Моя пятнадцатая сказка

— О, я тоже люблю литературу и живопись 9-11 веков! — оживилась Аюму.

— Может… мы с тобой уже когда-то встречались? — я отчего-то вдруг улыбнулась. — Там?..

— Может, — рассмеялась она.

Но как-то без насмешки. Кажется, ей тоже понравилась эта идея.

Подхватив ее под локоть, я ей рассказала историю о Черном сфинксе, додуманную моим папой, исходя из моих событий прошлой недели. И подруга слушала меня с большим интересом. Не смеялась, что мой папа стал сказочником. Хотя и работал серьезным сотрудником фирмы. Очень важным, поддерживающим технику и, соответственно, документы и совещания, на должном уровне.

Все-таки, это здорово, когда кто-то внимательно слушает все, что ты говоришь! Даже Каппа. Впрочем, общаться с человеком намного приятнее, чем с собакой. Нет, вы только не подумайте, будто я совсем не люблю мохнатого друга Аюму! Каппу я тоже очень люблю! И он очень умный пес. Только подруга мне еще и отвечает, на совсем понятном языке. А это завораживающе прекрасно — когда можно говорить с кем-то об интересных тебе и потрясших тебя вещах!..

Синдзиро был неразговорчивым несколько дней подряд. Вот с того дня, как мой отец ночью пришел в магазинчик и увидел меня, спящую на полу возле него. Даже порывался меня уволить. Правда, подслушавшие это девчонки-покупательницы так загомонили, так кинулись к хозяину и продавцу, с такими яростно блестящими глазами…

В общем, несчастный испугался этой оравы, могущей его раздавить или порвать на клочки, на сувениры — и передумал меня увольнять. Мол, он в целом-то мною доволен — я усердная и очень мало болтаю — просто он подумал, может, мне скучно здесь работать? Или понадобится время, чтобы перейти в среднюю школу и привыкнуть? Тем более, там у меня будут экзамены после каждого семестра. Но я его уверенно заверила, что все хорошо. Он заметно ободрился, а покупательницы заметно приуныли. Но что они могли поделать? Он меня первую работать к нему пригласил, не их.

На 3 марта мама Аюму пригласила меня в гости. Попросила надеть кимоно. Ох, а я и забыла, что приближается День девочек!

Помимо меня пришли еще три подруги Аюму из ее школы — две из настоящей, а одна — из прошлой.

Оказывается, семья моей подруги уже переезжала. Раз — из Токио в Киото. И дважды — в разных районах Киото, пока не нашли этот дом, пока ее папа не получил премию за научное открытие — и смог позволить себе отдельный небольшой двухэтажный дом вместо квартиры. И еще пришла четвертая девочка, Хикари. Ой, это ее фотограф-иностранец поспешно фотографировал на фоне цветущей сливы! И… была ли это та самая Хикари, которую мучили в школе и которая оттого начала изучать кэндо?.. Ее Аюму не считала, когда говорила, что у нее на три подруги больше, чем у меня. Еще была младшая сестра Аюму. И мы все были в кимоно с цветами.

Хозяйка дома вытащила из тайного ящика маленьких дорогих роскошных куколок — император, императрица и их свита — и разложила на ступенчатой подставке, покрытой красным войлоком, в углу гостиной. В их семье было пять ступенек. И пятнадцать кукол. Самые роскошные — император и императрица — на верхней ступеньке. Следом фрейлины, слуги, музыканты и охранники. Красивые-красивые! В ярких одеждах периода Хэйан, который так нравился мне с Аюму. Перед подставкой поставили традиционные блюда: лепешки с запеченной зеленью, разноцветные лепешки в форме ромбов, рисовые пироги, специальное сладкое сакэ, сиродзакэ, изготавливаемое для Праздника девочек, Праздника персикового. Персиковые деревья как раз расцвели.

Мы долго любовались куколками — Еакэ сказала, что они перешли от прапрабабушки — и, разумеется, мы не решились даже прикоснуться к ним, когда хозяйка дома отошла на кухню. И как отошла! Мама моей подруги сегодня тоже была одета в кимоно, нежно-розовое с нежно-фиалковой подкладкой и редкими чуть заметными оттисками сакуровых лепестков и пионов. И волосы заколола крабиком, на манер причесок женщин периода Токугава. Даже пару шпилек с цветами воткнула в волосы. И передвигалась медленно, очень изящно. И папа Аюму заметно любовался женой: стало очевидно, что он свою обожает. Хотя уже десяток с чем-то лет они были вдвоем.

Я вспомнила, что моя мама домой так и не вернулась, ушла неведомо куда. И расстроилась. Впрочем, надолго утонуть в печальных мыслях мне не дали: вернулась мама Аюму с большим подносом — чай и сладости для гостий. А минуты через две в дверь позвонили. Младший брат подруги и Каппа шумно и бодро перепрыгнули через нас и маленький столик-поднос — и умчались открывать, оставив нас в ужасе. Пришла Дон Ми, одетая по-японски.

Она мило смущалась, извиняясь. Говорила, что очень благодарна за приглашение, что ее мама, узнав о традиции, потащила ее покупать кимоно и дочери. Кимоно на Дон Ми было красное с редкими изящными штрихами-полосами и двумя белыми летящими цаплями на рукавах. И хэгым она притащила. Мол, мама разрешила. Праздник как ни как. И, мол, Дон Ми будет очень стараться нам играть.

Оказывается, у моей подруги было много друзей. Даже больше, чем она считала сама. И мне даже стало немного завидно, что у нее столько подруг. Впрочем, мы так тепло и дружно сидели вместе! Ее младшая сестра — очаровательная пятилетняя девочка — оказалось тихой и вежливой, степенно сидела возле старшей сестры. Хотя и не менее степенно скормила пару пирожных Каппе, якобы случайно проходившему мимо. А одноклассницы Аюму совсем не издевались надо мной и Дон Ми, хотя и были на два года старше нас. И Хикари даже попросила не называть их сэмпай. Мол, не обязательно относиться к ним как-то слишком вежливо, при том, что они и в правду были старше нас. Она сказала это первая. Другие одноклассницы Аюму переглянулись, но, кажется, решили не возражать. Подражая взрослым, мы прочли несколько стихов с серьезными лицами. И после рассмеялись совсем по-хулигански, заговорщицки переглядывались.

В общем, когда я в следующий раз отвлеклась на свои мысли — мама подруги пришла с новым чайником и, опустившись на колени возле столика-подноса, очень изящно разливала чай по чашкам — я подумала, что, пожалуй, я рада за Аюму. Рада, что у такой милой девочки есть несколько подруг. И что они у нее уже несколько лет как есть.

Потом Дон Ми играла на хэгым. А Хикари вдруг вздумала попробовать танцевать под ее музыку. Мелодии она не знала, но движения ее рук, то плавные, то резкие, то, как она медленно поворачивалась, держа одну руку согнутой у груди, а другую — изящно поднятой вверх… Она была завораживающе прекрасна! И это такое волнующее, такое заманчивое чувство, когда ты в первый раз видишь какое-то необычный танец и при этом уверена, что, быть может, больше никогда уже его не увидишь. Красота случайного редкого мгновения… Красота рук и движений, проснувшаяся вдруг в худенькой девочке с самым обычным лицом…

Хикари остановилась, тяжело дыша — и мы захлопали.

— А мы не знали, что ты танцевать умеешь! — сказала растерянно ее одноклассница.

— Я и сама не знала, — смущенно сказала Хикару, заправляя прядку волос за ухо, медленным, плавным движением руки, очень красивым.

Душновато стало в комнате. И хозяйка попросила меня открыть окно и в комнате. В кухне-то было открыто, но кухня была на первом этаже, а теплый душный воздух поднимался кверху.

Почему-то я совсем не удивилась, когда у забора обнаружился заслушавшийся Сатоси-сан.

— Дон Ми, ты опять заколдовала его своей музыкой, — тихо сказала я, посмеиваясь.

Сжимая хэгым одной рукой, девочка-кореянка заинтересованно подошла к окну. Она и наш полицейский долго смотрели друг на друга. Пока в окно не высыпала целая стайка заинтригованных девчачьих мордашек. Тут только молодой мужчина опомнился и торопливо ушел.

— Даже не поздоровался, — огорченно выдохнула Дон Ми.

— Ой, ты влюбилась? — обрадовалась Аюму.

— Не знаю… — музыкантша смутилась, — Но, может… Нет, не думаю! — и поспешно отлепилась от окна, слишком поспешно положила хэгым на кровать Аюму и слишком сильно вцепилась в свою чашку с чаем.