Моя шоколадная беби

– Не навредит! – заныла Катя.

– Навредит.

– Не навредит!

– Навредит.

– Если бы я знала, что ты станешь таким занудой, я никогда не вышла бы за тебя замуж.

Зануда был чисто выбрит, от него пахло парфюмом, и он был привычно закутан в шёлковый синий халатик.

– Ну хоть ты покури, а я понюхаю! – взмолилась Катя.

– Нет! – Мат-Мат топнул босой ногой, открыл крышку кастрюли и с наслаждением понюхал дымок. – Тебе нужно поесть. Я с утра сварил отличный супец!

– Меня тошнит. Меня всё время тошнит.

– Тебя тошнит, а пацана не тошнит. Он есть просит. Слышишь, он пищит: «Ма-ма! Су-па! Су-па!»

– Он пищит: «Ку-рить! Ку-рить!» – Катерина тоже топнула ногой.

– Слушай, так может, ему героинчику сразу?..

– При чём тут героинчик? – опешила Катерина. – И вообще, никто ещё не сказал, что это пацан.

– Ну, никто ещё и не сказал, что это девка. Так, ваше величество, как вас там, – Мат-Мат отцепил с холодильника примагниченную бумажку и прочитал: – Марримба Катерина Ивановна Ункулункулу Мбондо, чего вам наковырять из супчика?

– А что там есть?

– Там есть фасоль, морковка, маленькие, хорошенькие кусочки мяса, немножко лука…

– Во, давай варёного лука, пацанчик обрадуется.

Мат-Мат посмотрел на неё сочувственно и ложкой стал вылавливать на тарелку варёный лук.

– Ты не передумаешь? – на всякий случай спросил он.

– Нет. Или сигарета, или варёный лук. От всего другого меня тошнит.

Мат-Мат вздохнул, поставил перед ней тарелку, налил себе суп и сел рядом завтракать.

– Только идиоты завтракают супом, – сказала Катя, цепляя вилкой и с аппетитом поедая лук.

– А мы и есть идиоты. У нас нефть, газ, золото, алмазы, алюминий, титан, и эта… как её ниобиевая руда. А мы до сих пор торчим в холодной Москве.

– Вот рожу и поедем, – с набитым ртом ответила Катерина. – Покажу им маленького наследника. А пока и тут дел хватает. У тебя работа, у меня – дела. С этой сетью кафе дел невпроворот! Управляющие всё делают неправильно. Они неправильно строят рекламную политику, неправильно подбирают и обучают персонал, они неправильно считают и расходуют деньги! И потом, я не могу сейчас просто так бросить агентство! Верещагин тупой! Из него креативщик, как из меня… Дездемона! Андреич рыдает и плачет, просит Верещагина подучить, передать ему, так сказать, опыт. Ну разве можно научить креативу?! Разве можно передать собственные мозги?! Верещагин пыхтит, старается, боится потерять это место. А если я его брошу, он точно его потеряет! Я учу его ловить идеи из космоса. Вот дали задание обозвать джинсовый магазин и придумать ему логотип. Какой только дряни они там в отделе не напридумывали! И «Поднебесный ковбой», и «Солнечная долина», и «Джинсовый рай»! Вот как бы ты обозвал джинсовый магазин?

– «Лимпопо», – пробурчал Мат-Мат, шумно хлебая суп.

– Точно! – заорала Катерина и бросилась к телефону.

– А логотип, – вслед ей заорал Мат-Мат, – гнилой лимон в шляпе!

– Андрей Андреич! – крикнула Катерина в трубку. – Это я, Ункулункулу Мбондо! Хорошо, что узнал! Значит так, магазин называем «Лимпопо», а логотип – гнилой, нет, просто лимон в шляпе! Да, я гений! Да, креативу научить невозможно! Да, ещё минимум пять месяцев я вас не брошу! Что?! Разбежался с женой? Что так на старости лет? Ой, после стольких лет жизни! Зануда?! Мой тоже зануда. Курить не даёт и кормит варёным луком. Да ты что? Так и сказала, что ты лысый козёл, который её не ценит? Нет, ну мой до такого пока не докатился. С перчатки всё началось? – Катерина плюхнулась со всего маха на стул. – Какой ещё перчатки? Ты потерял подаренные ею перчатки? Одну?! Прошлой весной? А какая она была? Чёрная, кожаная, очень даже не новая. Слушай, какая мелочная у тебя женщина. – Покосившись на Мат-Мата, Катерина нырнула с трубкой в спальню. – Слушай, Андреич, твоя долбаная перчатка находится у меня. Если бы не она… я не взяла бы тогда отпуск, не попала бы в передрягу, не ждала бы сейчас ребёнка, и… у тебя бы не было этого шикарного названия магазина – «Лимпопо»! Приезжай, забирай свой трофей и мирись с женой. Если человек дорожит твоим отношением к своим подаркам, с этим человеком нельзя разбегаться! Всё. Целую тебя в твою роскошную лысину. Пока.

Она вышла из спальни с видом нашкодившей девочки.

Мат-Мат мыл на кухне посуду.

– Что, шушукаемся с начальством? – спросил он, оттирая намыленной губкой тарелку.

– Но ты же шепчешься со своим Фёдорычем в ванной по телефону практически каждый вечер!

– Сравнила! – фыркнул Мат-Мат. – То Фёдорыч, а то Андреич! Кстати, если бы не Фёдорыч, фиг бы бабушка Матильда получала раз в месяц свою любимую «белую пыль». Где это видано, чтобы по распоряжению генерала-майора «рассыпуху» по адресу доставляли? Проникся мужик!

– Вот и Андреич проникся! Хочет быть крёстным папой нашему пацану.

– Боже упаси! – Мат-Мат чуть не грохнул тарелку. – Боже упаси! Лысый, толстый, старый крёстный папа! Ну нет! Крёстным папой будет Фёдорыч!

– А он не лысый?

– Нет.

– Не толстый?

– Нет.

– Не старый?

– Нет!

– Слышь, познакомь!

Он замахнулся на неё полотенцем и погнал по комнатам, нагнав, как обычно, в спальне. Она плюхнулась на атласное синее покрывало, и он всё же шлёпнул её полотенцем по ляжке. Потом сел рядом и сказал:

– Я вот всё время думаю, беби, он будет беленький или чёрненький – наш пацан?

– Я думаю, беленький, – сказала Катя.

– А я думаю, чёрненький, – возразил Мат-Мат.

– У Зойки родился рыжий, – задумчиво произнесла Катерина.

– А у Верки как баклажан, – продолжил Мат-Мат.

– Найоб их, кстати, навещает обеих и платит шикарные алименты. Женщины очень довольны.

– Тут пол Москвы этим Найобом довольны, – усмехнулся Мат-Мат.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. У меня работа такая – всё знать.

– Значит, всё-таки чёрненький, – нахмурилась Катерина.

– Фига с два! – заорал Мат-Мат. – Беленький! Весь в меня!

– Врачи говорят, что абсолютно не понимают, как я могла забеременеть.

– Ха! Врачи. Да что они понимают в этом?!

– Кит! Ну Кит!

– Ну что?

– Ну зачем ты опять купил ей мороженое?! Это четвёртое мороженое, которое она ест за сегодня, а ведь нет ещё и двух часов дня!

– Пусть ест! Она никогда раньше не ела мороженого!

– Пусть есть! – кивнула маленькая кудрявая темнокожая девочка лет четырёх.

– Диатез! Диабет! Диа…

– …рея, – подсказал Сытов Лике, которая хлопала себя по бокам руками как глупая курица крыльями. Никогда раньше Сытов не видел, чтобы Лика так хлопала себя по бокам руками.

Они шли по узкой полоске пляжа, утопая по щиколотку в белом песке. Справа мирно плескалось Красное море, слева возвышались огромные пальмы – самые настоящие пальмы, которые в Египте на каждом углу, которые вечно зелёные, гордые, неприступные, и нереально большие. Было где-то плюс пятнадцать – нормальная температура для африканской зимы. На Сытове были шляпа и шорты, на Лике – шляпа и шорты, и на девочке – шортики и широкополая розовая панамка.

– Кит, хватит шляться по побережью, пойдём в отель, скоро обед.

– Пусть ребёнок подышит свежим воздухом. Пусть полюбуется на свою историческую родину.

– Пусть, – повторил ребёнок и уронил мороженое в песок.

– Что она видела в этой сырой, холодной Москве в этом своём вонючем детдоме?! – Сытов остановился и заглянул Лике в глаза, приподняв за края поля её шляпы.

– Что? – повторил ребёнок его вопрос, поднял из песка мороженое и начал снова его лизать.

– Кит, а с чего ты взял, что её родина здесь? Этого никто не знает – где её родина! – Лика забрала у девочки мороженое и, размахнувшись, бросила его в море. – Катенька, – сказала она, – будешь есть много сладкого, станешь толстой как папа. Пойдём в отель, мама тебе фрукты купила.