Моя жизнь под землей
Шрифт:
Последний взгляд через Брешь — и вперед к Мон-Пердю, еще невидимой, до нее нам предстоит пятичасовой переход и восхождение по снегу. Идя по испанскому склону, образующему основания Шлема Марборе, мы форсируем очень крутой фирн. Шипы наших ботинок не держат на нем, и нам приходится пускать в ход альпенштоки, чтобы отколоть маленькие кусочки льда, с шумом скользящие вниз. В образовавшиеся ступеньки осторожно ставим ногу и медленно, шаг за шагом, поднимаемся к перевалу Изард (Пиренейских серн). Вдали на снегу, покрывающем перевал, видны тонкие пунктирные переплетения. Это следы раздвоенных копытец серн, указывающие на то, что перевал не зря носит свое название.
Пока Марсиаль идет впереди и энергично работает своим альпенштоком, я следую в связке последним, и это дает мне некоторую свободу.
Я с интересом смотрю на огромные нависшие обрывы Шлема и на склоны пика Изард, возвышающегося над нами. Это
Да, там, в самом низу западного склона пика Изард, у подножия дикой скалы, у верхнего края фирна, виднеется нечто напоминающее вход в пещеру. Возможно, это просто небольшой отбрасывающий тень навес, но спелеолог, который всегда начеку, не должен пренебрегать даже малейшими намеками и приметами. Несмотря на значительное расстояние и не менее обескураживающее различие уровней, я чувствую, что непременно должен туда добраться. Вопреки бесчисленным неудачам, бесплодным разочаровывающим попыткам я всегда следую своим правилам. Изменение маршрута и время, которое потребуется на исследование пещеры, могут поставить под угрозу наше восхождение на Мон-Пердю, то есть цель нашего похода.
Моя мать и Марсиаль сразу же примирились с тем, что им придется изменить маршрут, пыхтеть на подъеме, преодолевать фирн, на верху которого может оказаться всего-навсего ложный грот. Но они заранее согласны даже на такой исход. Я смотрю на Элизабет, нашего проводника, которая любит вершины в сиянии солнца на фоне голубого неба и которая совсем не ценит пещеры или во всяком случае не знает их. Она смотрит на перевал Изард в направлении вершины Мон-Пердю, о которой она мечтала много лет и которая сейчас ускользает от нее. Она застенчиво и шутливо намекает (право, весьма кстати) на тех, кто предпочитает журавля в небе синице в руках. Но все же мы начинаем «терять высоту» — необычный, нарушающий все правила альпинизма маневр — и быстро спускаемся к тальвегу Рио-де-ла-Брешь наполовину бегом, наполовину «на салазках», то есть попросту сидя на снегу.
Вход в пещеру (может быть, в ложную пещеру) нам пока не виден, и меня начинают терзать сомнения и укоры совести. Какое будет разочарование, если это не пещера! Какая пытка, если придется вновь подниматься по этим склонам, по которым мы спустились с такой быстротой!
На краю фирна мы снимаем тяжелые горные мешки и начинаем восхождение по покрытому снегом склону в направлении свода, который все еще скрыт от нас снежным навесом. Когда мы почти у цели, Марсиаль ускоряет шаг, обгоняет нас, пересекает первый карниз и пропадает из виду. Проходит несколько секунд, и мы внезапно слышим возглас, полный триумфа и восторга. Еще через несколько секунд появляется Марсиаль. Несомненно, пародируя профессора Лиденброка из «Путешествия к центру Земли», стоящего на краю кратера действующего вулкана Снеффелса, он жестикулирует и потрясает своим альпенштоком. «Какая красота!» — восклицает он то и дело.
Еле переводя дух, мы присоединяемся к нему и замираем, пораженные. Широкий вход с тридцатиметровым сводом загроможден хаосом камней, и у этого барьера, образующего нечто вроде морены, мы видим одно из самых редких и удивительных явлений природы — ледяное озеро, а по другую сторону — выходящий из недр гор пологий, скованный льдом поток шириной от двадцати до тридцати метров.
Мы поспешно пересекаем расположенное у входа озеро по прозрачному, кажущемуся тонким ледяному покрову и ступаем на следующую ледяную поверхность, на этот раз массивную и белую, как фарфор.
Косые лучи дневного света проникают в пещеру, отражаются от пола и бросают голубовато-зеленые отблески на свод и стены. Трудно даже вообразить себе это ледяное подземное царство, оно ошеломляет нас — оно фантастично! Гигантский входной зал идет вглубь и теряется из виду, а справа мы угадываем большой боковой зал, так же покрытый льдом, как и вся остальная пещера. Отраженные солнечные лучи на сотню метров от входа слабо освещают пещеру, а дальше царит тьма, и мне приходится зажечь единственную оказавшуюся у меня свечу, все остальное освещение осталось в метках, сброшенных нами у подножия фирнового склона. Одна свеча на четверых — этого совершенно недостаточно, тем более что дальше пещера становится очень пересеченной и труднопроходимой. Чтобы исследовать ее, надо бы иметь на ногах кошки.
Мы оставляем наших дам у входа и вместе с Марсиалем продолжаем пробираться в глубь этой ни на что не похожей пещеры, где попадаются очень узкие проходы. Нам резко преграждает путь ледяной каскад, его невозможно преодолеть без веревки и кошек. Пещера же идет все дальше на более высоком уровне, откуда тянет ледяным ветром. Без надлежащего снаряжения и с одной-единственной
свечой мы безоружны и решаем повернуть назад.Когда мы вернулись к нашим мешкам, было уже слишком поздно, чтобы пытаться добраться до Мон-Пердю, но никто об этом не жалел, даже Элизабет, которую это приключение потрясло, как удар грома: с того дня подземный мир навсегда завоевал ее сердце.
В тот же вечер мы дошли до приюта Голи у подножия Мон-Пердю, а на следующий день к полудню были уже на вершине этой величественной горы, о которой Рамон писал: «Даже после Монблана обязательно побывайте на Мон-Пердю. После самой прекрасной из гранитных гор вам остается еще познакомиться с первой красавицей среди гор из известняков».
Всего на сутки пришлось Элизабет отсрочить восхождение на вершину, которой она грезила. Что касается моей матери, впервые попавшей в горы в возрасте 52 лет, она без особого труда и неприятных ощущений достигла своих первых трех тысяч метров над уровнем моря. Впоследствии она покорила много других вершин, так как (заметим в скобках) мы очень полюбили альпинизм. Довольно редкое сочетание — свекровь и сноха, дружные, как сиамские близнецы, совершили восхождение на тридцать вершин в три тысячи метров (в Пиренеях просто нет более высоких) и на бесчисленное множество вершин поменьше.
Как можно догадаться, мы не остановились на открытии нашей пещеры и очень поверхностном ознакомлении с ней.
Через месяц мы опять собрались вчетвером перевалить через Брешь Роланда, но в последний миг обстоятельства помешали моей матери и Марсиалю, поэтому в один прекрасный летний день мы оказались там вдвоем с Элизабет.
На этот раз тумана на Бреши Роланда не было, и оттуда открывался вид на Францию и Испанию. Мы воспользовались этим и легко поднялись на нетрудную вершину Тейон (3140 метров), с которой, однако, открывается великолепный вид. Здесь нам удалось увидеть редкое явление, производящее глубокое впечатление, — призрак Брокена. Наши гигантские тени отражались на блуждающих клочьях тумана, которые почти сразу же таяли в воздухе. Кроме того, мы полюбовались феерическим закатом и в сумерках спустились к маленькому гроту, у которого было название, совершенно ему не соответствующее: «Вилла Горье». Там оказалось так холодно и сыро, что мы поспешили оставить этот своеобразный холодильник и предпочли провести ночь под открытым небом у подножия крутого склона. Здесь мы тоже очень замерзли, так как вся наша подготовка к ночевке ограничилась тем, что мы натянули дополнительные свитеры, подняли воротники курток и спрятали руки в карманы. Мы продрожали всю ночь, и холод не дал нам уснуть. Задолго до рассвета мы поднялись, чтобы послушать ночную тишину и немножко согреться ходьбой, а главное — чтобы иметь в запасе как можно более длинный день.
Через час мы были под сенью гигантского навеса и вновь с волнением смотрели на знакомое нам зрелище — удивительное озеро, самое поразительное из всех озер в Пиренеях, навечно скованное льдом, единственное озеро, не отражающее неба и окружающих вершин, так как оно прячется под землей.
Как всегда, скудно экипированные, мы по обыкновению используем для освещения свечи, у нас нет веревки и кошек на ногах. Мы шагаем по подземному леднику, потом отваживаемся войти в большой подземный зал, который мы заметили еще в прошлый раз, а сегодня собираемся исследовать. Сделав несколько шагов под грандиозным сводом этого зала, мы с удивлением видим под слоем льда сантиметров на пятьдесят в глубине тушку птицы (галки), лежащую там неизвестно сколько времени. Эти горные вороны [12] посещают обрывы и карнизы почти по всем Пиренеям и залетают в пещеры, где вьют гнезда в расселинах стен и сводов, переходя даже грань, за которую проникает дневной свет. Галка, найденная нами в ледяной темнице, сохранилась великолепно, у нее распростерты крылья, и кажется, что она все еще летит.
12
Автор не совсем точен, отождествляя галку с вороной. Галка и ворона принадлежат к одному семейству — вороновых, но к разным родам (Coleus и Corvus).
В центре зала, где мы передвигаемся осторожно и медленно, высится куча упавших со свода камней. Мы встаем на этот малюсенький остров, сознавая, что ни одно живое существо до нас не видело его, и присваиваем себе этот крохотный клочок суши, застывшей посреди подземного ледяного моря.
Но нас ждут другие нетронутые и таинственные берега подземных вод, ограниченных циклопическими стенами. Мы подходим к маленькому пляжу у подножия наледей, которыми покрыты стены, уходящие ввысь, куда-то так высоко, что мы уже не можем их различить.