Моя плоть сладка (сборник)
Шрифт:
— Давайте начнем с музея,— сказал он.
Вместе с Огюстеном, который казался слепым, мы вышли в зал, где снова надрывался оркестр. Я вспомнил о человеке, на которого обратил мое внимание Бенколин, о человеке с хищным носом и странным взглядом. Он сидел на том же месте, держа в руке сигарету, но сейчас он сидел напряженно, как пьяный. Его девицы исчезли. Он разглядывал большую груду тарелок и улыбался.
Мы вышли на улицу. Огромная черная тень арки порта Сен-Мартен четко вырисовывалась на фоне звездного неба. Деревья шелестели листвой и протягивали к нам свои руки-ветви. Окна кафе были ярко освещены, и сквозь занавески можно было разглядеть официантов, расставляющих стулья. На углу разговаривали двое полицейских. Они отдали честь Бенколину. Мы пересекли
Улица Сен-Аполлон была короткой и узкой. Шумный бар и танцзал на углу, тени за занавесками. Где-то слева высвечиваются красные цифры «25». Мы остановились у высокой двери между колоннами. Дверь обита железом. При мрачном, свете можно разобрать табличку на ней: «Музей Огюстена. Коллекция работ. Основан Д. Огюстеном в 1862 году. Открыт с 11 до 17 и с 18 до 24 часов».
С шумом раскрылась дверь — это Огюстен нажал кнопку звонка. Мы очутились в маленьком вестибюле, очевидно, открытом для посетителей весь день. Вестибюль освещался несколькими тусклыми лампами, образующими на потолке нечто .буквы «А». На стене слева позолотой выведено — «Ужасы». На других стенах висели картинки, изображающие орудия пыток инквизиции, мучеников христианской церкви, заколотых, застреленных и задушенных людей. Эти наивные картинки не производили мрачного впечатления. Я заметил, что из нашей компании только Шамон с любопытством разглядывал их.. Он прочитывал каждое слово, когда полагал, что мы не смотрим на него.
Я же смотрел на девушку, которая впустила нас. Видимо, это была дочь Огюстена, хотя она и не походила на него. У нее были густые брови и прямой нос, а каштановые волосы' длинными прядями спускались к плечам. Она удивленно посмотрела на отца.
— А, папа! — торопливо произнесла она.— Это полиция, да? Мы все закрыли и оставили для вас, господа.— Она хмуро посмотрела На нас.— Думаю, вы скажете, что вам нужно. Надеюсь, вы не слушали папину чепуху?
— Подожди, подожди, дорогая. Ты лучше пойди вперед и зажги свет в музее,— протестующе сказал Огюстен.— Ты...
— Нет, папа, ты,— резко перебила она.— Ты сам сделаешь это. Мне надо поговорить с ними.
Она потянула его за рукав и подтолкнула в спину. Он, глупо ухмыляясь, пошел к стеклянной двери.
— Пройдемте пока сюда, джентльмены,— сказала девушка.— Папа позовет вас.
Она провела нас через дверь кассы в квартиру. Мы прошли в тускло освещенную гостиную. Она села за стол и указала нам места.
— Он почти ребенок,— объяснила она, кивнув в сторону музея.— Поговорите со мной.
Бенколин кратко изложил ей факты. Он не упомянул о том, что рассказал нам Огюстен. Говорил он осторожно, тщательно выбирая слова, чтобы девушка не подумала, что ее или ее отца подозревают в исчезновении Одетты Дюшен. Но, изучая мадемуазель Огюстен, я решил, что. у нее есть собственные подозрения на этот счет, Она внимательно смотрела в глаза Бенколина, и мне казалось, что она немного волнуется.
— А что сказал на это мой отец? — спросила она, когда он закончил.
— Он только сказал, что не видел, как она уходила,— ответил Бенколин.
— Это точно. Но я видела.
— Вы видели, как она уходила?
— Да.
Снова заиграли желваки на лице Шамона.
— Мадемуазель,— сказал он,— мне неприятно противоречить женщине, но вы ошибаетесь. Я все время был на улице.
Девушка взглянула на Шамона так, будто увидела его впервые. Она осмотрела его с головы до ног.
— А! Как долго вы там Оставались, мсье?
— По крайней мере минут пятнадцать после закрытия музея.
— А! — повторила она.— Тогда все ясно. Она разговаривала со мной. Я проводила ее после закрытия музея.
Шамон сжал руки.
— В таком случае наши трудности разрешены,— улыбнулся капитан.— Вы разговаривали с ней больше пятнадцати минут, мадемуазель?
— Да.
— Конечно. Это единственное, что мы не учли.— Он нахмурился.— Остальное —
дело полиции. Как она была одета, когда вы с ней разговаривали?Слегка поколебавшись, девушка спокойно ответила:
— Я не заметила.
— Тогда скажите, как она выглядела,— воскликнул Шамон.— Вы можете это сделать?
— Обычно.
— Светлая или темная?
— Темная,— после очередного колебания сказала она торопливо.— Карие глаза. Большой рот. Маленькая фигура.
— Мадемуазель Дюшен была темной. Но она высокая, и у нее голубые глаза. Боже мой! — рявкнул Шамон.— Почему вы не говорите правду?
— Я сказала правду. Но ведь я могу ошибиться. Мсье должен понять, что в течение дня здесь бывает много людей, и я не в состоянии запомнить всех. Я должна признаться, что позволила ей задержаться здесь, но с тех пор я ее не видела.
В этот момент вошел старый Огюстен. Он увидел хмурое выражение лица дочери и быстро проговорил:
— Я зажег свет, господа. Если вы хотите произвести полный осмотр, можете воспользоваться лампами. В галереях никогда не бывает светло. Но уверяю вас, мне нечего скрывать.
Бенколин направился к двери. Неожиданно Огюстен локтем задел лампу, она сдвинулась в сторону, и яркий желтый свет упал на лицо детектива, осветив щеки и глаза, беспокойно разглядывающие комнату.
— Это соседство! — пробормотал он.— Это соседство! У вас есть здесь телефон, мсье Огюстен?
— В моей берлоге, в рабочей комнате. Я провожу вас.
— Да, да. Мне необходимо срочно воспользоваться им. И еще одна вещь. Вы сказали нам, мой друг, что, когда мадемуазель Дюшен вошла вчера в музей, она задала вам любопытный вопрос: «Где здесь Сатир?» Что она имела в виду?
Огюстен с волнением посмотрел на Бенколина.
— Мсье никогда не слышал о Сатире Сены?
— Никогда.
— Это одна из прекраснейших моих работ. Чистое воображение.— Огюстен торопливо объяснил.— Фигура связана с легендой об одном из парижских домовых, что-то вроде чудовища-людоеда, которое живет в реке и затягивает к себе женщин. Я полагаю, эта легенда основана на каком-то факте. У вас есть отчеты, и вы можете их проверить.
— Понимаю. А где эта фигура?
— У входа в галерею ужасов, около лестницы. Я могу только...
— Покажите мне телефон. А вы осмотрите пока музей,—повернулся к нам Бенколин,— я скоро вас догоню.
Мадемуазель Огюстен не двинулась с места. Она взяла со стола вязанье.
— Вы знаете дорогу, господа. Не буду вам мешать.
Она принялась вязать. Волосы упали ей на лицо, но она искоса посматривала на нас.
Шамон и я вышли в вестибюль. Капитан достал портсигар, и мы закурили. Место показалось нам мрачным как гроб. Шамон надвинул шляпу на глаза и нервно озирался, словно ожидал нападения врагов.
— Вы женаты? — неожиданно спросил он.
— Нет.
— Помолвлены?
— Да.
— Ага! В таком случае, бы можете понять, что это значит. Я не о себе. Вы должны простить меня, я расстроен. С тех пор, как я увидел этот труп... Пойдемте.
Я почувствовал любопытное сходство с этим подавленным молодым человеком. Когда мы прошли через стеклянную дверь музея, на его лице появилось выражение благоговения и страха.
Это спокойное и тихое место заставило нас вздрогнуть. Здесь было очень сыро и пахло одеждой и волосами. Мы находились в огромном гроте, футов восемьдесят длиной, окруженном колоннами с гротескными фигурами. Все освещалось зеленым светом и казалось погруженным в морскую -бездну. И множество ужасных фигур. Рядом со мной стоял полицейский: можно было поклясться, что это настоящий, живой человек. Вдоль стен располагались другие фигуры. Они смотрели прямо перед собой, но я не мог избавиться от ощущения, что они пристально следят за нами. Муссолини, принц Уэльский, король Альфонс, Гувер, идолы спорта, сцены, экрана, известные и выдающиеся люди... Но меня не покидало чувство, что за ними кроется еще что-то. Я уставился на скамью посреди грота. На скамье неподвижно сидела женщина, а в углу возле нее притулился сильно пьяный мужчина. Я был потрясен и не скоро сообразил, что это тоже восковые фигуры.