Моя жизнь на тарелке

— «Жуков» смотрят. Роберт, послушай. Обещаю, что не буду тебя обманывать. Если что, так прямо и скажу: «Роберт, я люблю другого». В общем, что-нибудь типа того. Но врать не стану.

— Точно не станешь?

— Точно. Категорически.

— Ну и хорошо. Теперь я вздохну спокойно. — Роберт улыбается, словно я выдала грандиозную шутку.

— Чему ты улыбаешься? Боже, Роберт. Я прихожу и даю клятву, что никогда не изменю в каком-нибудь тараканнике, на скрипучей койке с трухлявым матрасом и нейлоновыми простынями, а ты…

— Какое убожество, Клара. Ты собираешься сбежать от меня с «бездомником»? — спрашивает Роберт, пуская в ход словечко Чарли. — А я-то считал тебя девушкой-из-люкса.

— С кем бы я ни сбежала, — продолжаю я сердито, — совесть моя будет чиста. В смысле… была бы чиста. Если быя сбежала. Только этого не случится, потому что… потому что я… э-э… Я… Потому что я тебя люблю.

— Правда? — смеется Роберт. Хорошо бы понять, над чем он смеется. — Как это мило. Я тебя тоже люблю.

— Страстно?

— То есть?

— Страстно любишь? Или по привычке, вроде как таксу домашнюю?

Роберт хохочет:

— С тобой можно спятить, Клара. — С видимым усилием он изображает трагическую мину. — Я — люблю — тебя — страстно. Каждая наша разлука рвет мне сердце. Стоит тебе уйти, как меня начинает грызть тоска, я мечусь и реву как раненый зверь. — Он сползает с дивана на пол и с завываниями корчится в конвульсиях. — Видишь? Вот так я и промаялся все время, пока ты была у Стеллы. Я был вне себя! Да. Послушай, у меня сегодня еще дела. Напоишь мальчишек чаем сама, ладно?

Я пристально смотрю на него. Он ведь никогда и не помогал мне с детьми.

— Отлично, — говорит Роберт без видимой причины. — Отлично. — Поднявшись с пола, он по-хозяйски хлопает меня по плечу. — Прокрути автоответчик. Кажется, кто-то звонил.

Что за странное представление он тут мне устроил? Сказал бы прямо — люблю как таксу.

* * *

Автоответчик голосом Араминты сообщил о моем помиловании. Данфи согласен дать в Дублине интервью Ниам Мэлоун. Спасибо тебе, Господи.

Потом телефон заговорил по-французски: ошиблись номером. Затем два сообщения от Кейт: «Бог мой, Клара, где ты пропадаешь, ради всего святого? Немедленно перезвони».

Тамсин тоже попросила звякнуть — охота поболтать. Сестрица Фло пропела, что соскучилась и ждет не дождется… просто жаждет услышать мой голос.

Кейт, пожалуй, придется пропустить вперед. Только вот полежу немножко, в себя приду. Подумаю…

Разве можно презирать друзей только за то, что у них есть личная жизнь, которая тебя не устраивает? Стелла вольна распоряжаться своей собственной жизнью, и мне нет до этого никакого дела. Точнее, не должно быть. Назначали меня смотрительницей весов Фемиды? Не было этого. К тому же Стелла права, мне действительно никогда не стать такой матерью, как она. Отсюда вопрос: почему я так расстроена? Ответ: потому что в глубине души мечтаю найти идеал женщины. И не просто найти, а подружиться. Мне хотелось верить, что идеальные женщины существуют — хотя бы в качестве компенсации…

Но она же существует! — твержу я себе, сцепив зубы. Стелла все та же. Как была глиняной кошечкой, так и осталась. Приобрела, правда, некоторые черты мартовского кота, ну так что? К ветеринарам для кастрации глиняную живность не носят.

Не знаю. Ничего не знаю, ничего не понимаю. Послушать Стеллу — в жизни все так легко и просто… включая измену. Быть может, так оно и есть. Быть может, я последний из могикан.

Что за звук?! Телефон.

— Ну наконец-то! Не отвечать на звонки — это безобразная, ничем не оправданная лень, Клара!

— Кейт, меня не было дома. Время от времени такое случается.

— Вот как? — Переварив сей невообразимый факт, мама недовольно констатирует: — Шляешься где-то.

— Обедали у Стеллы.

— У Стеллы? — фыркает Кейт. — Это еще кто? Та вечно немытая особа? Одноразовое питание творит чудеса. Последуй моему примеру, дорогая: вместо обеда — одно зеленое яблоко. Изумительный фрукт. Свежий. Сочный. Казалось бы, всего лишь яблоко, а для меня — истинное пиршество.

Прикрыв зевок рукой, я валюсь обратно на диван.

— Кейт, ты что-то хотела?

— Впрочем, есть и другие варианты. На днях встретила леди Далстон; представь себе, она буквально истаялана медовой диете. Неплохо бы и тебе попробовать.

— Слушаюсь, мэм. Это все?

— Все-таки ты очень груба, Клара. Искренне надеюсь, что с мужем ты любезнее, чем с матерью. Нет, не все. Я, собственно, целый день звонила, чтобы пригласить тебя на обед во вторник. Познакомлю с Максом.

— Как скажешь.

— Встречаемся в час дня в «Плюще». И умоляю, веди себя прилично, Клара. Да! И чтобы была в платье.

— Пока, Кейт.

— Проблемы по женской части? — интересуется Кейт.

— Какие, на хрен, проблемы! До вторника. Пока.

— Господи, что за скверный характер.

9

Должна признаться, что я чувствую себя «усталой, усталой», точно цыпленок из поэмы Теннисона, который, помнится, завывал «проклятье настигло меня»; против Теннисона я ничего не имею, в конце концов, он подарил первоклассникам элегантный и поэтический способ увильнуть от уроков физкультуры. Но так или иначе, я словно выжатый лимон. Не знаю, почему я восприняла чужую неверность как личное оскорбление, но дело обстояло именно так. Я ведь не хуже других, но держусь же и не завожу себе занюханных любовников. Не подумайте, будто я жалуюсь или что-то в этом духе…

Кстати, о супружеской неверности — пора бы уж повидаться с Наоми, которой Ричард навечно обеспечил прозвище Бедняжка Номи. Интересно, открыл ей кто-нибудь глаза на шашни Ричарда с Прыщавкой? Надеюсь, что нет. Надеюсь, что Наоми по-прежнему пребывает в неведении. Дрожь пробирает при мысли о Наоми, изображающей из себя мученицу за святое дело брака. Так и вижу ее в роли Обманутой Жены: намертво сцепленные губы, затравленный взгляд, намек на нимб над безупречной прической. Олицетворение библейского стоицизма и безмолвного упрека. Что-то в этой позе стоика есть, не спорю, но окажись я в шкуре Наоми (точнее, в туфлях от Феррагамо из тисненой кожи и на плоских каблучках), то предпочла бы добрую старую истерику.

Нет, если стану продолжать в том же духе, то скоро окончательно превращусь в Дорис Дэй — «Привет, солнышко; привет, травка; привет, птички!». [7] Ненавижу настроение а-ля Дорис, но бороться с ним бесполезно, так что приходится мириться и терпеть. Побочный продукт семейного счастья. Поварившись в каше из разводов, отчимов и прочих сводных родственников, поневоле захочешь соскочить с крючка и отыскать новый путь.

Если я страдаю навязчивой идеей стать идеальной матерью и хранить верность мужу «до тех пор, пока смерть не разлучит нас», то причиной тому исключительно моя блажь а-ля Дорис. Это из-за нее я стремлюсь к аккуратности и цельности, а временами даже подумываю, не перебраться ли поближе к природе, в деревню. Само собой, Дорис Дэй во мне воюет с собственно Кларой Хатт. С той Кларой, которая курит и не прочь опрокинуть стаканчик-другой; с той, что за мытьем посуды, случается, мечтает о страстном поцелуе с прекрасным незнакомцем — незнакомцем, чье сердце полно любовью к ней и только к ней. Где-то же такой, наверное, есть? Теоретически.

7

Дорис Дэй — певица и киноактриса. Созданный ею образ ассоциируется с нравственной чистотой, здоровьем и любовью к дому.