Мозг и тело. Как ощущения влияют на наши чувства и эмоции

Представьте себе гимнастку, выступающую на бревне на Олимпийских играх. Чтобы выполнить последовательно несколько прыжков с поворотами на пятиметровом деревянном брусе, она должна точно знать, где именно закончит серию движений, причем знать это она должна еще до того, как разбежится для первого прыжка. Только так девушка сможет подготовиться к выполнению элементов. Потребность в предвидении существует во всех видах спорта, в которых человек совершает действия слишком быстро, чтобы можно было полагаться на получение обратной информации от среды. Так, в теннисе игрокам необходимо начинать движение еще до того, как мяч отлетит от ракетки соперника; в слаломе горнолыжник должен предвидеть свое движение как минимум на двое ворот вперед, чтобы успеть подготовиться к поворотам. Мозг эксперта обязан предвидеть будущие действия, прежде чем они будут выполнены, чтобы отреагировать своевременно и внести необходимые поправки. Поскольку хорошие профессиональные спортсмены накапливают огромный опыт, они способны оценить то, что видят или собираются сделать, и на базе этой оценки сформировать для себя весьма точную картину конечного результата. Наличие опыта отменяет необходимость обосновывать действия шаг за шагом – свои и даже чужие. Человек обретает способность проигрывать в уме то, что произойдет, еще до того, как он выполнит эти действия в реальности.

Хотя опытным игрокам не нужно бить ракеткой, чтобы узнать, куда приземлится волан, или бросать мяч, чтобы сказать, попадет он в кольцо или нет, они думают, что делают это. Спортсмены не всегда осознают, как именно у них возникает понимание и предвидение будущих действий. Возможно, поэтому из блестящих игроков не всегда получаются блестящие тренеры. Не все они способны заниматься самонаблюдением и вникать в то, что и как они делают, чтобы можно было научить этому других людей. Надо полагать, таков случай Уэйна Гретцки [18] . После нескольких лет полного доминирования на льду Гретцки попытался сформировать победоносную команду, но в качестве тренера не добился успеха ни на Олимпийских играх, ни в чемпионате НХЛ. Похоже, как игрок он умел предвидеть, что именно сделает игрок команды-соперника, раньше, чем тот сам это понимал, но передать свое умение другому для него оказалось не так-то просто {148} .

18

Как-то раз прославленный хоккеист Уэйн Гретцки сказал ставшую знаменитой фразу: «Я мчусь туда, где шайба будет, а не туда, где она была». Прим. пер.

148

Более подробно о том, что спортсмены не всегда осознают, что именно они делают, можно почитать в книге: Beilock S. L. Choke: What the Secrets of the Brain Reveal about Getting It Right When You Have To. New York: Free Press, 2010.

Вполне очевидно, что наши мысли могут управлять нашим поведением. Вместе с тем многое из того, что мы знаем о мире, приходит к нам со способностью двигаться и действовать в нем. Тело тоже оказывает влияние на разум. Наверное, поэтому люди говорят, что необходимо самому иметь определенный опыт игры на фортепьяно, чтобы по-настоящему оценить «Петрушку» Стравинского, и поэтому самыми страстными спортивными болельщиками становятся бывшие игроки. Короче говоря, то, что мы делаем при помощи своего тела, определяет то, что и как мы будем понимать умом. Но не только! Наши физические действия определяют также и нечто другое: насколько нам будет интересно то, что мы видим и слышим вокруг себя.

Глава 7 Слезовыжималка Как мы проникаемся чувствами других

Кинолента «История любви», наверное, одна из величайших слезовыжималок в истории кинематографа. Действие развивается в кампусе Гарвардского университета в начале 1970-х годов. В фильме рассказывается о любви двух студентов: Оливера Баррета ІV и Дженнифер Кавальери. Волею случая они встречаются в библиотеке Редклиффского колледжа, в котором девушка учится. Несмотря на тот факт, что молодые люди принадлежат к разным слоям общества (у Оливера богатые родители, и он учится в Гарварде на юриста, а Дженнифер – из бедной рабочей семьи), они мгновенно влюбляются друг в друга. После долгих прогулок по паркам, романтических ужинов и свиданий они решают пожениться. Но отец Оливера не одобряет их союз и обрывает все контакты с молодой парой, в том числе перестает оказывать сыну финансовую помощь.

Молодожены еле сводят концы с концами. Чтобы Оливер смог продолжить учебу, Дженнифер вынуждена пойти работать учителем. Оливер блестяще оканчивает университет и получает работу в нью-йоркской компании. Теперь пара уже может позволить себе завести ребенка, но Дженни все не удается зачать. Они обращаются к врачам, и тут выясняется, что девушка неизлечимо больна. Оливер в отчаянии: его зарплаты не хватает на оплату огромных больничных счетов за лечение Дженнифер. Он снова решает обратиться к отцу, но гордость не позволяет ему рассказать, что причиной его просьбы о финансовой помощи является болезнь Дженни. Отец решает, что деньги нужны сыну, чтобы помочь другой девушке, которая от него забеременела.

Одна из последних сцен в фильме показывает нам Оливера, сидящего у постели Дженнифер в последние мгновения ее жизни. Его отец узнает, что сын действительно нуждается в деньгах, и спешит в госпиталь, чтобы постараться загладить свою вину. Но пока он едет, Дженни умирает. Отец просит у сына прощения, на что Оливер отвечает емкой фразой, ранее произнесенной Дженнифер: «Любовь – это когда не нужно говорить “прости”».

Хотя зрители знают, что это просто кино, у многих из них слезы на глаза наворачиваются, стоит им только подумать об «Истории любви». Именно на такую реакцию и рассчитывают создатели фильмов. Дело в том, что наша природная «блок-схема», нейронная сеть, не всегда проводит четкую грань между реальностью и условностью. Режиссеры из кожи вон лезут, чтобы увлечь аудиторию своей историей и заставить ее пережить эмоции героев фильма как свои собственные. Такие ленты, как «История любви», не зря называют слезовыжималками.

Когда мы смотрим подобные фильмы, мы плачем, хотя знаем, что актеры только изображают чувства. Почему так происходит? Дело в том, что мозг воспринимает эмоции, в общем-то, как настоящие. Примерно то же самое происходит и тогда, когда мы читаем рассказ или роман о печальной любовной истории. Мы сочувствуем героям, как будто их беды и невзгоды – наши собственные. Мы понимаем смысл того, что читаем или смотрим, выводя на поверхность сознания мысли, чувства и переживания и даже виды, звуки и запахи, которые сами ощущали в подобной ситуации. В этой особенности сознания кроется одна из причин, почему «История любви» столь популярна. Мы можем идентифицировать себя с ней.

Многие ученые убеждены, что эмпатия, способность понимать чувства и переживания других людей, в значительной степени объясняется фразой «Мартышка видит – мартышка делает». Наверное, не случайно с братьями нашими меньшими связано и открытие зеркальных нейронов – тех клеток мозга, которые реагировали не только на действия, выполняемые самой обезьяной, но и на те, за которыми она лишь наблюдала. Зеркальные нейроны играют важную роль и в эмпатии. О них чаще всего говорят, когда речь заходит о понимании действий других людей, но они – и идея отражения в более широком смысле – важны также и для понимания чужих эмоций. Мы способны вникать в чувства окружающих, по крайней мере отчасти, путем зеркального отражения их действий и связанных с ними переживаний, на которые смотрим со стороны. Мы понимаем чувства другого человека, соотнося его поведение к координатам «карты» собственного репертуара действий и сопутствующих им и уже знакомых нам эмоциональных состояний. Таким образом, мы способны получить очень четкое и верное представление о том, как чувствует себя человек, даже если он сам не совсем понимает, что с ним происходит, и ничего не говорит нам о своих ощущениях. Отражение чувств помогает объяснить, как возникает непосредственная связь между наблюдением и переживанием {149} .

149

Читателю следует отметить, что идея о параллельных нейронных репрезентациях не обязательно связана с зеркальными нейронами. Более того, весьма вероятно, что нейронные цепи, причастные к эмпатии, имеют более многоплановые функции, а не просто обнаруживают физическую боль и психологическое страдание (у себя или других людей). Так, например, любая потенциальная опасность с большой долей вероятности вызовет активизацию в этих нейронных участках. Подробнее см.: Decety J. The Neuroevolution of Empathy and Caring for Others: Why It Matters for Morality // New Frontiers in Social Neuroscience, Research and Perspectives in Neurosciences / J. Decety, Y. Christen (eds.). – 2014. – Vol. 21. – doi:10.1007/978–3-319–02904–7_8.

Интереснейшее исследование эмпатии провел один из моих коллег, нейробиолог из Чикагского университета Джин Дисити. Он предложил добровольцам почитать краткое описание событий, которые с большой долей вероятности должны были вызвать сильные эмоции, например: «Кто-то открывает дверь в ванную комнату, которую вы забыли закрыть на ключ». Одну группу испытуемых Дисити попросил прочесть эти сценарии и попробовать представить себя на месте их героев. Другую группу попросил попробовать подумать о том, что было бы, если бы в описываемой ситуации оказалась их мать. Трудно не поежиться от мысли о своей маме, сидящей на унитазе {150} .

150

Ruby P., Decety J. How Would You Feel versus How Do You Think She Would Feel? A Neuroimaging Study of Perspective Taking with Social Emotions // Journal of Cognitive Neuroscience. – 2004. – Vol. 16. – P. 988–999.

Пока испытуемые обдумывали предложенные им сценарии, Дисити вел наблюдение за происходящим в их мозге методом функциональной магнитно-резонансной томографии. Он обнаружил, что области коры головного мозга, где происходит обработка эмоциональной информации, такие как миндалевидное тело, приходили в состояние возбуждения и тогда, когда люди представляли себя самих в столь неловком положении, и тогда, когда думали о том, как их мама попадает в подобную переделку. Часть тех же самых участков мозговой ткани, которые активизируются при переживании эмоций, мы задействуем и тогда, когда представляем себе других людей в аналогичной ситуации. Работа Дисити объясняет, почему нам хочется плакать (а некоторые и вправду плачут), когда мы смотрим «Историю любви» и узнаём, что Дженни обречена умереть. Эмоциональные центры нашего мозга регистрируют смятение, как будто беда случилась с нами самими. Подобно опытным спортсменам, мы способны понимать «игру» других людей и предсказывать их следующие действия, воссоздавая у себя в уме то, что происходит у них в голове. Мы откликаемся на эмоции, изображаемые, например, героями фильма, потому что сами испытываем эту боль.

Такое слияние нашей личности с окружающими происходит постоянно. Когда люди смотрят видеокадры, в которых на лице других людей выражается отвращение, в коре головного мозга активизируется часть тех же самых областей, которые возбудились бы, если бы мы сами почуяли пренеприятный запах, скажем, тухлых яиц. Мы распознаём таким образом не только мимику отвращения, но даже слова, описывающие это чувство, потому что сами хоть однажды испытывали его {151} .

Примечательно, что мы начинаем проявлять эмпатию в очень раннем возрасте. Младенцы одного дня от роду, например, плачут больше, когда находятся в «компании» других плачущих детей, чем тогда, когда пребывают в тишине. А теперь самое интересное: малыши плачут больше, когда слышат плач другого ребенка, но не тогда, когда слышат искусственно сгенерированный звук плача той же интенсивности. Новорожденные реагируют активнее всего на плач своих «сверстников». Ученые убеждены: из этого наблюдения можно сделать предположение, что нам с рождения дана природная способность к эмпатической реакции. Мы настроены распознавать эмоции людей, похожих на нас, и переживать их чувства, как будто они наши собственные. Эта добровольная «привязанность» к окружающим, кстати, невероятно сильна. Она наполняет смыслом идею о том, что «другие похожи на меня», и служит строительным материалом для способности к эмпатии в более зрелом возрасте {152} .

151

Wicker B., Keysers C., Plailly J., Royet J.-P., Gallese V., Rizzolatti G. Both of Us Disgusted in My Insula: The Common Neural Basis of Seeing and Feeling Disgust // Neuron. – 2003. – Vol. 40. – P. 655–664. Подробнее см.: Niedenthal P. M. et al. Embodiment in Attitudes, Social Perception, and Emotion // Personality and Social Psychology Review. – 2005. – Vol. 9. – P. 184–211.

152

Подробнее см. Decety J., Meyer M. From Emotion Resonance to Empathic Understanding: A Social Developmental Neuroscience Account // Development and Psychopathology. – 2008. – Vol. 20. – P. 1053–1080.