Мозаика судеб
Шрифт:
– Нет, спасибо. – Он наконец сел. – Когда твоя мама заболела?
Габриэла откинулась на спинку стула, всем своим видом пытаясь изобразить беззаботность.
– Когда мне было тринадцать, – сказала она и смолкла. Но ей безумно хотелось выговориться. После паузы она продолжила: – Когда мне было тринадцать лет, шесть месяцев и четыре дня. Все случилось в четверг, в час пятнадцать пополудни. – Она вновь запнулась, подумав, что слушать такие подробности никому не интересно.
Ник спокойно отнесся к подобному уточнению.
– Она очень красивая женщина.
– Да, мама выступала на сцене. Она была танцовщицей, –
– Не сомневаюсь, – с обезоруживающей улыбкой сказал Ник.
Габриэла сначала решила, что он проявляет интерес к ее семье, чтобы поддержать разговор, но вскоре переменила это мнение. Общаясь с Ником, она не могла избавиться от появившегося после первой же встречи ощущения, что ее тянет к нему с той же самой силой, с какой и отталкивает, и она пока не могла разобраться, какое же чувство сильнее. Скорее всего, в ней на время брало верх то одно чувство, то другое.
– Чем занимался твой отец, когда ушел с поста мэра? – спросила Габриэла, стараясь прогнать эти неуместные мысли.
– Он занялся делами семейной строительной фирмы, тогда-то и познакомился с твоим отцом и дядей, который купили ресторан и хотели его обновить.
– У меня такое чувство, что твой отец был таким подрядчиком, каким мой дядя – хозяином ресторана.
Она внимательно следила за выражением его лица, пытаясь уловить реакцию на эту многозначительную фразу, но Ник, возможно, хорошо владел собой и ничем не выдал своего удивления.
– Ты что-нибудь знаешь о моем дяде? – с некоторым вызовом спросила Габриэла.
Глядя ему в глаза, она поняла, что Нику Тресса все известно о ней и о ее жизни. Пит, Дина, Рокко… Мельчайшие детали тех событий, что происходили с нею.
– Я не сторонник тех, кто считает всех итальянцев – гангстерами. Но в то же время в этом суждении большая доля правды. Точно так же я не могу верить в честность политиков и пишущих о них журналистов. – Он посмотрел на нее с понимающей улыбкой. – Итак, кто хуже? Мой отец – мэр, твой дядя – гангстер или парни, которые пишут о них в своих газетах?
– Ты, вероятно, догадался, что я отвечу?
– Ты имеешь что-то против итальянцев?
– Нет, – резко сказала Габриэла, – гораздо хуже я отношусь к французам. К итальянцам я равнодушна.
К ее удивлению, на лице Ника сначала отразилось изумление, а потом он весело рассмеялся:
– Так вот почему ты живешь в Париже?
– Нет, – уже без всякого вызова, просто объяснила она. – Потому что там моя работа. Я фоторепортер журнала «Парижская хроника». И еще потому, что Париж очень красивый город, где история и культура буквально завораживают. Я имею в виду, что ваша история и культура слишком молоды, чтобы тягаться с европейской. – Она особо подчеркнула слово «ваша». – Нью-Йорк вульгарен с его рекламой и непристойными надписями на домах и вагонах подземки из стекла и стали. А в Париже все, что открывается глазам, каждый уголок, словно дышит историей…
Габриэла заметила, что Ник слушает ее рассеянно, думая о чем-то своем.
– Значит, тебе там хорошо живется? – спросил он.
– Почему ты так решил? – ответила она вопросом на вопрос, смутилась и стала рассматривать свои руки, опустив голову.
– Ты собираешься замуж? – тихо спросил Ник и тут же повторил вопрос: – Собираешься замуж за француза?
– Почему? –
Она воспользовалась возможностью продемонстрировать цинизм. – Почему, когда разговор заходит о счастье, все упирается в брак? А ты?– Нет, – ответил он с непроницаемым видом.
– Что скрывать, у меня есть в Париже друг, но я никогда не выйду за него замуж.
Теперь Ник, казалось, весь превратился в слух, ожидая, что она скажет дальше.
– Это не для меня, и он тоже не собирается жениться, французы не считают необходимым узаконивать свои отношения.
– Может быть, он следует совету Вольтера, что женитьба – это единственное любовное приключение, которое себе может позволить трус.
Габриэла удивленно глянула на Ника.
– Откуда ты знаешь об этом?
– Читал… – Он пожал плечами.
– Мой друг – писатель, – с ноткой гордости, словно речь шла о ее литературных заслугах, сказала Габриэла. – И достаточно известный… – О чем же он пишет?
– По большей части статьи о жизни и обществе для журнала, в котором я работаю. Кроме того, он издал два сборника стихов…
Она неожиданно замолчала, Ник тоже сидел безмолвно. Наступила тишина. Габриэла чувствовала себя обязанной поддерживать этот разговор, хотя ей вдруг захотелось посидеть одной в тишине, подумать о том, как жить дальше, как быть с Диной. Ей было плевать на французского писателя с его статьями и поэтическими сборниками. Неужели Нику не хватает такта тихо уйти и оставить ее в покое? У нее все в голове перепуталось, а тут приходится вести беседу о Вольтере, о памятниках истории и культуры. Но она взяла себя в руки, только тихо вздохнула и заметила:
– Знаешь, во Франции коммерческая сторона книги считается куда менее важным делом, чем ее художественные достоинства, и сочинения моего приятеля были хорошо приняты и высоко оценены. – Габриэла сняла резинку, стягивающую узел на затылке, и ее густые волосы упали на плечи. – Мы много времени посвящаем литературе и музыке, а иногда мы, вместо того чтобы пойти куда-нибудь, читаем Пруста.
– А чем же вы занимаетесь, когда не читаете Пруста? – не то в шутку, не то всерьез спросил Ник.
Она казалась смущенной:
– Ну, обсуждаем прочитанное…
– Замечательно, – сказал Ник. – Хотелось бы пробыть у вас подольше, но, к сожалению, меня ждут люди.
Вдруг Габриэла почувствовала себя обманутой.
– А как же насчет краски?
Он уже встал и собирался уходить, но задержался и поинтересовался с нескрываемой иронией:
– Какой краски?
– Что мне лучше покупать у Фиорелло? Какие краски?
Ник огляделся вокруг и высказал свое мнение:
– Лучше всего глянцевые. Чтобы все блестело. – И больше ничего не добавил.
Сказал даже с некоторой скукой, словно потерял всякий интерес к Габриэле.
– Какой марки? – не отставала она, стоя перед ним и наблюдая за каждым его движением. – Знаете, я еще сама не решила, какой бы мне хотелось видеть нашу кухню. Сегодня утром мне пришло в голову, что неплохо бы здесь все подновить, подкрасить. – Она беспомощно пожала плечами.
– Знаешь что, – предложил Николас Тресса, – давай съездим вместе к Фиорелло. Ты не против?
Вопрос имел гораздо более глубокий смысл, чем просто покупка краски в ближайшем хозяйственном магазине. Смутившись, она откинула назад волосы, прежде чем ответить.