Моя жизнь после смерти

Во-первых, если бы даже кто-то доказал виновность Эйнштейна в покушении на растление малолетних детей или виновность Дарвина в совершении серийных убийств, это ничуть не повлияло бы на теорию относительности и теорию эволюции путем естественного отбора. Правильность научных теорий устанавливается или опровергается научными экспериментами, а не моральными качествами создателей этих теорий. Во-вторых, почему я должен обязательно верить на все сто процентов в существование евгенических "связей" только потому, что так утверждает "Экстра!". Мне хотелось получить какие-нибудь доказательства существования таких связей. "Экстра!" издается группой людей, выступающих под лозунгом "беспристрастности и точности в подаче информации", но я не слишком им верю. Отчасти по той же причине, по которой я пересчитываю столовое серебро после каждого визита парня, величающего себя Честным Джоном, а отчасти потому, что "беспристрастность" и "точность" в сознании этих людей всегда по странной случайности соответствует догмам, написанным более ста лет назад одним товарищем, которого звали Карл Маркс.

А теперь предлагаю вашему вниманию несколько мнений об этой небольшой провокационной главке. Проставьте после каждого высказывания "да" или "нет".

1. Уилсон не выносит представителей сексуальных меньшинств.

2. Уилсон верит в "Кривую нормального распределения".

3. Уилсон считает, что существуют тесты на проверку коэффициента умственного развития, точно и адекватно измеряющие ту степень разумности, которой обладают собаки и (или) люди.

Если вы пометили все эти высказывания как "да", вернитесь назад и попытайтесь найти высказывания, которые оправдывают такое толкование моих слов. Когда вы их найдете или решите, что найдете, составьте логическую цепочку между такого рода высказываниями и выводами, рядом с которыми вы поставили "да". Теперь подсчитайте количество заключений, содержащихся в каждой такой цепочке.

Затем спросите себя: что. Если вообще это "что-то существует, оправдывает любое из этих заключений?

На самом деле все три утверждения (1, 2 и 3) противоречат моим истинным представлениям. Я просто хотел напомнить вам, с какой легкостью люди могут перескакивать от утверждения 1 к утверждению 5, не замечая, что промежуточные заключения - 2, 3 и 4 - не имеют под собой никаких логических оснований, а вытекают только из механических рефлексов. По этому поводу я уже цитировал Андрэ Жида. Теперь же процитирую Джошуа Уоррена, отца лингвистического анализа: "Опасно понимать новые явления слишком быстро".

Глава девятая. "Липовые" истории и "настоящие" деньги

В которой мы принимаем маски за искусство и проверяем

утверждение Пикассо о том, что он с легкостью способен

подделать Пикассо, а также любого другого художника

Игры? Это обязательно?

"Норд-тень-норд-вест"

Сильнее? Смотри!
– Смотри!
– Глупая башка! Глупая! Глупая!

"План 9 из космоса"

Если мы считаем "Подделку!" Клиффорда Ирвинга самой настоящей подделкой - "липовой" биографией художника-фальсификатора, в которой приоткрывается завеса тайны лишь над тем, что захотел сделать достоянием гласности фальсификатов (или фальсификаторы), вылив на нас огромное количество дезинформации, то нам следует относиться к "П вместо подделки" Орсона Уэллса как к "липовому" фильму о "липовой" биографии художника-фальсификатора. Но не точнее ли назвать его поддельным документальным фильмом о невозможности создать подлинный документальный фильм?

В такой интерпретации "П вместо подделки" не представляет ничего нового или принципиально отличного в творчестве Уэллса. Задолго до мистификации с радиопостановкой "войны миров" еще в нежном юном возрасте Орсон написал пьесу "Ты слышишь их голоса?" о Джоне Брауне, фанатике антирабства, убившем огромное количество людей из большой любви к человечеству. В этой пьесе сам Джон Браун ни разу не появляется; о нем говорят другие люди и пытаются найти нравственное оправдание тому, что он делал зрители ни разу не видят и не слышат Брауна, потому что это чревато опасной близостью к "раскрытию истины", а Уэллс, с четырнадцати лет находившийся под сильным влиянием Ницше, не верил, что люди могут "знать", или "раскрыть" "единственную" "истину". Орсон принадлежал к постмодернистам еще до того, как сам по себе "постмодернизм" получил это название или определение.

В биографии "Орсон Уэллс", написанной Беатрис Лиминг, она рассказывает, что когда ей удалось привлечь его к сотрудничеству над книгой, он упросил ее писать биографию в повествовательном стиле. Он хотел, чтобы книга была написана так, как пьеса о Джоне Брауне и многие другие ее работы, особенно "Мистер Аркадин" и "Гражданин Кейн" - не как "правда об Орсоне Уэллсе", а как история ее попыток узнать правду об Орсоне Уэллсе. Считать, что она узнала эту правду, сказал он ей многозначительно, означало бы считать себя Богом.

(Постмодернизм в искусстве и теории эволюционировал из лингвистического анализа современных философов-семантиков и философов-семиотиков. Они обнаружили, что [1] любая система слов или понятий скрывает часть человеческого опыта, но не весь опыт, и что [2] социальные факторы играют определенную роль, в которой системы доминируют в определенное время. Оппозиция состоит главным образом из таких христианских теологов, как Жак Маритэн и Ц. С. Льюис, которые утверждают, что абсолютная истина остается доступной нам через Веру в христианские мифы. Совсем недавно два типа по имени Гросс и Левитт выпустили любопытную книжицу "Высшее суеверие". В ней повторяется большинство маритэновских и льюисовских аргументов, отстаивающих Веру в Авторитетные Источники и отрицающих релятивистский скептицизм, но еще выражается уверенность, что вместилище Абсолютной Истины, которую скептицизм никогда не должен ставить под сомнение, содержится не в современном христианстве, а в современной науке. Чуть позже мы поговорим об этих странных ребятах подробнее).

Конечно, еще задолго до "Гражданина Кейна", до радиопостановки об интервентах с Марса и пьесы о Джоне Брауне, задолго до того, как Орсон вышел из пеленок, Джеймс Джойс написал "Улисс" - классическое литературное произведение двадцатого века, как говорят все эксперты (и на сей раз я с ними согласен). В этом произведении за поверхностным "реализмом" скрывается тысяча дьявольских заморочек, и критикам понадобилось семьдесят лет, чтобы понять, что в словах каждого "рассказчика, которые первоначально казались "объективной истиной", присутствует элемент квантовой неопределенности. В сущности, некоторые вещи, которые наверняка казались безусловной истиной не очень глупым читателям в первые сорок - пятьдесят лет (например, неудержимая половая распущенность Молли Блум), - теперь вовсе не кажутся истинными.

Сейчас по общепринятому мнению у Малли был максимум один любовник до свадьбы и один после. Хотя некоторые считают, что возможно, после свадьбы их было два. "История" всех ее остальных сексуальных похождений оказывается лишь мазохистской фантазией м-ра Блума и гнусными дублинскими сплетнями. Первые читатели верили в это нагромождение лжи и слухов даже после того, как Конан-Дойл показал, насколько легко писатель может дурачить читателей. Они верили, потому что тогда никто не думал, что "серьезный" писатель будет играть с ними в Холмса и Ватсона.

Точно так же почти шестьдесят лет читателей интересовало, почему на следующее утро Блум попросил Молли подать ему завтрак в постель - в противоположность их традиционному ритуалу, - но при этом никто не поинтересовался, действительно ли Блум просил ее об этом. Наконец, в книге "Голоса Джойса" Хью Кеннер выдвигает весьма правдоподобную версию, согласно которой Блум вообще не просил никакого завтрака. Блум, заснув на ходу, увидел сон о Синдбаде и яйце Ока (конец главы 17) и начал разговаривать во сне; Молли услышала что-то вроде "постель" и "яйца" и подумала, что он хотел, чтобы она подала ему наутро яйца в постель. На мой взгляд, в этом гораздо больше смысла, чем в теориях, согласно которым Блум на самом деле просил принести ему яйца в постель, а Ученые Мужи, читающие текст этой главы от автора, якобы "забыли" упомянуть об этом странном факте.

Канонический постмодернизм Джойса, или репутация первого ирландского слона в посудной лавке, наиболее отчетливо проявляется в том, что он хранил молчание сфинкса на протяжении всех тех лет, когда комментаторы и ученые пытались интерпретировать эпизод "просьбы о завтраке", которую на самом деле Блум никогда не высказывал. Он удачно подбросил эту и Бог его знает сколько других шуток "на пятьсот лет вперед для кандидатов на получение ученых степеней", которые, как он рассчитывал, будут ломать головы над текстом его романа.