Моя подружка
Шрифт:
– Как интересно, – сказала Наяда. – Мы с тобой два сапога пара: то, чего нет у меня, у тебя с излишком. Поделись со мной!
– Я бы с радостью, если б знала, как это сделать. Управлять своими чувствами мне не под силу: в этой, что сидит сейчас перед тобой, мне подчиняются только конечности. Всё остальное бушует внутри, невидимое постороннему глазу. Я тщетно пыталась договориться со всеми, призывала клетки своего тела не атаковать самих себя, уговаривала свою душу не разрушать нервную систему, а иммунитет – защищать организм. Но почему-то мой мозг не в силах повелевать работой организма – это расстраивает больше всего. Думаю, учёные-биологи работают не в том направлении: клонирование и биороботы – зачем нам это, если мы до сих пор не можем самостоятельно навести
– Интересная мысль, я никогда не задумывалась об этом. Как тебе это пришло в голову?
– Профессиональная деформация. Я пишу, много думать и анализировать – часть профессии. Знаешь, это ужасно утомляет, но судьбу, как и времена, не выбирают, с ней живут и умирают. В моём случае скорее – живя, умирают.
– Странно. Не похожа ты на безнадёжного, умирающего больного. Как тебе это удаётся?
– Это несложно. На самом деле, мы выглядим так, как чувствуем себя. Нет, скорее, так, как хотим, чтобы мы себя чувствовали. Для меня диагноз – это только запись в медицинской карте. Я вспоминаю про него, только когда прихожу в поликлинику или ложусь в больницу, я не живу этим. Я живу своей интересной насыщенной жизнью с другими заботами и интересами. Мне кажется, что смертельно больные пациенты выглядят так не потому, что смертельно больны, а потому что сами хотят или соглашаются такими быть.
Одиссей
«Хочется жить и поцелуев!»
Вера Мусаелян.
Ну что, подруга, ты меня прости, но настало время с тобой расправляться. Сегодня четвёртый день после операции. Четвёртый день специальная радиоактивно-заряженная пластина медленно убивает мою подругу в глазу. Мой строгий, с военной выправкой, врач уже сообщил мне, что видит первые процессы разрушения, моя подруга плачет кровоизлиянием. Прости, дорогая, но дальше нам не по пути. От тебя, конечно, было много пользы, но ты ведёшь меня в другой мир, а у меня ещё много неоконченных дел в этом. Нельзя подводить своего издателя (для меня он всегда был хитроумным Одиссеем), бедняга взял слишком большую квартиру в ипотеку. А ещё молодая жена, дети от предыдущих браков. Ему нужен стабильный хороший заработок на следующие десять лет. И он на меня надеется, моя первая книга так хорошо пошла и продолжает продаваться, что старик, судя по выражению его лица, уже подумывает, а не прикупить ли ему новую машину для любимой подружки. А тут я со своей меланомой. Бедняга был сильно расстроен, до сих пор помню его растерянное выражение лица, когда я огорошила его своим диагнозом.
Огромный зеркальный кабинет, двадцатый этаж современного комфортабельного офиса в центре подстёгивал его и без того высокое самомнение. Одиссей всегда холёный, а в тот день особенно, в идеальном костюме почему-то тёмно-фиолетового цвета (явно молодая жена постаралась) и белоснежной рубашке, небрежно расстегнутой сверху, был таким франтом. Просматривая финансовые отчёты, он поглаживал свою коротенькую бородку, лёгкая улыбка трогала его губы. Редактор был доволен, как тигр, только что в гордом одиночестве насытившийся средненьким барашком, как бессменный вожак нашей пишущей стаи. В офисе, в отсутствии генерального и финансового директоров, он временно стал самым важным и бесконечно гордился этим, ежедневно проверяя финансовые отчёты по проданным экземплярам.
Наконец, он вынырнул из своей глубокой задумчивости, посмотрел прямо перед собой и увидел мою фигуру, застывшую перед полуоткрытой дверью в нерешительной позе. Его улыбка стала ещё шире, Одиссей встал из-за стола и пошёл мне навстречу. Деваться было некуда, пришлось заходить.
– Солнце моё, что же вы там стоите, проходите немедленно! – услышала я мощный поток голоса, когда своей маленькой цыплячьей лапкой наконец открыла эту тяжеленую стеклянную дверь.
Сочетание нежности и повелительного тона в его словах заставило меня улыбнуться.
– Здравствуйте, – пролепетала я, чувствуя, как оказалась у него под мышкой.
Сильной рукой он уже сгрёб меня в охапку и вёл по направлению
к огромному креслу, стоявшему напротив его редакторского трона. Поместив меня в чрево этого кожаного гиганта, он с чрезвычайно важным видом, занял своё место.– Солнце моё, вы меня сегодня бесконечно радуете.
– Чем же? – не удержавшись, вставила я.
– Смотрел отчёт о продажах, вы меня радуете день ото дня. Показатели не только не снижаются, но, напротив, продолжают расти. Это великолепно, нужно не давать им спуску, бомбануть второй книгой. У вас уже есть новый материал?
– Нет, к сожалению.
– Может, наброски? Ну, может, хотя бы идея? – спросил опечалившийся Одиссей упавшим голосом.
– И идеи, увы, тоже нет.
– Это прискорбно. Но выход найти можно. Скажем, если написать продолжение к первой книге, а?
– Давайте оставим их в покое, – жалобно пролепетала я.
– Конечно! – великодушно согласился он. – Но всё же нужно немедленно продолжать работать. Я надеялся, что к концу года выйдет вторая ваша книга. Понимаете, тянуть долго нельзя: если на длительный срок оставить читателей, то они найдут себе нового кумира. А этого мы ни в коем случае не можем допустить!
Я промолчала и подумала, что никаким кумиром я себя не чувствую, и вообще в последние полгода в моей жизни мало что изменилось. Да, честно говоря, ничего и не изменилось, кроме этого офиса и редактора, который был сначала достаточно суров ко мне, но после получения первого отчёта о продажах моей книги стал очень нежен и предупредителен.
В руках горели медицинские заключения, ладони вспотели, и на пальцах остались синие отпечатки от недавно поставленных печатей. Я чувствовала, как пачкаются руки, и нервно теребила бумажки. Почему-то убрать их в рюкзак мне не пришло в голову в тот момент. Наверное, потому что подсознательно чувствовала, что не смогу объяснить, почему не получится продолжить свою писательскую карьеру.
Он ждал, когда я ещё что-нибудь скажу, но слова застревали в горле ещё в самом начале своего пути. Наконец ему надоело ждать, он уже давно обратил внимание на документы, которые я держу в руках. И как любой редактор, обладающий недюжинным любопытством (это скорее часть профессии), разумеется, хотел узнать, что в них. Срок, который он мысленно себе дал на то, чтобы я сама ему всё рассказала, видимо, уже истёк. Редактор в нетерпении встал со своего кресла и подошёл ко мне.
– Что вы там всё время теребите? – спросил он, уже протягивая руки к моим документам.
Я с некоторым облегчением послушно отдала ему всё, что у меня было. Наблюдая, как он хмурится, вглядываясь в документы, я думала о том, насколько он понимает, что там написано. Всё-таки вряд ли он силён в медицинской терминологии.
– МРТ уже сделала? Метастазы есть? – спросил он сухим деловым тоном участкового терапевта.
–Что? – переспросила я, судорожно пытаясь вспомнить, что мне говорил врач несколько часов назад.
К сожалению, моё сознание, зацепившись за фразу «рак глаза», перестало воспринимать что-либо остальное. В остальное время под монотонное дребезжание голоса Одиссея я примеряла на себя эту фразу, как какая-нибудь скромная девушка примеряет слишком вызывающее платье из новой коллекции. Всё было тщетно, этот диагноз никак не приклеивался ко мне. Я не отступала и пыталась его каким-то способом вписать в свой образ, даже сейчас, хотя очевидно, что фасон не мой и цвет слишком кричащий. Голос редактора вернул меня к действительности.
– Понятно, ничего ещё не делала. Сейчас решим эту проблему.
Я продолжала молчать, не в силах оторваться от своих размышлений, но при этом какая-то часть меня прислушивалась к телефонному разговору. Ничего интересного, кроме моей фамилии, а также требовательных «срочно» и «я заплачу».
Наконец, он положил трубку и обратился ко мне.
– Так, солнышко спускайтесь на первый этаж, вас там уже ждут.
– Кто ждёт? – я совсем ничего не понимала.
– На первом этаже находится центр МРТ, вам сейчас там проведут исследование. Нужно только спуститься и на ресепшн назвать свою фамилию, – тщательно растолковал он мне.