Моя темная сторона

– Где Чарли? – спрашиваю я.

– Одевается.

– Он поел?

– Хлопья с соком.

Как он это делает? Боб-при-всех-трех-детях – совсем иная картина, чем Сара-при-всех-трех-детях. При Бобе дети радостно превращаются в независимых маленьких сами-себе-хозяев и с удовольствием оставляют отца в покое, пока он не придет и не предложит новое занятие. Я же обладаю могучей притягательностью рок-звезды без телохранителей. Дети сразу оказываются на мне. Типичный пример: Линус путается у меня под ногами, хныча и просясь на ручки, Люси из другой комнаты кричит: «Мам, помоги!» – а Чарли задает сорок семь сотен вопросов подряд о том, что происходит с мусором, когда его выбрасывают.

Я беру свою кружку с кофе и сажусь напротив Боба – это наше утреннее совещание. Делаю глоток. Кофе остыл. Ну и ладно.

– Ты видел записку от учительницы Чарли? – спрашиваю я.

– Нет, а что?

– Она хочет поговорить с нами о его табеле.

– Хорошо, я хочу понять, что происходит.

Он лезет в свою сумку и достает айфон.

– Как думаешь, она сможет поговорить с нами до уроков? – спрашивает он.

Я беру со стойки ноутбук и возвращаюсь на место.

– Я могу утром в среду и пятницу; возможно, в четверг, если что-нибудь передвину, – отвечаю я.

– Я могу в четверг. У тебя есть ее имейл?

– Ага.

Отправляю мисс Гэвин письмо.

– Ты идешь сегодня смотреть его игру? – спрашивает Боб.

– Нет, а ты?

– Я, скорее всего, вернусь позже, помнишь?

– Ах да. Я не могу, у меня весь день забит.

– Ладно. Просто хотелось бы, чтобы кто-нибудь из нас пришел посмотреть на него.

– Мне тоже, милый.

Я верю, что Боб совершенно искренен, однако не могу не перевести в уме его «просто хотелось бы, чтобы кто-нибудь из нас» в «хотелось бы, чтобы ты». И раз уж все шестеренки моего внутреннего переводчика завертелись, «хотелось бы» превращается в «должна». Большинство велмонтских женщин, имеющих детей возраста Чарли, никогда не пропускают детский футбол и приходят туда не ради особого статуса «хорошей матери». Просто хорошие матери так поступают. Те же самые матери объявляют исключительным событием, если какой-нибудь из отцов уходит с работы пораньше, чтобы попасть на игру. Мужчины, одобрительно вопящие у боковой линии, почитаются великолепными отцами. Отцы, которые не ходят на матчи, заняты на работе. Матери вроде меня, пропускающие игры, – плохие матери.

Стандартная доза материнской вины падает на дно моего желудка, в месиво из холодного кофе и «Лаки чармз». Не совсем завтрак чемпионов.

– Эбби может остаться и на него посмотреть, – говорю я, убеждая сама себя.

Эбби – наша няня. Она начала работать у нас, когда Чарли было двенадцать недель от роду, а мой послеродовой отпуск закончился. Мы безумно радовались, что заполучили ее. Эбби тогда было двадцать два, она только окончила колледж по специальности «психология» и жила всего в десяти минутах от нас, в Ньютоне. Она умна, добросовестна, чрезвычайно энергична и любит наших детей.

Пока Чарли и Люси не доросли до детского сада, Эбби сидела с ними с половины восьмого утра до половины седьмого вечера с понедельника по пятницу. Она меняла им подгузники, укладывала спать, читала сказки, вытирала слезы, учила играм и песенкам, купала и кормила. Она покупала продукты и убирала дом. Она стала полноправным членом нашей семьи. Не могу себе представить нашу жизнь без нее. По правде говоря, если бы мне пришлось выбирать между Бобом и Эбби, временами мне было бы трудно выбрать Боба.

Этой весной Эбби сообщила нам немыслимое: она уйдет от нас, чтобы получить в Бостонском колледже магистерскую степень по детскому образованию и воспитанию. Мы были ошеломлены, впали в панику. Мы не могли потерять ее. Так что мы пришли к соглашению: притом что Чарли и Люси будут в школе по семь часов в день, мы хотели отдавать Линуса в ясли на то же время. Это означало, что Эбби будет нужна нам только с трех до половины седьмого, а мы частично будем оплачивать ее обучение.

Конечно же, мы могли бы изучить сайт объявлений «Крейглист» и найти кого-нибудь, кто бы, возможно, нас устроил и уж точно обошелся бы дешевле. Или нанять кого-нибудь через сообщество по поиску нянь. Но Эбби уже знает наших детей: их привычки, настроения, что они любят. Она умеет справляться с расспросами Чарли, вспышками гнева Люси и никогда-никогда не забывает взять с собой Банни, куда бы ни направлялся Линус. И Эбби уже любит наших детей. Может ли «слишком дорого» стоить точное знание, что твоих детей действительно любят, когда ты не с ними?

Чарли влетает в кухню, едва дыша:

– Где мои карточки с покемонами?

– Чарли, ты все еще в пижаме. Забудь о покемонах. Иди одеваться, – говорю я.

– Но мне нужны мои карточки!

– Штаны, рубашка, ботинки. И выключи у себя свет, – велю я.

Чарли негодующе запрокидывает голову, но подчиняется и уносится обратно в свою комнату.

– Что-нибудь по дому? – спрашивает Боб.

– Ты позвонишь наладчику по поводу гаражной двери в этот раз?

– Ага, собираюсь.

Наш автоматический открыватель дверей – одна из самых новых моделей, у него есть видеодатчик, не дающий двери закрыться, если под дверью что-то находится: к примеру, маленький ребенок. Теоретически это прекрасное умение с точки зрения безопасности, но в реальности оно сводит нас с ума. Кто-то из детей, мы подозреваем Чарли, все время стучит по глазку датчика справа, так что он перекашивается и не видит левую сторону. А когда у датчика косоглазие, он вообще перестает работать.

В детстве мы с моим братом Нейтом часто играли в Индиану Джонса с нашей автоматической гаражной дверью. Один из нас нажимал кнопку на пульте дистанционного управления, а потом мы проверяли, у кого больше храбрости, чтобы прождать как можно дольше и с разбегу прокатиться под закрывающейся дверью. В те времена не было никаких конструкций безопасности, открыватель дверей был совершенно слеп. Игра потеряла бы всю свою увлекательность, если убрать из нее риск оказаться раздавленным насмерть или по меньшей мере болезненно прижатым. Нейт в этом деле был докой – он нырял и прокатывался под дверью в последнюю секунду. Господи, я до сих пор по нему скучаю!

Чарли врывается в кухню, одетый в футболку и шорты и босой.

– Мам, а что будет, если на Земле кончится гравитация?

– Что я велела тебе надеть?

Молчание.

– Сейчас ноябрь, тебе нужны штаны, рубашка с длинным рукавом и ботинки, – указываю я.

Смотрю на часы: семь пятнадцать. Чарли по-прежнему стоит на месте, наверное, ждет ответа про гравитацию.

– Иди же!

– Пойдем, парень, подберем тебе что-нибудь получше, – говорит Боб, и они уходят.

Я всовываю двоих других детей в куртки и шапки, отсылаю еще несколько писем, запихиваю Линуса в его автокресло, прослушиваю рабочую голосовую почту, собираю собственную сумку, оставляю Эбби записку насчет футбола, допиваю остатки холодного кофе и наконец встречаюсь с Бобом и по сезону одетым Чарли у передней двери.

– Готова? – спрашивает Боб, поворачиваясь ко мне.

Мы оба вскидываем кулаки.

– Готова.

Сегодня пятница. Боб развозит детей в школу и сад по вторникам и четвергам, а я – по понедельникам и средам. Пятница ни к кому не приписана. Если кто-то из нас не приведет неоспоримый довод в пользу попадания на работу до начала школы, мы разыгрываем развозку. Ножницы режут бумагу, бумага оборачивает камень, камень ломает ножницы. Мы оба относимся к этой игре предельно серьезно. Приз победителю достается роскошный: ехать прямо на работу, без детей в машине – райское наслаждение.

– Раз, два, три, старт!

Боб ударяет сжатым кулаком по моему «знаку мира» и победоносно ухмыляется. Выигрывает он значительно чаще, чем проигрывает.

– Гнусный везунчик!

– Это опыт, детка. Хорошего дня, – говорит он.

– Тебе тоже.

На прощание мы целуемся. Это наш обычный утренний прощальный поцелуй – быстрое касание губ. Благонамеренная привычка. Я опускаю взгляд и замечаю рядом Люси: ее голубые глаза внимательно следят за нами. Я мгновенно припоминаю, как следила за своими целующимися родителями, когда была маленькой. Они целовали друг друга при встрече, на прощание и перед сном – как я бы целовала какую-нибудь тетушку, – и меня охватывало ужасное разочарование. В этом не было никакой драмы. Я обещала себе, что когда выйду замуж, то мои поцелуи всегда будут что-то значить. Поцелуи, от которых у меня будут слабеть коленки, поцелуи, смущающие детей, – как Хан Соло целовал принцессу Лею. Я никогда не видела, чтобы отец так целовал мать. В чем же тогда смысл? Я так этого и не поняла.