Может быть, найдется там десять?

Память сохранила ее иной. Сейчас Вирга показалась мне какой-то… менее женственной, скажем, небывало резкой в движениях, с более решительным выражением лица, и только глаза (хотя я и тут мог ошибиться) были все теми же: большими, добрыми, сейчас немного растерянными. Однако куда более важным событием, чем какие-то, возможно, происшедшие в ней изменения, было само появление Вирги здесь, как выражались в свое время – в логове врага, то ли по наивности, то ли вовлеченной обманом, то ли…

Эта третья возможность была самой страшной для меня. Не потому, что она могла бы привести к какому-то ухудшению моего положения. Но я всегда болезненно переживал разочарования, каждое надолго выбивало меня из колеи и провоцировало отчаянные, не свойственные мне поступки. Неужели Вирга, разобравшись в том, кто тут силен и кто – слаб, сделала свой выбор и примкнула к победителям? Хотя все время я был уверен в том, что ощущение справедливости и правды свойственно ей настолько, что она никогда не сможет поступать вопреки ему. Если Вирга стала человеком Охранителя, то это означает, что нам вообще не следовало показываться здесь, поскольку мир этот можно было уничтожать без малейшей жалости. Мысли эти пронеслись так быстро, как это могли позволить растительные каналы. Действия же в цитадели Охранителя развивались, понятно, независимо от моего состояния и фиксировались моей памятью помимо желания и воли. Но были они такими, что очень быстро заставили меня перейти от переживаний к напряженному ожиданию.

Происходило же вот что: Вирга, ступая не очень уверенно, подошла и остановилась в метре от Охранителя; пока она приближалась, омниарх кивал головой в такт ее шагам. А когда они смолкли, он проговорил:

– Приветствую вас в моем доме. Знаю, что вы сами захотели прийти сюда. Я расцениваю это как ваше желание выступить на нашей стороне, чтобы помочь нашему прекрасному миру избавиться наконец от людей, не желающих ему ничего, кроме страшного конца.

– Что вам нужно от меня?

Охранитель ответил ей, улыбаясь чуть ли не ласково:

– Не мне, дочь моя, я в помощи не нуждаюсь. Этот мир ждет ее от вас.

– Если только я на это способна (слабый, как бы отстраненный голос).

– Никто не совершит того, что не в его возможностях, вы согласны? И то, что предстоит сделать вам, не потребует от вас никаких особенных усилий, это очень легко, хотя и может показаться вам странным. Это – скорее символическое действие, но вы, я думаю, за последние дни успели уже понять, что в нашей жизни действия символические играют порою более важную роль, чем действия физические, потому что они подключают к работе незримые, но очень большие силы…

Но Вирга в эти мгновения совершенно его не слышала. Потому что внимание ее было занято чем-то – или кем-то другим.

А именно – той женщиной, что однажды уже увиделась ей на остановке ползуна в городе; странная, как бы не вещественная, но чем-то похожая, кажется, на Виргу. И женщина сказала – только, кроме Вирги, никто этого не слышал:

– Отдаю его тебе. Береги его. Он нужен.

И исчезла из сознания так же внезапно, как и появилась там.

– Вирга, о чем вы задумались? Я говорю с вами!

Вирга перебила омниарха, как мне показалось, с нетерпением:

– Скажите проще: чего вы хотите?

Охранитель ответил не сразу. Прежде он повернулся ко мне – к тому столику, на котором я по-прежнему стоял в наполненной землею вазе, чуть пошевеливая листьями. Протянул ко мне руки. Плотно обхватил вазу ладонями, поднял ее (меня) на вытянутых руках, затем повернулся к Вирге и только после этого сказал:

– Возьмите ее. Она не тяжелая, не бойтесь.

– Зачем?

– Я объясню, но сначала возьмите. А если вам покажется, что она слишком увесиста…

– Ваши люди мне помогут, – закончила она.

– Ни в коем случае. Никто не станет вам помогать, но сами вы – даже если ваза покажется вам легкой – изо всех сил швырнете ее на пол. Я подам вам сигнал, когда сделать это. Ваза разобьется: это очень хрупкий сосуд. А после этого вы совершите главное: растопчете это растение, превратите его в кашу, в мокрое место, в ничто! Вот и все, что вам придется совершить.

– И этим я помогу миру?

– Не сомневайтесь. Итак, берите ее. Но ни в коем случае не бросайте до моей команды.

Вирга, кажется, более не сомневалась. Она подставила ладонь под дно сосуда, другой рукой придержала вазу за край; наверное, вес все же показался ей чрезмерным для вытянутых рук, и она приблизила меня к себе, может быть, даже прижала бы к груди, но колючие листья мешали – и это был первый случай, когда я пожалел о том, что Охранитель всадил меня в куст алоэ, а не в какой-нибудь цветок, белый и пушистый. Омниарх же, убедившись в том, что женщина держит вазу достаточно надежно, сказал, глядя в потолок, но обращаясь, конечно же, ко мне:

– Последний шанс. Если «да» – ты знаешь дальнейшее, «нет» – долгий туман и пребывание в чем-то, по сравнению с которым это твое тело покажется тебе дворцом. Очень, очень долгое пребывание, поверь мне. У тебя было достаточно времени, чтобы подумать, поэтому я больше не даю тебе никаких отсрочек. Итак: да или нет?

«Не знаю, что будет потом, – подумал я. – Может быть, меня и вытащат, а может быть, и нет. Но надо мной торжествовать ты не станешь. Я не сдаюсь. А Вирга… она пусть увидит, хотя и не поймет, что сделала».

Впрочем, для полной привязки ей, конечно, скажут, что она убила капитана Ульдемира. Однако если она действительно переметнулась… Нет, интуиция протестует, но…

Мысль, когда твое сознание пересажено в растение, вообще развивается очень медленно; сейчас же она и вовсе не успела закончиться, потому что мое внимание – да и не только мое – невольно привлек к себе еще один человек, в последний момент появившийся в помещении. Не могу сказать, что я узнал его в лицо, потому что его лица никогда не видал; похоже, то же самое относилось и к телам моих друзей. Зато Охранитель, похоже, знал этого человека достаточно хорошо и появление его тут воспринял без всякой радости; напротив, сказал голосом, выражавшим крайнее недовольство:

– Не помню, чтобы я приглашал тебя.

На что вошедший ответил сразу же:

– В этой обители я имею право присутствовать в любом ее месте и в любое угодное мне время. Так записано в нашем уставе, и никто не вправе отменить или изменить его. Даже ты.

И почти одновременно с ним раздался еще один голос – голос Вирги; и на этот раз он был обычным – таким, к которому я успел уже привыкнуть:

– Ты за мной пришел, да, старик?..

– Молчать всем! – почти выкрикнул Охранитель. – Капитан! Я жду!

«Нет! – просигналил я. – Нет! И никогда!»

– Разбей его! – крикнул Охранитель, и я почувствовал, как по телу Вирги прошла дрожь. И подумал: ну, вот и конец.

Но то не была дрожь волнения, или страха, или сомнения. Просто реакция физического тела, успел подумать я, какая неизбежно сопровождает…

– Кто-нибудь! – проговорила Вирга медленно, словно затрудняясь в поисках нужных слов, как если бы язык общения стал для нее вдруг чужим. – Помогите поднять повыше, у меня руки затекли. Ну!