Мозаика теней

Позади меня зашуршал шелк: Крисафий решил вмешаться.

— Кажется, он тебя не слушает, Деметрий. Возможно, тонкости твоей риторики теряются при переводе?

Увы, мои спутники не понимали того, что получение информации от человека, несклонного ее сообщать, обычно требует немало времени. Крисафий, видимо, привык, что его желания исполняются незамедлительно, и не хотел ждать, пока чужеземный преступник соизволит заговорить. Я опасался, что вскоре он потребует более решительных мер воздействия.

— Скажи нам, как ты собирался убить императора? — спросил я более настойчиво. — Чего хотел монах и почему он остановил свой выбор на тебе?

Пока мы с Крисафием спорили, голова болгарина поникла, но теперь он снова приподнял ее. Он открыл рот и сглотнул. Я подумал, что он пытается заговорить, и уже хотел было попросить принести ему воды, как вдруг он дико изогнулся и плюнул в мою сторону. Но хотя я стоял совсем близко, у него не хватило сил достать до меня.

Я шагнул назад и сокрушенно покачал головой. Допрос обещал быть долгим, что, конечно же, вряд ли могло обрадовать Крисафия.

Одному человеку он уже показался слишком долгим. Не успел плевок болгарина упасть на пол, как у меня за спиной раздался утробный рык. Сигурд, одним прыжком преодолев расстояние, отделявшее его от пленного, сделал ему подсечку, и тот, завизжав от боли, закачался на веревках подобно маятнику. Набедренная повязка была сорвана, и он остался нагим и беззащитным, когда Сигурд поднес к его лицу свой страшный топор.

— Мой друг Деметрий взывал к твоему здравому смыслу, — злобно зашипел он, не обращая внимания на переводчика, который еле поспевал за ним. — Я же поступлю куда как проще. Ты, дерьмо болгарское, пытался убить нашего императора. Ты хотел возвести на трон узурпатора. А известно ли тебе, что мы обычно делаем с такими узурпаторами? — Он приставил топор к переносице болгарина. — Мы выкалываем им глаза и срезаем носы, чтобы никому больше не хотелось провозглашать их императорами.

Сигурд отступил на шаг, потом небрежно ударил пленника кулаком по напряженному животу. Тот снова взвыл и забился в своих оковах.

— Ты перевел ему мои слова, священник?

Переводчик неистово закивал, дрожа под свирепым взглядом варяга.

— Скажи ему вот еще что, — продолжал Сигурд. — Когда мы хотим быть уверены, что узурпатор больше не доставит нам хлопот, мы не останавливаемся на лице. О нет! — Он злорадно захохотал. — Мы отрезаем его мужество, чтобы навсегда лишить его возможности стать императором и навязать нам своих ублюдков. — Он ухватил топор обеими руками и задумчиво глянул на него. — Конечно, ты, болгарин, никогда не сядешь на наш трон, но мне, пожалуй, стоит попрактиковаться на тот случай, если я поймаю того, кто захочет на него сесть. Ну что? Обратить тебя в евнуха прямо сейчас? Заставить тебя изображать из себя суку, если когда-нибудь тебе вновь захочется испытать самое большое удовольствие в твоей несчастной жизни?

Он скользнул глазами вниз по животу пленника и усмехнулся. Я бросил короткий взгляд на Крисафия, но его гладкое лицо оставалось совершенно невозмутимым.

— Я могу повысить твою ценность, — вкрадчиво произнес Сигурд. — Я не стану уподоблять тебя армянским мальчикам, родители которых просто запихивают их яички внутрь. Нет, я сделаю тебя совсем гладким, как девочка, не оставлю ни малейших следов твоей плоти. Тогда ты будешь стоить даже больше, чем стоил в качестве наемника.

Он закончил свой монолог и замолчал. Священника, переводившего каждое его слово, била дрожь. Кажется, Крисафий был единственным из всех, на кого не оказали воздействия угрозы Сигурда. Что до болгарина, то его глаза в ужасе застыли на лезвии варяжского топора, который завораживающе подрагивал в руках Сигурда, пока тот говорил.

— Нет! — запротестовал я, но у меня пересохло во рту, и слова не шли из горла.

К тому же я опоздал: топор со свистом рассек воздух и высек из каменного пола целый сноп искр. Пленник закричал по-звериному и заметался в своих оковах. По его запястьям потекла свежая кровь, и священник завизжал от ужаса. Однако из бедер болгарина не била фонтаном кровь, и на полу не валялся отвратительный кусочек безвольной плоти. Острое лезвие прошло всего на волосок от тела.

Сигурд поднял топор и удивленно воззрился на него.

— Неужто я промахнулся? Придется повторить…

Ему пришлось подтолкнуть священника, чтобы тот начал переводить, но не успел тот открыть рот, как пленника словно прорвало. Впрочем, перспектива кастрации, похоже, не только развязала ему язык, но и напрочь лишила его разума. Переводчик смог разобрать его путаные речи только после того, как Сигурду было приказано отойти в дальний угол.

Болгарин назвался Калояном и признал, что действительно работал на Вассоса, занимаясь неучтивыми клиентами и девицами, пытавшимися сбежать от своего работодателя. Время от времени ему приходилось исполнять и более опасные поручения не в меру амбициозного Вассоса, пожелавшего собрать под своим началом целую армию из бывших воинов и атлетов, которые пьянствовали и бранились друг с другом целые дни напролет. И тут однажды к ним явился какой-то монах.

— Опиши его, — коротко приказал я, нервно теребя край туники.

— Он не может этого сделать, — сообщил мне священник, обменявшись с пленником несколькими фразами. — Монах никогда не снимал с лица капюшон, даже в лесу.

— В лесу? — изумился я. — Ладно, неважно. Чего же хотел от них этот монах?

— Ему нужны были пятеро мужчин. Сводник предоставил их в его распоряжение, среди них был и Калоян. Монах отвел их в какой-то дом, находившийся в лесу, и в течение двух недель обучал одного из них стрельбе из странного варварского орудия, подобного которому Калоян еще не видел.

— Это была цангра? — спросил я, подробно описав означенное устройство.

— Да, — ответил переводчик. — Она самая. Она пробивает сталь! Калоян хотел попробовать пострелять из нее, но монах ревностно сторожил ее и позволял брать только своему ученику. Один из сотоварищей Калояна пытался стащить оружие, пока монах спал, но он так и остался лежать в лесу.

— Выходит, наемным убийцей был вовсе не Калоян, — заключил я, не зная, радоваться или огорчаться этому. — Может быть, он знает истинного преступника?

Болгарин слабо покачал головой.

— Он никогда не видел его прежде, — подтвердил священник. — Вассос нашел этого человека где-то в трущобах.

— Не говорил ли монах о том, каковы были его намерения? Почему он потратил столько усилий, чтобы обучить другого человека пользоваться этим оружием?

Мои вопросы сыпались один за другим, потому что каждое слово болгарина требовало объяснений, и меня все больше угнетали длинные паузы, отделявшие вопрос от ответа.

— Монах никогда не делился с ними своими планами и не позволял задавать вопросы. Правда, он говорил, что у него есть могущественный враг, с которым ему не совладать в одиночку.

Мне на ум пришла неожиданная мысль.

— Если он учил стрельбе из цангры только одного наемника, тогда зачем ему были нужны все остальные, включая Калояна? Монах опасался за свою жизнь? Может быть, у него были и другие враги, о которых мы ничего не знаем?

— Нет, он не опасался за свою жизнь, — озадаченно произнес переводчик. — Он опасался, что его ученик удерет при первой же возможности.