Моя сто девяностая школа (рассказы)

– Скажешь, что обменялся со своим другом.

– Мне не жалко, - сказал я, - но я боюсь папы. Он может не понять.

– Твой папа интеллигентный человек, он не может не знать, что такое дружба.

– Но он может не знать правил обмена.

– Ну, как хочешь. Только неужели тебе не стыдно, что ты носишь такой шикарный ранец, а твой друг ходит с такой задрипанной сумкой?

– Если у меня будут когда-нибудь деньги, я куплю тебе такой ранец.

– Пока ты накопишь деньги, мне отец купит.

– Вот и хорошо!
– сказал я.

– Знаешь, кто мой отец? Он парикмахер. Это, конечно, хуже, чем врач или рабочий, но тоже не плохо.

У него знаешь кто стрижется и бреется? Народный артист Юрьев и писатель Шишков. Они к кому-нибудь не пойдут. Мой отец, может быть, даже лучший парикмахер на Петроградской стороне. А ты со мной не хочешь дружить.

– Я очень хочу, - оказал я.
– Между прочим, мой отец лечит зубы артисту Самойлову и еще одной балерине...

– Ладно, - сказал Леня, - тогда давай поймаем по мухе и съедим их, чтобы закрепить нашу дружбу.

– Я не могу есть мух, - сказал я, - и люди не едят мух.

– Люди всё едят. Просто ты не умеешь дружить.

Важно только проглотить муху, а потом уже легко.

– Я не буду ее глотать.

– Всё!
– сказал Леня.
– Я с тобой больше не вожусь.

И он перебежал на другую сторону улицы.

Я был очень расстроен. Но я не мог отдать ему ранец, и я никак не мог съесть муху.

Впрочем, это не помешало нам вскоре стать большими друзьями.

ЗООЛОГИЧЕСКИЙ САД

Учительница Любовь Аркадьевна Раевская повела нас в Зоологический сад. Я уже был в нем десять раз с папой и с мамой, но я мог ходить в него сто раз и еще столько же.

Осмотр сада мы начали с верблюдов. Их было два.

Один одногорбый и один двугорбый. Оба они важно ходили по вольеру, хвастая своими горбами, нахально задирая головы и степенно переставляя ноги.

Бобка Рабинович подошел вплотную к сетке вольера и показал верблюду язык. Верблюду это, конечно, не понравилось, и он плюнул в Бобку.

– Точь-в-точь дворник нашего дома, - сказал Бобка.
– Он также плюется.

Рядом были размещены яки. Огромные, неуклюжие, волосатые, с большими головами и толстыми рогами. Они стояли в своих вольерах и сонными глазами смотрели на нас, не проявляя к нам никакого интереса.

А рядом бегала маленькая, худенькая антилопа.

Пробежав несколько кругов по вольеру, она останавливалась, потом, изящно изогнувшись, делала прыжок и убегала в открытую дверь своего помещения.

– Совсем как Танька Чиркина, - сказал Селиванов.
– Так же скачет без толку.

Таня Чиркина немедленно обиделась.

– Любовь Аркадьевна! Селиванов обозвал меня антилопой.

– Я ее не обзывал, а только сказал, что она похожа на антилопу.

– Это не обидно, - сказала Любовь Аркадьевна, - антилопа - красивое, грациозное животное.

– А он сказал, что я так же скачу без толку...

– А ты не скачи без толку, - сказала Любовь Аркадьевна.

Мы перешли к обезьяньим клеткам.

Здесь было много народу, и все смеялись, глядя, как обезьяны кривляются, чешут головы и играют своими хвостами.

– Вот эта желто-зеленая очень похожа на мою двоюродную тетю, - сказал Боря Смирнов.

– Как тебе не стыдно сравнивать обезьяну со своей тетей!
– сказала Любовь Аркадьевна.

– А чем я виноват, если она так же крутится перед зеркалом и строит рожи?

– Все равно нельзя.

Мы не поняли, почему нельзя, и пошли дальше.

Миновав клетку с птицами, в которой стоял на одной ноге марабу, безумно похожий на нашего преподавателя географии, мы подошли к огражденному барьером вольеру, в котором возились медведи. Павлуша Старицкий, чтобы лучше было видно, залез на барьер, но засмотрелся, потерял равновесие и упал в вольер.

Мы все в ужасе закричали, Любовь Аркадьевна заметалась возле барьера, тоже закричала, и служитель Зоосада, бородатый старик, со словами "вот, пожалуйста!" побежал куда-то.

Между тем большой черный медведь пошел к лежащему в страхе Павлуше.

Мы все замерли.

– Лежи и не двигайся!
– кричала Любовь Аркадьевна.

– Не поднимайся!
– кричали мы.

Медведь подошел к Старицкому, обнюхал его и положил на него свою лапу.

– Мама!
– : закричал Павел.

Но тут медведь увидел лежащую на земле закуску, оставил Павла и стал жевать булку. В этот момент из дверей помещения, находившегося в задней части вольера, вышел служитель и сказал:

– Ну, укротитель медведей, вставай, пока он тебя це съел вместе с булкой.

Павел поднялся и пытался улыбнуться, но у него из этого ничего не вышло. Он стоял и дрожал. А медведь с удивлением смотрел на него, а потом вдруг как рявкнет, и Павел опять упал на землю. Тут подошли еще два медведя и стали смотреть на Павла. Тогда служитель сказал им:

– А ну, пошли отсюда!
– И все медведи разошлись кто куда.

Служитель взял Павла за руку и вывел через внутреннее помещение из вольера.

Павел появился возле нас сияющий, улыбающийся и гордый.

– И ничуть я не испугался, - сказал он.
– Медведи как медведи. Очень спокойные и дисциплинированные.

А лежал я нарочно, чтобы они не видели моего лица и думали, что я тоже медведь.

Любовь Аркадьевна была бледная, у нее дрожали руки, и она даже не могла говорить. Но все-таки заговорила:

– Что бы я сказала твоим родителям? Что я повела детей в Зоопарк и там вашего сына загрыз медведь?

– Он бы меня не загрыз, - оказал Павел.
– Он сам меня испугался. И вообще, еще минута - и, если бы не пришел сторож, я бы его загнал в клетку.

– А ну, герой, вставай в пару, - сказала Любовь Аркадьевна.
– Пошли в школу. Больше смотреть зверей не будем, впечатлений более чем достаточно.

Мы шли в глубоком молчании. Я шел в паре со Старицким.

– Знаешь что?
– сказал он щепотом мне.
– Тебе я могу сказать правду: наверно, я совсем не герой, потому что я вообще думал, что я умер. Представляешь себе, если бы этот медведь меня кусанул! Видел, какие у него зубиши? Меня бы ему на один зуб хватило.