Моя жена, ее любовники и жертвы

Миша был сам не свой, каялся, что не верил в пошатнувшееся здоровье матери, ругал себя, переживал и страдал. Дмитрий Петрович мучился не менее. Обоим мужчинам единственной опорой стала Маринка. Она готовила им нехитрые блюда, утешала обоих, сочувствовала, сопереживала.

Ей и вправду было жаль мужа и свекра, но смерть дорогой Риммы Олеговны принесла ей незаслуженно много счастья. Выяснилось, что дама кое-что скрывала от своей семьи, а именно деньги. Старший брат свекрови, проживавший бобылем где-то на Севере России, умер в доме престарелых, оставив единственной своей родственнице кругленькую сумму. Случилось это полтора года назад, но отчего-то Римма Олеговна не хотела признаваться родным и близким в свалившемся на нее богатстве. А денег хватало на половину однокомнатной квартиры в Гродине! Если продать двушку Ложкиных-старших, сообразила Маринка, то и свекор, и Миша могли бы купить по однокомнатной квартире.

Боже, своя квартира! Ради этого Маринка могла вытерпеть все, что угодно. А уж раскаяние в том, что не помогла свекрови в момент приступа, – тем более!

* * *

Тот странный, муторный, знаковый день Маринка провела с другом детства. Встреча не была запланирована, просто она бежала из двора – скорее, скорее, в любом направлении, а навстречу из-за поворота вывернулся черный «мерседес» Андрюшки. Маришка и не знала, что это именно Андрюшкин мерс, как-то раньше не приходилось его видеть, а когда ее окликнули из окна, сначала сделала вид, будто не слышит.

– Эй, подруга, посмотри на меня! – произнес Андрей речитативом, вдруг вспомнив, что нечто подобное когда-то кем-то пелось. – Маринка! Ты чё, своих не узнаешь?

– Андрюша? – Она остановилась на лету, взъерошенная, растерянная, но замкнувшаяся на своей тайне.

– Тебя подвезти?

Она кивнула.

– Куда? – спросил Андрей, когда она села в машину.

Маринка пожала плечами.

– Я домой еду, – сказал он, с трудом отводя взгляд от ее замороженного профиля, – это в сторону парка Менделеева. Хочешь посмотреть мою новую квартиру?

– Да, – согласилась она и села в машину.

Андрей и сам знал, что Маринка не из болтливых, но что-то с ней было не так. Она отрицательно ответила на ряд тестовых вопросов: поссорилась с Мишкой? На работе что-то не так? Может, родственники достали? Решив отстать от нее, он стал рассказывать о покупке квартиры, о том, что хотел именно такое жилье: в центре, но в месте не задымленном, в новом доме, с охраняемой территорией и подземным гаражом.

– Круто, в общем, – хвастался он, иногда поглядывая на подругу детства.

В гостях Маришка, не меняя выражения лица, вежливо осмотрела комнаты и лоджии. Не то чтобы ей не понравилось, просто она никогда не интересовалась чужими вещами и делами. Отсутствие зависти, как ни странно, происходило из Маришкиного абсолютного эгоизма, как и ее равнодушие в целом. Она была абсолютно лишена страсти к чужим вещам, лишь изредка замечая красивое платье коллеги или представляя себе, что могла бы так же, как ее обеспеченные знакомые, отдыхать зимой на Мальдивах. Болезненное любопытство в ней вызывали только чужие маленькие дети, что продолжилось бы до рождения собственного ребенка, а этого так и не произошло.

Вот и сейчас она была рада, что ее Андрюшка счастлив, купив квартиру, только выразить этого не могла, ибо была погружена в свои туманные ощущения. Думать о том, что было ею сделано только что, она не могла – это было страшно. Почти так же страшно, как тогда, когда она узнала о смерти Оксаны, или там, на деревянном пирсе над водами Круглого озера…

Все это время Андрей не спускал глаз с подруги детства, испытывая странные чувства. Он не мог отделаться от беспокойства за нее. Казалось, она безумно несчастна, катастрофически одинока, ее никто не понимает, даже правильный, хороший Мишка. Мишка, наверное, привык к Маринке, как привыкают к женам все мужья, и уже не ценил того, чем обладал. Так и отец Андрея привык к маме, а ведь другой такой женщины ему не сыскать вовеки! И Андрею почудилось, что было уж совсем фантазийно, будто отблеск светлой памяти его матери лег на Маринкин бледный лоб.

Усмехнувшись, он отогнал возвышенные мысли, удивляясь, что его, такого прагматичного и делового, накрыли чувства. Маринку он все равно продолжал жалеть, придумав о ней еще много такого, в чем после никому не признался, особенно Мишке с Борькой.

– Выпьем? – предложил он, вынимая из бара бутылку текилы.

– Ладно, – согласилась она.

И не так уж намного освободилась бутылка агавовой водки, когда с друзьями детства стали происходить странные вещи. В руке Андрея оказалась безвольная Маришкина ладошка, и он не мог отделаться от желания пригладить ее волосы, продолжавшие, как и в детстве, пушиться надо лбом и ушами. Желая отвязаться от назойливой тяги к этим рыжеватым волосам, он перевел взгляд на пальцы Маринки, отмечая, что ногти у нее как у маленькой девочки – необработанные и ненакрашенные. Таких рук у взрослых женщин он не встречал давным-давно, и выглядело это ужасно трогательно.

От Маринки и пахло только что проснувшимся ребенком, только глаза у нее были взрослыми, затуманенными мыслями.

Неизвестно зачем он стал целовать ее руки.

– Андрей, я ушла из дома, а Мишкину мать паралич разбил, – сказала она, тоже неизвестно зачем. Нет, известно – ей надо было сказать это, иначе ее разорвало бы от напряжения, а сказать такое Маришка могла только Андрею.

Он не поднял голову, только перевернул кисти ее рук ладонями вверх и снова прикоснулся губами к ее коже, чуть шершавой и розовой.

– Ее заколотило, а потом она по стене сползла. Я уходила, а она еще жива…

Губы Андрея скользнули вверх по запястью, ощутили пульс Маринки, учащенный, нервный, в противоположность ее заторможенному виду. Рук Маринки Андрею было мало. Вдыхая запах ее бледной кожи, он поцеловал майку на ее плече, добрался до шеи. Не встречая сопротивления, уткнулся носом в волосы, а ртом – куда-то в скулу.

– Андрей, понимаешь, – он едва слышал ее, – это же не просто так она в обморок упала, с ней что-то серьезное случилось. Мне моя знакомая рассказывала, как умерла ее мама. И она – почти так же… Мне показалось… Я не знаю…

Эти слова тревожили нервы Андрея, он понимал, что слышит не то, что ему хотелось бы, однако осознать услышанное было выше его сил. Его руки гладили ее талию, поднялись выше, к груди, небольшой, но горячей. Он подложил руку под спину Маришке, одним мягким движением опрокинул ее на диван, склонился над ней.

Теперь они смотрели друг другу в глаза. Маринка ждала, чтобы он понял. Андрею же было нужно, чтобы она приняла его – в себя, в свою глубину, раскрылась, вспотела, застонала, сделала встречное движение бедрами, прижалась. Он уже выгнал из сознания прочь весь моральный хлам на эту тему, но было еще одно препятствие на пути к цели – отсутствующий взгляд Маришки.

И тут он понял, что так – не может! Не сможет он обладать женщиной, которая смотрит на него без всякого выражения, готовая переспать с ним просто так, не за деньги, не из любви, а просто так.

– Что ты сейчас сказала? – спросил он, принимая на диване вертикальное положение.

Она тоже села и всхлипнула.

Слушая ее, Андрей больше не вспоминал о том, что могло случиться с ними двоими несколько минут назад. Сохранялась вероятность, что Маринка и вовсе не поняла его намерений. Он налил по новой порции текилы.