросил он, меняя тему.

— Все сделано, ваша светлость.

— Не называй меня так.

— Старая привычка, — пожал плечами его спутник. — Когда необходимо, я притворяюсь. Но вы, кажется, не без удовольствия налаживаете контакты на новой территории а? Никогда не замечал за вами, чтобы вы приставали к добропорядочным леди.

Себастьян проглотил очередное проклятие. Талли, очевидно, наблюдал всю сцену и без труда домыслил остальное.

— Это не твоего ума дело. — Себастьян надеялся таким образом положить конец обсуждению, но не тут-то было.

— Она и ваш ум не должна занимать, — не унимался Рандолф. — По-моему, человеку, ведущему двойную жизнь, ни к чему усложнять ситуацию. Кой черт вас попутал?

— Это не имеет значения.

— Нет? А мне сдается, имеет. — Широкая грудь Талли затряслась от смеха. — Поскольку мы ведем эту легкую беседу не в гуще британской разведки.

— Талли… — предупреждающе начал он.

— Да, ваша светлость? — с деланной невинностью переспросил тот.

— Ты установил контакты, отослал донесение? — Глубоко вздохнув, Себастьян перешел к истинной цели своего появления а этом районе. — Все сделано.

— Тогда наша миссия здесь завершится к назначенному времени.

— Моя уж точно. — Талли взглянул через плечо на своего давнего хозяина и ближайшего друга. — По мне, так нужно непременно поговорить с леди, чтобы оправдаться в ее глазах. Ведь речь идет не о проститутке, понимаете? Если в вас вдруг взыграло ретивое, вы бы только сказали, и я все бы устроил.

— Обещаю все уладить с Иден Пембрук, как только представится подходящий случай.

— Так это была Иден Пембрук? Та, которую называют Ангелом повстанцев? — воскликнул Талли. — Помилуй Боже, что за дьявол в вас вселился? — присвистнул слуга, направляя коня к хижине у края болота.

Себастьян плотно сжал губы. До нынешнего дня он целиком отдавался своему делу, играя в опасные мужские игры и ни на что другое не отвлекаясь. Целых пять лет он учился выполнять заданий безупречно, докапываясь до самого «труднодоступного. И вдруг появилась эта непонятная девушка с тайной в глазах, и Себастьян обнаружил, что ведет себя как последняя скотина. Он знал все нюансы этикета, но в присутствии Иден забывал о том, что он джентльмен. Его воспитание было безупречным, и он чувствовал себя непринужденно в таких местах, о которых колониальная аристократия могла только мечтать. Но требовалось совсем иное, чем при дворе английского короля, и одно неверное слово или движение могло окончиться для него катастрофой.

Попозже он, несомненно, объяснится с Иден и попросит у нее прощения за свое поведение. Сейчас же следовало думать о другом. Весь этот день выглядел досадным недоразумением, а уж ночь… Он отказывался вспоминать случившееся на дороге. Как он мог настолько пренебречь здравым смыслом, который воспитывал в себе тридцать два года? Если Иден Пембрук и вправду возненавидит его, он не вправе се упрекать. Он опозорил себя, и виной тому уязвленное мужское самолюбие.

Глава 3