Моя русская жизнь. Воспоминания великосветской дамы. 1870–1918

Моя племянница, месяц назад уехавшая в Сибирь, только что вернулась из Омска, где должна была закупить масло и другие продукты для моего госпиталя и некоторых других. Она совершенно неожиданно попала в самую стремнину потока революции, поскольку в момент отъезда из Киева все было тихо и спокойно. Как-то утром, взяв с собой деньги, которые ей надо было заплатить за заказанные продукты (а сумма была достаточно большой), она отправилась на склад, располагавшийся за городом (Омском). Как обычно, она взяла дрожки, но добрую часть пути ей пришлось прошагать пешком. Как только она сошла с коляски, на нее напали и ограбили три солдата.

Бедная девушка была так перепугана, что еле добралась до склада, в котором находился представитель Красного Креста (который был и руководителем всей организации). Он был в панике, потому что только что услышал об отречении императора и о революции, так что ограбление моей племянницы прошло незамеченным. «Уезжайте как можно быстрее! – посоветовал он ей. – В Сибири очень много подозрительных личностей, особенно сейчас, когда по приказу новых министров Временного правительства раскрылись двери тюрем».

Племянница несколько раз телеграфировала мне в Киев, но безуспешно, с просьбой прислать сколько-то денег на обратный билет, но я не получила ни одной из ее телеграмм – тогда Россия испытывала состояние абсолютного хаоса. Тот же самый представитель Красного Креста по-дружески одолжил ей денег на дорогу, а несколько месяцев спустя он погиб страшной смертью, пытаясь спасти склады от грабежа.

Моя бедная племянница почти целый месяц добиралась до дому. На одной из станций она присутствовала на встрече Брешко-Брешковской, которую называли «бабушкой революции». Все было так абсурдно, эти речи и идеи, которые тут преподносились… Плотная толпа кричала «Ура!», а некоторые спрашивали мою племянницу, кто это такая, по поводу кого так много шума. А потом, как стадо баранов, те же люди продолжали орать свое «Ура!».

С каждым днем мне становилось все труднее содержать свой госпиталь. Цены постоянно росли, и к тому же я уже не могла положиться на мой санитарный персонал, потому что все санитары собирались разъехаться по домам. Мои всепоглощающие обязанности медсестры приносили мне огромное облегчение от горестных мыслей, которые иначе бы одолели меня, так что мне очень не хотелось закрывать свой госпиталь. Ко мне приходили многие друзья и говорили: «Если будешь продолжать использовать его как прибежище для гвардейцев, тебя арестуют!» И часто меня на улице встречали словами: «А вас еще не арестовали, княгиня? Очень боюсь, что это произойдет».

Печальные вести доходили до нас почти отовсюду. Бунтовщики даже осмелились произвести подлый обыск во дворце в Крыму, где жила вдовствующая императрица. Уже почти рассвело, когда был произведен этот позорный акт. Когда они постучались в дверь, ее величество все еще находилась в кровати, и пришедшие унесли почти все, на что могли наложить руки.

Большевизм стал прогрессировать после того, как Ленину было разрешено новым правительством вернуться в Россию. Так как ему не был разрешен проезд через Англию, немцы организовали его поездку через их страну. Ленин проследовал через Германию в закрытом вагоне и прибыл в Петроград на Финляндский вокзал 4 апреля 1917 года.

Один мой друг, офицер, которому посчастливилось в то время быть на станции, задержался, чтобы увидеть весь процесс, а потом пересказал мне увиденное. Приезд был триумфальным. За некоторое время до прихода поезда огромная плотная толпа заполнила площадь перед Финляндским вокзалом. Все движение было остановлено, повсюду развевались красные флаги, а среди них выделялся один со следующими словами: «Центральный комитет социал-революционной партии большевиков». В бывших императорских комнатах ожидания, к этому времени находившихся в очень грязном и запущенном состоянии, собрались многочисленные делегации от солдат и рабочих.

Было одиннадцать часов ночи, очень темно. Под ветром колыхались огни факелов, что придавало месту действия какой-то зловещий и сверхъестественный вид, а в это время на платформе выстроились войска, ну точь-в-точь как во времена императора, готовые в любой момент произвести салют. Рядом стояла большая автомашина – одна из принадлежавших императорской семье. Там же присутствовал и военный оркестр. По сути, это была пародия на церемониал, соблюдавшийся ранее при приезде императора. С букетами в руках ожидали два представителя социалистов-революционеров (но не экстремистов) – Чхеидзе и Скобелев.

Поезд сильно запаздывал, но наконец подъехал и остановился у перрона. Тут же оркестр на вокзальном дворе заиграл «Марсельезу», и войска задвигались. Когда капельмейстер произнес: «Российский гимн», оркестр поначалу проиграл вступительные ноты «Боже, царя храни!» (российский национальный гимн), потому что тогда еще не было мысли, что «Марсельеза» станет в будущем нашим национальным гимном.

Первым появился человек, который действовал как заведующий протоколом, и стал расталкивать всех, продвигаясь вперед требуя от людей освободить проход, как и в старые дни это делалось для его величества. Потом вышел Ленин, скорее бегом, чем шагом. На его лице было очень суровое выражение, и он чувствовал себя очень неловко. На нем была круглая серая фетровая шляпа, а в руке он нес книгу. Увидев Чхеидзе, он подошел к нему и с удивлением уставился на него, пока тот приветствовал его следующими словами: «Товарищ Ленин, я приехал сюда, чтобы приветствовать вас от имени советского правительства солдат и рабочих Петрограда, а также от имени всех революционеров России. Мы с вами солидарны – мы должны продолжать нашу революцию и охранять ее от внутренних и внешних врагов, а также продолжать войну. Для этого мы должны работать вместе, даже если мы можем и не разделять какие-то идеи. Я надеюсь, что вы сможете работать с нами».

Осмотревшись в течение нескольких секунд вокруг себя, Ленин ответил (почти повернувшись спиной к этим двум представителям): «Мои дорогие товарищи, солдаты, матросы и рабочие! Я счастлив приветствовать в вашем лице русскую революцию и видеть, что вы – пионеры пролетариата всего мира. Война, в которой вы участвуете, была империалистической войной грабителей, но скоро настанет час, когда мы поднимем наш меч против капиталистов, которые сосут кровь бедноты. Недалеко время, когда наш друг Карл Либкнехт поможет нам, а потом наступит крушение европейского капитализма. Да здравствуют социалистические революционеры всего мира!»

Чхеидзе казался весьма озадаченным, поскольку он ожидал не такого ответа, а Ленин, очевидно, считал, что война, по крайней мере для России, закончена. Потом Ленина повели было к машине, стараясь оттеснить толпу назад, чтобы освободить место для прохода. Но Ленин выбрался из машины и взобрался на броневик – причем сделал это с большим недовольством, – превратив его в свою трибуну, и еще раз обратился к толпе. Мой информатор смог расслышать только очень громкий голос и такие отрывки из речи, как: «Товарищи… капиталисты-грабители… империалистическая бойня… это не война, а побоище бедноты» и т. д.

Потом Ленин проехал к дому знаменитой балерины Кшесинской, которая не так давно вышла замуж за великого князя Андрея. Так что Ленин устроился в этом прекрасном дворце посреди ее удивительной коллекции произведений искусства. Он снова обратился к толпе с балкона, говоря на ту же тему, против войны и очень антипатриотично. Как вообще Керенский мог позволить этому человеку въехать в Россию, зная его идеи и то, какое отравляющее влияние он окажет на массы?

Одно его присутствие – этого лидера мятежных солдат и рабочих – в изумительных комнатах Кшесинской было сродни святотатству. Но, увы, скоро весь дворец превратился в хлев. Полы были целиком завалены большевистской пропагандистской литературой, а прекрасное содержимое различных комнат было сознательно расколочено, сломано и расхищено, и за очень короткое время это когда-то очаровательное жилище стало более похожим на задний двор, чем на артистический дом элегантной женщины.