Моя тюрчанка

Меня не пугало что-либо, имеющее название. Но, мне казалось, в самой атмосфере была разлита опасность. Меня угнетал городской унылый пейзаж: смутные громады многоэтажных домов, глядящие сквозь завесу снега желтыми глазами освещенных окон. Темное небо грозило раздавить меня, как мелкого жучка. А проходящие мимо людишки будто бы смеялись надо мной. Не обострилась ли моя психическая болезнь?.. Не напрасно ли я бросил пить таблетки?..

Какой-то мерзкий голосок внутри головы нашептывал: «Назад, сопляк!.. Назад – в квартирный панцирь!.. Только там тебя никто не тронет. Что ты забыл вне дома?.. Неужели соскучился по запахам помойки и бензина?.. А, так ты едешь устраивать на работу свою девку – свою верную подстилку?.. Ха!.. Ничего у вас не выйдет. Вы слишком ничтожные человечишки, биомусор!.. Вот увидишь: твою любовницу с компанией других неудачников-гастарбайтеров посадят в грязный автобус, идущий в сторону границы. А твой удел – в одиночестве глодать хлебную корку. Семидесятилетним стариком ты отдашь в пустой квартире богу душу. Заведи себе, что ли, кота. Он полакомится мясцом твоего еще не разложившегося трупа. А соседи вспомнят о тебе только тогда, когда вонь от твоего гниющего тела просочится на лестничную клетку».

Я застонал и схватился за виски. Мне казалось: мое серое вещество готово было закипеть, как похлебка на огне. Сердце в груди разве только не квакало лягушкой.

– Ты чего?.. – озабоченно спросила Ширин.

– Н-ничего. Все в порядке, – едва шевеля губами, ответил я.

Ради любимой я должен быть крепче, не поддаваться панике и слабости. Не слушать подленький голоску, звучащий у меня в черепной коробке. Клянусь: я бы взял милую на руки и отнес в тот офис, где состоится собеседование, хоть бы мне пришлось босиком ступать по битому стеклу.

Через четверть часа мы спустились в метро и сели в подошедший электропоезд. Народу в вагоне было предостаточно. Бабки с сумками на колесиках. Мамаша с шаловливым ребенком, который без конца что-то лепетал. Суровые амбальные мужики с многодневной щетиной. Горделивые, как павы, дамочки с длинными ногтями и ярко раскрашенными губами.

Я почувствовал, что снова теряю над собою контроль. Меня нервировала толпа, казавшаяся огромным хищником, готовым тебя поглотить. Вдобавок, у меня опять ненормально обострился слух. Или я это просто вообразил?.. Но грохот вагона сделался для меня нестерпимым. Как будто мне били молотом по голове. Мне было в тысячу раз тяжелее, чем дремучему провинциалу, попавшему в столичную подземку впервые в жизни. Чуткая Ширин уловила мое состояние. Правой рукой держась за поручень – левой милая обвила мою талию. А слегка склоненной головой касалась моего плеча. Только чтобы не подводить любимую я и сохранял наружное спокойствие. У меня точно открывались гнойные, полные копошащихся белых червей, раны, которые моя девочка немедля поливала лечебным бальзамом.

Мне показалось, что протекла вечность, когда мы сошли на нужной станции. С потоком людей понялись в город. Небо над мегаполисом успело совсем почернеть. Еще обильнее падали снежные хлопья, застилающие взгляд. Под подошвами хлюпала грязь. Горели вывески магазинов: «Продукты» – «Пиво – чипсы – сигареты» – «Секс-шоп». Мне по-прежнему было не по себе. Что мы забыли среди сырости и тьмы?.. Ох, как сложно устроен мир!.. Нельзя уладить дела без того, чтобы не смотаться куда-нибудь к бесу на рога. А ведь нам еще домой возвращаться!.. Хорошо бы, у нас с Ширин были бы клоны, которые бы вместо нас ходили на работу и утрясали вопросы с визой.

Я помотал головой, как жеребенок, точно отгоняя мысли, достойные труса и ничтожества. За девятнадцать лет можно было бы и привыкнуть, что жизнь – это всегда жестокая битва. Стоит ненадолго расслабиться – и вот ты уже беспомощной мухой трепыхаешься в паучьих сетях. Наверное, я еще подростком слишком часто расслаблялся, раз юношей попал в грубые лапы психиатров и даже лишен права жениться на любимой девушке.

Ширин легонько сжала мою руку, заглянула мне в лицо своими чистыми агатовыми глазами. Сказала:

– Все будет хорошо.

– Все будет хорошо, – как эхо, повторил я.

Мы, как будто, это друг другу пообещали.

Когда мы погрузились в подошедшую маршрутку, я почувствовал себя лучше. Мы уже на финишной прямой – а Бахром на сей раз не позвонил, не отменил собеседование. В ближайшие полчаса все решится. Моя девочка не провалит интервью. Я уверен был: кадровичка будет покорена природным обаянием моей милой. Завтра Ширин выйдет на работу. «Секретарша ресепшена» – звучит волшебно, как строчка из песни.

Колесили мы долго. Из окна салона маршрутки мир казался еще темнее, чем был. Все контуры размывались – ничего не разглядишь. Я не столько увидел, сколько угадал: циклопические многоэтажки сменились маленькими бревенчатыми домиками с треугольными крышами; вместо непробиваемых бетонных оград потянулись заборчики из досок. Да уж: в каких только глухих районах не сдают помещения под офис. По утрам здесь, должно быть, разносится пение петухов.

Мы все ехали и ехали. Я беспокойно заерзал: как бы нам не проскочить свою остановку. Но вот водитель громогласно объявил:

– Лиственная, владение сорок девять!..

Поблагодарив шофера, я и моя девочка вылезли из остановившейся маршрутки. Чтобы вновь оказаться под густо сыплющимся из туч мокрым снегом. Маршрутка сразу же укатила, оставив нас возле двухэтажного деревянного здания – сложенного из бревен куба. Наши сердца бешено стучали. Осталось только найти двери офиса, за которыми мою милую ждут на интервью. Я думал: мы дойдем до офисного порога, я поцелую мою Ширин и пожелаю ей удачи. Моя красавица ступит в офис, а я останусь караулить снаружи. Минут через двадцать-тридцать моя милая выпорхнет, сияющая от счастья, и бросится мне на шею: «Родной, меня взяли, взяли на работу!..»

Откуда нам было знать, что все случится иначе?.. Что ведьма-судьба играет не по людским, а по собственным непостижимым правилам?.. Что эта самая ведьма просто-напросто сгребет фишки морщинистой костлявой рукой, раскидает по полу и объявит нас проигравшими?.. Да еще посмеется каркающим вороньим смехом.

Мы огляделись, насколько позволял желтый бледный свет пары фонарей на столбах. По ту сторону проезжей части вставали низенькие дощатые заборы. За ними темнели частные домики и покосившиеся сараи. На нашей стороне улочки были только черные деревья, гигантская ржавая лохань мусорного контейнера да бревенчатый куб.

Снег падал и падал. Таял на наших куртках и на длинных волосах Ширин. В луче фонаря снежинки казались медленно парящими к земле белыми мотыльками. Тишину нарушали только отдаленный гул авто и лай невидимой псины. Я подумал: нам придется покружить в поисках сорок девятого владения. Не высадил ли водитель нас где-нибудь не там?.. Я не видел ничего похожего на здание, в котором мог бы располагаться офис. Но моя девочка взяла меня за рукав:

– Смотри.

Свет фонаря вырывал из мрака табличку на стенке бревенчатого куба: «Ул. Лиственная, вл. 49».

– Как же это… – промямлил я, почесав в затылке. – Офис здесь находится, что ли? В этом параллелепипеде из бревен?..

– Видимо… – неуверенно отозвалась моя красавица.

Мы обошли вокруг постройки, все еще на что-то надеясь. Офис, пожалуй, может располагаться и в слегка переоборудованном свинячьем хлеву. Но все окна были заколочены. А одно – зияло пустотой и скалилось торчащими из рамы острыми остатками разбитого стекла. Мы остановились перед единственной дверью. На двери висел тронутый ржавчиной огромный звонок. Ни домофона, ни просто кнопки звонка – ничего. Да и толку-то в звонке или домофоне – замок-то подвешивали, находясь не внутри здания, а снаружи на улице. Это значило: в бревенчатом кубе никого нет – разве что там заперли кого-то из садистских побуждений.