Мозаика (книга первая)
Шрифт:
Камин на восточной стене был декоративным. На полке выстроилось целое войско — крохотные глиняные воины, среди которых легко узнавались великие полководцы прошлого. Эль–Неренн улыбнулась и, осторожно поднимая фигурки одну за другой, смахивала с них пыль кисточкой. Оставляла их в точности в том же месте и положении.
— Моя непобедимая армия, — прошептала эль–Неренн, улыбнулась глиняному войску и поклонилась так, как должно приветствовать войско. И тут…
…зазвенело в ушах. Из словно забило ватой — собственное дыхание стало неожиданно громким, звуки дома угасли, исчезли. Эль–Неренн опустила
Нужно было остаться в комнате, подумала эль–Неренн. Оказалось, в правой руке она сжимает глиняного солдата. Чудо, что не разломила фигурку. Вернула статуэтку на место…
…и ноги перестали держать. Успела схватиться за решётку перед очагом. Тут же полегчало. Шум в ушах становился всё громче. Звуки начали отдаваться эхом.
— Приключения, — прошептала эль–Неренн. Голос стал хриплым, неприятным — как тогда, после событий в карцере. Как у…
…Хольте. Такой же голос. С призвуком скрежета.
— Нашла себе приключения, — проговорила эль–Неренн и направилась прочь из гостиной. Ноги едва держали. Короткий путь — через парадную лестницу и вниз, но если заметит теарин, взбучки не миновать. Леронн действительно использовала кнут по назначению — и чаще всего доставалось Мегин и Мейсте. Но если Мегин считала это своего рода игрой, то парень переживал — не потому, что было больно, а потому, что боялся — это читалось в глазах — чего–то ещё.
Длинный путь — через второй западный коридор на втором этаже.
Зеркала. Латунные, по обе стороны. Дюжина зеркал. Едва эль–Неренн поравнялась с первым, как испытала то же чувство, что и во время давешнего сна там, в доме у инспектора. Резь в глазах. Сильное, неприятное внимание оттуда, из глубин зазеркалья.
Она пробежала бы меж зеркал, но ноги едва позволяли плестись. Жгло затылок, глаза горели так, словно в них бросили горсть песка, звуки и запахи накатывали, словно прибой.
Шаги. Идущий был далеко — за поворотом налево — и двигался тихо, но эль–Неренн казалось, что сотня солдат в стальных сапогах идёт строем по стальному же мосту, в нескольких шагах от неё.
Отпустило.
Если бы не дрожь в руках, эль–Неренн сочла бы, что всё прошло. Она направилась вроде бы в свою комнату, но отчего–то пришла на кухню.
— Что такое? — Асетт повернула голову. Эль–Неренн вошла, явно не обращая внимания на окружающее. Губы альбиноски подрагивали, верхняя губа открывала кончики клыков. Двигалась эль–Неренн неуверенно, словно ноги плохо слушались. С размаху уселась на стул у входа; сумка соскользнула с её плеча, её содержимое высыпалось на пол. Эль–Неренн не обратила на это внимания.
— Ньер? — Мегин подбежала к ней, присела, взяв эль–Неренн за руки. Осторожно прикоснулась кончиками пальцев к правой щеке девушки. Вгляделась в глаза. Тихо рассмеялась и, подбежав к Асетт, что–то шепнула той на ухо.
— Идём–ка, — Асетт помогла эль–Неренн подняться. — Осторожно, не упади. Мегин, подбери её вещи. Инни, последи за плитой, пока меня не будет.
Вдвоём Асетт и Мегин отвели эль–Неренн к ней в комнату. Обе впервые переступали порог её; эль–Неренн не торопилась
приглашать никого, кроме Тимо, к себе — и сама не очень–то стремилась увидеть, как живут остальные. Мегин восхищённо осмотрела книжные полки, и готова была что–то сказать, но Асетт жестом не позволила ей.— Что со мной? — эль–Неренн не припомнила, чтобы раньше с ней было подобное. Болели все мышцы и суставы, ей было жарко. Произнести три слова оказалось нелёгким трудом — ни губы, ни язык не слушались.
— Что и должно быть, — Мегин осторожно опустила ладони ей на плечи, провела по ключицам, осторожно сжимая пальцы — даже сквозь платье прикосновение отдавалось жаром. — Сейчас выпьешь лекарство и ляжешь спать. — Это было настолько непохоже на обычную Мегин, что эль–Неренн сразу догадалась, о каком «лекарстве» идёт речь.
— Там… в ванной, на полке, — эль–Неренн попыталась махнуть рукой, но не смогла. Но Мегин всё поняла и секунд через десять уже вернулась, с бутылочкой в руке.
Настой действительно оказался горьким. Если бы Асетт не велела запить его обычной водой, пошёл бы обратно.
Асетт и Мегин помогли эль–Неренн снять верхнее платье и туфли, улечься — прямо на покрывало.
Мегин присела у изголовья кровати.
— Приятных снов, — шепнула она, провела ладонью по лицу эль–Неренн. Той показалось, что она тонет в горячем, необычайно приятном на ощупь сиропе. Тонуть было вовсе не страшно. — Отдыхай.
Шаги. Погас свет, дверь комнаты захлопнулась. Сквозь неплотно прикрытые шторы в комнату просачивался лучик лунного света. Эль–Неренн тонула, тонула, тонула… но комната волшебным образом оставалась вокруг неё.
Эль–Неренн рывком уселась.
Она летела куда–то, в облаках, где воздух был горячим и легко поддерживал её. Зеркала иногда появлялись, то справа, то слева — но никто не выглядывал из них, не бросал песок в глаза, не причинял боли. Мир был полон тепла и света. Она летела, долго летела…
— Где я? — прошептала эль–Неренн. Тут же поняла, где. Единственным освещением в комнате был всё тот же лучик лунного света — успевший проползти по стене и забраться на книжные полки. Но комната была настолько ярко освещена, что эль–Неренн видела каждый штрих узора на стене, напротив, прекрасно видела заглавие каждой из книг, каждый прутик и изгиб ивового коврика у входа.
Два коврика… один тростниковый, на котором оставляли обувь вошедшие, другой — ивовый, жёсткий — рядом. Предмет не из дешёвых, ива здесь не растёт. Эль–Неренн пыталась узнать, зачем нужен ивовый, но Мегин только расхохоталась, и у других эль–Неренн предпочла не спрашивать.
Эль–Неренн прижала ладони ко лбу. Мысли путаются. Попыталась встать — смогла. Суставы ещё ныли, но в целом она чувствовала себя настолько хорошо, что хотелось петь и плясать. Эль–Неренн засмеялась — звук оказался серебристым, чистым и приятным, никакого хрипа.
Она подошла к зеркалу.
Отражение улыбалось в ответ; иголочки не вонзались в затылок.
— Здравствуй, — эль–Неренн прикоснулась к стеклу ладонью. — Тебе тоже хорошо? Вот так бы всегда…
Отражение полностью согласилось с ней, повторив кивок своей хозяйки и одарив такой же белозубой улыбкой. Ой… а это что?