Мозаика чувств

– Что, что? – спрашивал он и еле разобрал слова, полные ужаса:

– Ты говорил в бейт-кнессете такое… мы оба погибнем… потому что ты… идешь дорогой грешника!

И, вырвавшись, она пропала в темной ночи.

Тогда Илью тоже пронзил страх – не за себя, за ту, что, наверное, корчится сейчас от громовых ударов. «А что, если я неправ? – билось в его истерзанном мозгу. – Ведь все еще можно изменить. Просто вернуться туда, к этим маленьким людям!»

И тут яркая вспышка молнии осветила под гнущимся деревом старую женщину, которая сжалась в отчаянный комок и, казалось, погибала в злобном хаосе бури.

– А! – как безумный захохотал Илья. – Значит, нет другой дороги!

Он втянул Хаю в машину, и через пять минут перед ними возникли окна знакомого дома, неожиданно открытые настежь и залитые светом. Толкнув дверь, тоже почему-то не запертую, Илья застыл на пороге, пораженный. Там, в ярко освещенной комнате Рина срывала со стен одеяла, простыни – все, что спасало ее от грохота самолетов.

– Что здесь происходит? – сдавленным голосом произнес он.

Она повернула к нему светлое возбужденное лицо с сияющими янтарными глазами:

– Снимаю со стен всякую дрянь!

– Почему?

– У нас праздник! Аэробус не прилетел!

– Как это? – чуть ли не заикаясь, спросил Илья.

Гостья, стряхивая с себя капли дождя, подтвердила:

– В новостях говорили, что этот самолет больше не будет летать.

– Господи! – всплеснула руками Рина. Присутствие незнакомой женщины не позволило ей броситься на шею Илье, и она только пригладила его растрепанную мокрую косичку:

– Это просто чудо, правда?

Илья молчал, рассеянно улыбаясь…

Прощание Роман

Летний день словно хрустальный бокал, наполненный щедрым богом, солнечные лучи пронзают ветви сосен, небо невинно-голубое, как глаза Шош, которую Рони, храмая, носит на плечах, улыбка Лиат, придерживающей от ветра юбку под пристальным взглядом Седого, яркие пятна цветов, женщина пеленает ребенка, целуя его в бунтующие ягодицы, звуки вальса, заглушаемые томной восточной мелодией, вино кружит голову, Лиат, тихо говорит Седой, я иду на такое дело, откуда, может быть, нет возврата, но прежде я хочу просить о милости, которая в тебе, в твоем теле, я жил этим много лет, ты не можешь не знать, да и Рони знает, правда, Рони? – и тот ясно смотрит на них сквозь сожженное лицо, будто через прорези своего подбитого танка, и долгое молчание, слезы медленно и беспрерывно текут из её глаз, печальных, как два черных солнца, внезапная тень облака и пророческий крик ворона, мысль о хрупкости бытия, щемящее предчувствие неизвестного, и багряный закат завершает этот день, прекрасный, словно хрустальный бокал, наполненный щедрым богом и выпитый до дна, до последней капли, – день этот, бесконечный и короткий как жизнь прошел и не будет вновь

Конец ознакомительного фрагмента.