Моя Теодосия

Могло ли такое преображение произойти исключительно от предстоящей встречи с господином вице-президентом? Конечно, госпожа была привязана к отцу гораздо сильнее обычного. Но… Объяснение пришло само собой, когда Элеонора помогала госпоже надеть на ночь просторную ночную сорочку.

Тео вдруг повернулась, спрашивая с несколько насмешливым любопытством:

– Элеонора, у тебя был когда-нибудь любовник?

«Ага, вот в чем дело», – подумала служанка. Ее некрасивое лицо расплылось в улыбке.

– Однажды, госпожа. Сын мясника в Чиноне.

– Расскажи мне, – приказала Тео. – Было это… Как ты себя чувствовала?

– Чувствовала? – хихикнула служанка. – Я чувствовала, как будто к моим башмакам приделали крылья и они сами мчатся по улицам; тот черный хлеб и суп, которыми я делилась с Пьером, превращались в деликатесную еду, достойную богов; из-за этого вся окраина улыбалась мне и все обитатели желали мне добра: птицы, река Винне, даже свиньи – все улыбались.

– Что случилось потом?

– Ничего, госпожа. Пьер женился на дочери богатого фермера. Свиньи и птицы перестали улыбаться. Крылья отлетели от моих башмаков. Я приехала в Америку.

– О-о, – Тео поникла. Она почувствовала, что должна с кем-то поделиться своими переживаниями, должна рассказать о Льюисе. – Элеонора, сегодня утром я встретила мужчину, которого не видела три года, но когда мы посмотрели друг на друга, произошло то же самое, о чем ты говорила. Только больше, намного больше. Не сравнимое ни с чем, что я когда-либо представляла. – Ее голос задрожал. – Мне кажется, я люблю его.

Служанка взволнованно посмотрела на нее:

– Ах, госпожа, нечто подобное случается иногда. Вы собираетесь с ним встретиться снова?

– Встретиться с ним снова! – повторила медленно Теодосия. – Как ты можешь спрашивать меня об этом? Говорю тебе, я люблю его. Я не смогу жить, если не встречусь с ним еще.

Элеонора нахмурилась, разглаживая свой фартук. Она думала, что госпожа заведет небольшую интрижку с мужчиной, если ей захочется, и это будет совершенно оправданно. Для нее лично было бы очень тяжело выйти замуж за такого жирного неинтересного плантатора, и никто не смеет обвинить прекрасную молодую женщину за небольшой флирт. Но в голосе госпожи и ее поведении было нечто такое, что настораживало: слишком много страсти, слишком много волнения.

– Тогда госпожа должна быть очень осмотрительной.

– Осмотрительной… да, – пробормотала Тео неуверенно. – Я ни о чем не могу думать, только о встрече с ним. Больше меня ничто не трогает.

«Вот еще забота свалилась, – думала служанка. – Скоро придется прекратить витать в облаках, очень скоро. Господин может обратить на это внимание, не прикажешь же молчать всем длинным языкам и не скроешься от любопытных глаз в маленьком городе». Но она сохраняла спокойствие и поддерживала свою госпожу молчаливым одобрением.

Аарона задержали на три дня дела в Филадельфии и легкое увлечение леди по имени Селеста. В его отсутствие Теодосия была свободна. Но ее свобода не была абсолютной.

Купаясь в тумане блаженства, она оторвалась от действительности. Даже в мыслях она смутно надеялась, что, когда приедет отец, она сможет рассказать ему обо всем, что с ней произошло. Но прошлое и будущее не принималось в расчет. Она стояла одна на острие судьбы, исключая Мерни.

Каждое утро на восходе солнца они встречались у реки. На эти несколько часов он позволял своему здравомыслию отойти на задний план и не обращать внимания на мир за пределами берега реки под сенью дубравы. Они были, как юные невинные влюбленные. Это было новым для них обоих.

Он сделал для нее сиденье из сосновых веток и мха. А как-то раз, когда утро было прохладным, он развел костер, и они уселись около него, наслаждаясь сладким смолистым запахом. Иногда они немного гуляли по роще, и Тео не раз поражалась своей собственной слепоте и невежеству. Он знал привычки диких животных, название каждого растения, даже маленькой травинки, которую она могла не заметить, пока он не срывал ее для нее.

Она охотно слушала его, ее глаза, полные божественного восхищения, были прикованы к нему.

Мало-помалу она подтолкнула его рассказать о своей жизни. А это было трудно для него. Он никогда не рассказывал о себе. Однако его неразговорчивость растаяла под давлением ее неподдельного интереса.

Он родился в графстве Альбемарл, штат Вирджиния, двадцать восемь лет назад в бревенчатом доме, который вплотную примыкал к склону Голубых гор. Его семья жила в относительном достатке, пока не умер отец. Мерни исполнилось тогда четыре года. Для вдовы наступили трудные времена. Дети росли в ужасной бедности.

– В одну из зим, я помню, у нас нечего было есть, за исключением зайцев и опоссумов, которых я ловил. Мы были такими тощими, что наши кости, казалось, гремели, как трещотка. – У него вырвался сдержанный смех от выражения ужаса на лице Тео. – Есть вещи пострашнее, чем пустые желудки, моя дорогая. Хотя, что ты можешь знать об этом!

Он замолк, пораженный своими словами. Какая глубокая пропасть была между ними! Она ничего не знала о нужде, никогда не испытывала ни голода, ни жажды, ни острой безысходности. Невозможно представить ее поднимающей мушкет против грабителей или преодолевающей горную метель, как это делала неоднократно его мать.

– Ну и что случилось потом? Ваши трудности не уменьшились? – выпытывала она.

– Через некоторое время. Когда мне было десять, мать вышла замуж за Джона Маркса, прекрасного человека. Мне он был довольно симпатичен, и наше положение стало намного лучше, однако бывали случаи… – Он снова умолк, хмурясь, затем добавил: – Я часто сбегал в лес. Я всегда находил там покой.

Позднее он рассказал ей, как его упрямая мать-шотландка посылала его ежедневно за десять миль пешком учиться у старого проповедника, ставшего отшельником.

– Мне не нравятся книги, но я ничего не имею против умения писать и хорошо говорить. К тому же я оказался способным и через несколько месяцев выучил все, чему мог научить старик, и больше не ходил к нему. Мать скоро узнала об этом, но не могла ничего сделать ни битьем, ни руганью и оставила меня в покое.

– Мне кажется, Мерни, никто не может тебя заставить делать что-нибудь, – мягко сказала Тео.

Он пожал плечами:

– Может, и нет, я всегда шел своим путем.

Он рассказал ей об одном близком друге, Билле Кларке, парне, который был на четыре года старше его. На некоторое время они были разлучены. Билли пошел в солдаты, но как только позволил возраст, Мерни последовал за ним. Они участвовали вместе в Висковом бунте в 94-м году. После этого несколько лет Мерни выполнял обязанности полкового казначея. Жизнь была к нему благосклонна. Она позволила ему путешествовать, подвергаться опасностям, постоянно иметь возможность испытать свою смекалку, тренированность.