Моя жизнь

Невдалеке от Виннипега мне пришлось быть очевидцем замечательной схватки.

По мере нашего приближения к Пембинна тополевые леса становились все гуще. Они раскинулись на протяжении нескольких миль и только кое-где прерывались полянами.

Когда мы подъехали к Сент-Бонифэсу, восточному пригороду Виннипега, наш поезд пересек небольшую поляну. Посредине этой поляны я заметил группу, которая приковала к себе мое внимание. Собаки — черные, белые, рыжие, большие и маленькие — собрались огромной стаей в круг. А в самом центре стоял огромный серый волк. Он был похож на льва. Волк стоял под защитой небольшого куста, один как перст, величавый, спокойный, и только озирался по сторонам. Его шерсть ощетинилась, напряженные ноги пружинили, он готов был в любую минуту принять бой. Его слегка оскаленная пасть, казалось, выражала презрение.

Вдруг собаки ринулись в атаку, наверное, не первую.

Серый волк подпрыгивал на месте, поворачивался то в одну, то в другую сторону.

«Щелк, щелк, щелк!» — стучал он зубами.

Из стаи его врагов доносились предсмертные стоны, суживалось окружавшее его кольцо. Собаки снова наступали. А серый волк продолжал стоять на своем месте, невредимый и непобедимый.

Мне так хотелось, чтобы наш поезд застрял в сугробе и можно было бы еще полюбоваться этим огромным серым волком! Но снежная поляна промелькнула, стволы тополей заслонили картину боя, и мы продолжали свой путь.

Только первого апреля мы добрались до Виннипега.

Теперь меня отделяло всего лишь сто миль от станции Де-Винтон, вблизи которого находилась ферма брата. Но все пути были занесены снегом, и никто не знал, когда пойдет следующий поезд.

Только через два дня я узнал, что вечером отправляется первый пассажирский поезд на Запад.

Наконец, мы прибыли на станцию Де-Винтон. По-прежнему завывала метель и кругом была тьма.

Маленькая станционная постройка одиноко стояла среди прерии. В окне был свет. Когда я вошел туда, дежурный, мирно дремавший на стуле, на минуту очнулся. Я спросил его, не знает ли он, где живет мой брат Артур Сетон-Томпсон. Из невнятного ответа дежурного было ясно, что он не знает адреса и знать не желает и просит его больше не беспокоить.

У меня было смутное представление, что ферму брата надо искать в северном направлении, на расстоянии примерно мили от станции.

К утру ветер затих, метель не заметала больше следов. Я стал искать тропу. Скоро я нашел глубокие и широкие следы человека.

«Должно быть, это следы моего коренастого брата», — решил я и, не имея лучшего путеводителя, пошел по ним.

Скоро я увидел изгородь и покрытый снегом бугор, из которого торчала труба.

Тропинка круто спускалась вниз, и я очутился перед дверью хижины, на которой было написано имя моего брата.

Я постучал и вошел. В глубине большой и единственной комнаты хижины сидели трое с обветренными медно-красными лицами, ни дать ни взять индейцы.

И вдруг раздалось дружное:

— Алло! Эрнест!

Это были мои братья Артур и Карл и товарищ Вильям Броди.

Еще в Торонто, перед моим отъездом на Запад, Вильям Броди, известный естествоиспытатель, которому я многим обязан, сказал мне:

— Когда приедешь на Запад, обязательно веди дневник твоих наблюдений. С каждым годом эти записи будут приобретать для тебя все большую ценность.

Я последовал этому совету тотчас же. Моя первая запись в дневнике была:

«Торонто, Онтарио.

Видел трех красногрудых дроздов».

Я не могу передать, сколько радости доставила мне эта коротенькая запись из четырех слов. Вряд ли она могла иметь какое-нибудь значение для других. Но я инстинктивно чувствовал, что это было начало того, о чем я так много мечтал. Это был первый шаг в чудесный мир.

И я неизменно вел свои записи и продолжаю вести их до сегодняшнего дня.

Дневник моих путешествий и наблюдений лежит передо мной на столе — это пятьдесят толстых томов в кожаных переплетах.

Наскоро набросанные то карандашом, то чернилами, то акварелью — чем-нибудь, что было под рукой, — измазанные кровью животных, принесенных в жертву на алтарь науки, прожженные искрами костров, запачканные торопливыми, немытыми руками, скверно написанные, наспех иллюстрированные — книгопродавец не дал бы за них ломаного гроша, а я не расстался бы с ними ни за какие миллионы. В них шестьдесят лет моей жизни, моих исканий.

Глава XII ВЕСНА В ПРЕРИИ

К югу от фермы брата, на расстоянии около четырех миль, начинались песчаные холмы, а за ними черной полосой тянулся хвойный лес. Меня очень тянуло в эти незнакомые, таинственные места.

Однажды в весенний день, когда мы ехали с братом по направлению к холмам, стайка птиц низко летела над прерией.

— Это степные тетерева, — сказал брат, — дикие куры прерий. Они зимуют в лесу и возвращаются сюда, как только стает снег.

Немного позже брат указал пальцем в сторону невысокого холма и проговорил:

— Здесь они танцуют.

— Кто? — спросил я.

— Тетерева.

Я не знал, как понять его ответ, но брат был в дурном настроении в тот день, неразговорчив и не дал мне дальнейших объяснений.

Один из наших соседей-фермеров сделал как-то такое же замечание относительно холма. В ответ на мой недоумевающий вопрос он сказал:

— Разве вы не знаете, что степные тетерева, токуя весной, по-настоящему танцуют? А это излюбленное место их тока.

Стоило взглянуть на холм, чтобы поверить этим словам: его оголенная макушка на протяжении по крайней мере пятидесяти футов была вся усеяна перьями и испещрена птичьим пометом, трава, по-видимому, была вся вытоптана.

Через несколько дней мне посчастливилось самому увидеть, как по гребню носилось несколько тетеревов, издавая какие-то гогочущие, каркающие звуки.

Я наблюдал их издали, а когда подошел ближе, тетерева разлетелись. После этого я уже больше не сомневался, что тетерева действительно танцуют. Мне очень хотелось проследить за их током на более близком расстоянии. И вот как удалось это сделать.

Не очень далеко от нашей хижины я нашел холм, который по всем признакам был местом тока степных тетеревов. Захватив с собой лопату и небольшой топор, я отправился туда днем, выбрал поблизости наблюдательный пункт и замаскировал его, чтобы иметь возможность спрятаться.

На следующий день я захватил с собой одеяло и расположился на ночлег.

Лишь только занялась заря, я услышал шорох крыльев. Это тетерев плавным полетом опустился вниз и сел на холме. За ним прилетели и другие.

Когда рассвело, я увидел целую стайку тетеревов, спокойно разгуливающих или неподвижно притихших на месте.

Вот один вдруг опустил голову, расправил крылья, поднял хвост и, засеменив лапками, бегом пустился по земле. Он притопывал быстро и шумно, бил крыльями, вертел хвостом и при этом издавал какой-то резкий гогочущий крик. За ним пустились в пляску и другие. Они усердно топали лапками, вертели хвостами и громко кричали.