Моя жизнь на тарелке
Шрифт:
Позже, добавляя уже в баре — перед тем как пойти танцевать (Кристиан сам предложил), — мы поболтали и о Роберте.
— Расскажите о муже, дорогуша. Это тот красавец, который утащил вас дышать свежим воздухом?
— Да. — Я млею от комплимента. — Это Роберт.
— И?..
Признаться, в ответ на расспросы о муже меня всегда тянет соврать. Наплести чего-нибудь книжно-романтичного. Роберт такой, Роберт этакий, он делает то-то и то-то, и мы счастливы так, что вам и не снилось.
Привычку соотечественников
Еще и двух часов не прошло, как мы познакомились с Кристианом, но я точно знаю, что от этих проницательных карих глаз не укроется даже намек на ложь.
— Роберт — редактор журнала. У нас двое детей. Живем в восточной части Лондона. Я пишу. Иногда. Тоже для журнала, но другого. Вот, собственно, и все.
— Нет, — проникновенно говорит Кристиан, — этого мало, дорогуша. Выкладывайте все как на духу. Требую полного признания.
— У вас есть бойфренд?
— Толпы, — небрежно отмахивается Кристиан. — Ну же!
— Ну… иногда мне бывает скучно.
— Как и всем нам, дорогуша. Я иной раз от скуки вздохнуть не могу. Мартини хотите?
— Сухого, — соглашаюсь я. — Это даже не скука, а… — Какого черта я откровенничаю с едва знакомым человеком?
— Томление?
— Вроде того. Мне кажется, что мы должны волновать друг друга.
— О… Физически?
— И не только. Знаете, как это бывает — в животе горячо, сердце бьется, среди бела дня вдруг замечтаешься о ласках…
— Это страсть, дорогуша, а не брак.
— Знаю, — соглашаюсь я со вздохом. — Страсть. Именно этого мне и недостает. Каждую минуту. Всю жизнь.
— Такое случается, — задумчиво говорит Кристиан, похлопывая меня по ладони. — Но редко.
— А я думаю, что не случается. В реальности, по крайней мере. Иногда мне кажется, что я замужем за собственным братом.
— Инцест! Или до секса дело не доходит?
— Доходит. Иногда. Но обычно отношения у нас вполне братские.
— Дорогуша моя, да большинство людей готовы убить за братские отношения. Кстати, вы ссоритесь?
— Практически нет.
— А как с любовниками? — интересуется Кристиан, изучая свои ногти. Его вопрос звучит неприятно громко в зале, где вдруг смолкли все разговоры. — Случаются?
— Нет! — огрызаюсь я. — Никогда! Танцевать не пора?
— Самое время, — отвечает как из-под
земли возникший Сэм Данфи.21
О, моя голова. Моя голова… Череп треснул, мозги рассыпались, будто шарики от подшипника, и бряцают немилосердно, стоит лишь качнуть головой. О, моя голова. И еще рот. Рот забит шерстью и дерьмом. Горло жжет, мне трудно глотать, и вообще этого лучше не делать, потому что дерьмо лезет в желудок. Зачем было столько курить? Ступни ломит. Проклятые туфли — их не для танцев придумали, во всяком случае, не для моих танцев.
7.30 утра. Вернулась я в три. Роберт еще спит. Ночью, когда я ввалилась в спальню, он даже не захотел станцевать со мной ча-ча-ча, заявил, что с меня достаточно и пора спать. Я завела «Кукарачу», а он сказал: «Ш-ш-ш-ш». Думаю, он меня разлюбил.
Мальчишки проснутся с минуты на минуту. Откуда эта грязь на ногах? Упала, наверное. Боже. О боже! Как мне погано. И что я буду делать? Вечером у нас самолет в Париж. Рейс в шесть часов. Мы прилетим как раз к ужину. А за ужином подадут вино. И меня непременно вывернет, потому что мой организм больше алкоголя не примет.
Холодно как. Я натягиваю на себя одеяло. Не так уж все и плохо, если подумать. Новый друг появился. Кристиан. Гнусный Данфи оказался совсем не таким гнусным. Кажется, я ему даже немного нравлюсь. И я его простила. Да-да, простила. Он со мной танцевал. Здорово танцует… Ха-ха. Чего и следовало ожидать.
А что было дальше? Картинка расплывается. Как я попала домой? На такси, наверное. Не помню. Может, я с кем-то прощалась? Не помню. Надо думать, прощалась, воспитание-то я получила. От попыток вспомнить боль усиливается. Мне плохо, плохо, плохо. И стыдно. И Данфи со мной танцевал.
— Маме погано, — хриплю я мальчишкам, которые влетают в спальню, будто парочка шальных пуль.
— Мне тоже было погано. Давно, — сообщает Джек. — Я плакал.
— Мама тоже заплачет, дорогой, если ты не перестанешь скакать на кровати.
— А почему тебе плохо? — спрашивает Чарли.
— Потому что выпила слишком много вина, дорогой.
— Вина! Вот это да. Вино из ног делают, нам в школе рассказывали.
Пытаюсь приподняться на кровати:
— Что за глупости, Чарли. Вино не из ног делают, а из винограда.
— Нет, из ног, — с видимым отвращением настаивает Чарли. — Берут такую круглую деревянную штуку и начинают ее топтать. И топтают, и топтают, и топтают. Получается красный сок из ног.
— Топчут, — машинально поправляю я. — Так в старину вино делали, топтали виноград, и из него получался сок. Теперь все по-другому.
— От винограда не отказался бы, — бормочет Роберт, приоткрыв один глаз. — Доброе утро, ребята. Как себя чувствуешь, милая?
— Паршиво, — признаюсь я честно. — Очень, очень паршиво. Мне плохо, мутит, тошнит и не хочется слушать про ноги и прочую дрянь.
— Ужин удался?
— Я исполняла песни Барри Манилова. И танцевала, — скулю я с тоской.