Моя Теодосия

Углы его рта сложились в горькую улыбку. «Мы ведь еще не закончили то, что начали, Теодосия, – думал он. – Наступит день, когда мы встретимся вновь. Но это произойдет по-другому». Он коротко поклонился ей и быстро удалился, не оглядываясь.

Ничто не говорило ей о том, что она приняла самое важное решение в своей жизни. Ничто, если не считать тяжести в голове и глубокого разочарования. Сады, до того бывшие такими прекрасными, теперь казались помпезными. Впервые она заметила, что тропинка была замусорена обрывками бумаги и апельсиновыми корками. Было грязно, и подол ее желтого платья испачкался.

– Ты не могла бы объяснить мне смысл этой необычайной сцены? – спокойно сказал Аарон; но сознание того, что его авторитет на минуту пошатнулся, придало его тону резкость.

Она прильнула к его плечу.

– Не знаю. Я так устала, папа, пожалуйста, не спрашивай меня.

– Пожалуйста, без нервозности. Я просто в растерянности от того, что не понимаю твоего поведения. Прав ли я в своем предположении, что ты увидела этого… этого парня впервые сегодня в театре? И что он был в числе офицеров в соседней ложе?

Она поникла головой.

– И что он строил тебе глазки, а ты в каком-то необъяснимом порыве отвечала ему тем же?

– Пожалуйста, не надо. Это было не так.

– Но тогда как? Ты хочешь, чтобы я еще подбирал слова в ситуации, когда моя дочь бесстыдно назначает свидание на глазах своего отца и жениха? Ты весьма ловко отделалась от Джозефа, не так ли? Я встретил его у ворот в поисках твоего кольца с жемчужиной, которое, как я вижу, находится на своем обычном месте. Ты вызываешь у меня отвращение!

Его презрение потрясло ее. Она чувствовала себя опустошенной и ужасно усталой.

– Прости меня, папа, – прошептала она. – Пожалуйста, не сердись больше на меня. С этим покончено.

Аарон потрепал ее по руке. Ее поведение взволновало и задело его больше, чем ему хотелось бы. Он понял, что, несмотря на очевидную невероятность происшедшего, этот долговязый капитан влюбился в Тео, и что она была готова ответить взаимностью. Аарон редко недооценивал противника. Он сознавал, что этот дрянной капитанишка, несмотря на всю его грубую речь и неотесанный вид, был отнюдь не дурачком. Хотя он и сомневался в том, что появится возможность нового свидания этой пары, ибо Тео пришла в себя, а Льюис усвоил, что его отвергли, тем не менее, ему хотелось быть в этом абсолютно уверенным.

– Забудем обо всем случившемся, дорогая, – сказал он, – и не станем тревожить Джозефа твоей минутной причудой. Ему не обязательно знать об этом. Я попросил его подождать нас вместе с остальными, когда встретил у ворот, потому что он хотел найти тебя сам. И я очень рад, что так и сделал. Дадим ему возможность считать, что мы искали твое колечко и, наконец, нашли его.

– Да, папа, – сказала она.

И неожиданно ее сотрясла дрожь.

Аарон поспешил плотнее укрыть ее плечи маленькой шалью с бахромой.

– Ты и вправду выглядишь усталой, дитя. Мы выпьем по стакану вина, прежде чем отправиться домой. – Он взял ее за руку и быстрым шагом повел обратно к столикам.

Когда они вернулись домой, было уже поздно. Джозеф с трудом подавлял зевоту и воспринимал молчание Тео как нечто само собой разумеющееся. Они сонно пожелали друг другу спокойной ночи. На полированном столе их ожидали поставленные в ряд подсвечники. Каждый взял по свече, чтобы освещать себе путь к постели.

Все, кроме Аарона. Он поцеловал Тео в горячий лоб, поклонился остальным и исчез в библиотеке. Там он поставил свечу на письменный стол и заточил гусиное перо. Затем он написал письмо командующему нью-йоркским гарнизоном, в котором просил, чтобы некоему капитану Меривезер Льюису безотлагательно прервали отпуск и чтобы завтра же его вернули на пограничный пост.

Аарон подкрепил свою просьбу деликатно оформленным намеком: «Вопросы повышения в званиях часто доводятся до моего сведения, не только учитывая мой официальный пост, но и благодаря моей дружбе с генералом Уилкинсоном, вашим шефом. Полагаю, вы имеете право рассчитывать на мою поддержку».

Он промокнул и заклеил послание. Один из мальчиков-конюхов должен был на рассвете поспешить с ним в форт Джордж.

А наверху, в белоснежной спальне, вяло раздевалась Тео. Голова у нее разламывалась от боли. Она подошла к окну, выходящему на запад, прижалась лицом к холодному стеклу. В тусклом свете Гудзон был серым и тенистым. Ее отяжелевшие глаза вяло созерцали залив, от него веяло неизбежностью и спокойствием. Она вдруг подумала, что Льюис понял бы это. «Воды, пришедшие от моря, могут усилить прилив в реке».

Тео приложила пальцы к щекам и почувствовала, что они мокры от слез. Это удивило ее, она даже не заметила, когда они появились.

Она отошла от окна и забралась на свое высокое ложе. Тут же она погрузилась в тяжелый сон, недвижная, с едва различимым дыханием.

VII

Джозеф должен был вскоре отплыть в Чарлстон. Он рассчитывал, что его предстоящий отъезд сблизит их. Возможно, она поплачет и будет держаться поближе к нему. Может быть, она даже будет льнуть к нему и смотреть на него с такой же любовью, какую проявляет по отношению к своему отцу. А он будет нежно успокаивать ее, обещая скоро вернуться и назначить дату их бракосочетания.

Джозеф был обречен на разочарование. Наутро после похода в театр Теодосия проснулась с головной болью, которая заставила ее остаться в постели. Кроме головной боли, у нее поднялась температура, и полностью пропал аппетит. Доктор Юстис, спешно вызванный Аароном, заверил его, что недомогание не внушает опасений – это не зловещая лихорадка.

Поскольку головная боль день за днем продолжалась, не улучшая и не ухудшая ее состояния, доктор честно признался, что ее происхождение ставит его в тупик. Когда не помогла хлористая ртуть, он прописал болиголов и приложил пиявок к ногам, чтобы оттянуть дурную кровь от головы. Тео смотрела на липких черных слизней с омерзением, но пассивно поддалась лечению.

Она ненавидела постельный режим с детства. Но сейчас она лежала, бледная и тихая, покорно принимая заботу Натали. В день накануне отъезда Джозефа Аарон решил, что она достаточно понежилась, и попытался взбодрить ее.

Он вошел в ее комнату, источая присущую ему энергию.

– Доброе утро, дорогая. Сегодня ты выглядишь не такой бледной. Ну, как голова, получше?

Она медленно открыла глаза.

– Чуть лучше, может быть, – шепотом произнесла она, пытаясь изобразить улыбку.

– Гляди, что я тебе принес.

Она повернула голову с болезненным выражением.

Он держал клетку, сплетенную из камышовых прутьев, в которой сновала маленькая желтенькая пичуга. Она хрипло пискнула, а затем издала каскад трелей.

– Ну, не здорово ли она поет? – сказал Аарон, в восторге от своего подарка. – Я купил ее у матроса с португальской шхуны. Она с Канарских островов и вылечит тебя своей веселой песенкой.

– Спасибо, папа. Она чудесно поет. – Ни за что на свете она не обидела бы его и не дала бы повода догадаться, что пронзительное пение птахи отдавалось у нее в голове шумом оркестровых тарелок.