Может быть

Для виду она, конечно, погоревала. Несколько дней ходила на работу в черных очках. С бабушками на скамейке перестала даже здороваться, а подруге Тамаре в пятьдесят пятый раз рассказала о том, какая невзрачная ей досталась соперница. Она даже маме в Воронеж позвонила, сообщив, что Андрей Павлович теперь с ними больше не живет, а она превратилась в свободную женщину. Конечно, хотелось бы не только свободную, но и обеспеченную, но с этим у Евгении Николаевны пока еще были достаточно серьезные проблемы. Живи они, к примеру, в Штатах и будь Андрей Павлович каким-нибудь миллионером, или, к примеру, рок-звездой, она в подобной ситуации могла бы, конечно, рассчитывать на долгую и безбедную жизнь, отсудив у него при разводе приличную долю состояния. Вот тогда, думала Евгения Николаевна, она, наконец, смогла бы построить свою жизнь так, как хотелось. Она купила бы себе небольшой домик, в котором занималась бы выращиванием роз. Первое время после развода она бы бездельничала – может быть, отправилась бы в путешествие на круизном лайнере или слетала на отдых в какую-нибудь экзотическую страну. Детей определила бы учиться в лучшие закрытые школы Европы, а сама, хорошенько отдохнув, занялась бы какой-нибудь творческой деятельностью: например, стала дизайнером или известным автором женских романов. То, что ни прилично рисовать, ни связно написать что-либо, кроме официальных справок она не может, Евгению Николаевну волновало не сильно.

Жаль, что действительность не всегда совпадает с нашими мечтами. Впрочем, несмотря на полнейшую финансовую несостоятельность теперь уже бывшего супруга, она все равно была довольна: чувства между ними давно угасли, деньги в дом приносила в основном она, да и как мужчина Андрей Павлович, честно говоря, оставлял желать лучшего. По большому счету, не стоило даже беспокоиться, а, тем более, горевать. Мир, несмотря на положение разведенной одинокой женщины с двумя детьми, приобретал новые оттенки, настроение неизменно улучшалось с каждым днем, а душа Евгении Николаевны, почувствовав свободу, просила песен, весны и, конечно же, любви. На подвиги, правда, не тянуло, но это, возможно, всего лишь дело времени. К тому же Евгении Николаевне, если уж речь пошла о любви и романтике, больше пристало вздыхать у окошка в высоком тереме в ожидании прекрасного принца, чем самой скакать в поисках сказочных чудовищ, за счет которых можно было бы самоутвердиться. Дело оставалось за малым: эту самую любовь дождаться, и, заодно, восстановить этим свои собственные внутренние планы на эту жизнь.

Сидеть, сложа руки, было не в правилах Евгении Николаевны, тем более, в таком важном деле, как построение собственного счастья. Она стала чаще и намного пристальнее, чем обычно, поглядывать на симпатичных посетителей, которые иногда забредали в их мелкую чиновничью конторку. Жаль только, особой популярностью их ведомство у симпатичных мужчин не пользовалось, а основную массу посетителей составляли престарелые ловеласы да выжившие из ума старухи-маразматички, склочные и вредные, приходящие не столько за нужными справками, сколько по потребности хоть на ком-то выместить скопившуюся на окружающий мир злобу.

Какая весна? Какая любовь? Какое вообще счастье было возможно там, где ежедневное количество негативной энергии, выплескиваемое в окружающий мир «милыми» пенсионерками и пенсионерами многократно превышало любые допустимые нормы. Сперва Евгении Николаевне хотелось даже не плакать, а завыть диким волком, бросить все и бежать, сломя голову, куда глаза глядят, причем чем дальше, тем лучше. А потом как-то прошло. Все утряслось. Она привыкла и к работе и даже стала относиться к ней как герои самых лучших американских криминальных боевиков – это работа и ничего личного. Правда, обычно эту фразу в фильмах произносили киллеры, но, с другой стороны, кто говорит, что наша жизнь чем-то отличается от их жизни? Мы точно так же выполняем свою работу, а чтобы не сойти с ума – абстрагируемся от действительности. По сути дела, мораль, скажем, наших врачей-хирургов, или учителей, или даже любого чиновника как раз и должна подчиняться этому самому жестокому закону – «ничего личного», ибо в большинстве случаев он как раз и позволяет исключить пресловутый человеческий фактор, а, значит, избежать авиационной катастрофы (плохо провели предполетный досмотр, потому что как раз перед этим механики разругались с начальством), искалеченных еще в школе человеческих душ, когда учителя «затравливают» нелюбимого ученика или даже просто спасти чью-то человеческую жизнь, потерянную из-за того, что находящийся в глубоком похмелье врач плохо провел операцию. Да, конечно, у хирургов огромные стрессы – не каждому дано обладать мужеством провести операцию на живом человеке. А представьте себе, если это еще и ребенок… А если к тому же он жертва теракта или глупого несчастного случая? Естественно, возникает жалость, душевное напряжение и, как следствие, многочисленные стрессы, снимаемые, опять же, по традиции, алкоголем. Понятно, что если бы врачи относились бы к своей работе именно как к работе (и ничего личного), то эффект от их действий был бы намного больше. Другое дело, что даже относясь к пациентам так, они обычно все равно поступают непрофессионально, но это уже, по-видимому, национальная черта, которая, похоже (увы!), неискоренима.

Евгения Николаевна, в отличие от большинства наших сограждан, к работе относилась ответственно, а золотое правило американских киллеров ей только помогало в этом. Злобы у посетителей было много, иногда она чуть ли не хлестала из них. За вредность, в таких случаях говорила сослуживицам Евгения Николаевна, им должны были давать молоко, причем по двойному тарифу. Тамарка, единственная подружка, обычно, смеясь, добавляла, что это все равно бесполезно, потому что против змеиного яда молоко бессильно.

В общем, хотя шанс встретить мужчину мечты на работе был практически равен нулю (если не меньше), Евгения Николаевна упускать его все равно не собиралась. Для начала обновила гардеробчик, прикупив на как раз по случаю подвернувшейся распродаже в торговом центре несколько вполне симпатичных и (она надеялась) весьма оригинальных вещиц, в которых, если верить зеркалу и все той же Тамарке, она была просто неотразима. Для этого, правда, пришлось потратить весьма солидную сумму денег, скапливаемую на летний отдых, но ведь красота, как известно, не может быть без жертв, а заначка, согласитесь, далеко не самая большая их них. И даже потраченные на прическу и косметику остатки накопленных на отдых средств не должны расстраивать настоящую женщину, тем более, если она находится как раз в поисках своего личного, женского счастья.

Результат не заставил себя долго ждать. Новых посетителей в их чиновничью контору ее красота, естественно, не добавила, да и мужчины на улицах от ее вида не падали (не говоря уж о том, чтобы складываться в знаменитые «штабеля») и даже не оборачивались в след, но если в каком-нибудь общественном месте, в магазине, например, или в банке, она сталкивалась с симпатичным представителем мужского пола, он обязательно делал ей какой-нибудь приятный комплимент, а самые настойчивые даже осмеливались попросить номер телефона. Телефон, естественно, она каждому встречному-поперечному давать не собиралась (не зря же по телевизору все время рассказывают о коварных маньяках, поджидающих молодых беззащитных женщин буквально повсюду), но номера кандидатов в кавалеры всегда тщательно записывала, так же, как и всю информацию о них в специальную книжечку. О том, что эти данные могли попасть на глаза кому не должны были попадать, она не беспокоилась – записи были тщательным, одной ей понятным способом классифицированы и зашифрованы. Догадаться, о чем в них идет речь, было практически невозможно. Впрочем, действительно стоящих кандидатов пока еще не попадалось. Положительные мужчины, естественно, встречались, но все они, увы, уже были женаты (о чем недвусмысленно говорило кольцо на безымянном пальце), а разбивать чью-то семью, пусть даже ради собственного счастья, Евгения Николаевна не хотела.

Главным кандидатом на сердце брошенной красавицы был сосед-холостяк, мужчина хоть и не особо выдающейся внешности, но зато полностью положительный, неплохо зарабатывающий, интеллигентный и совершенно непьющий. Сосед, естественно, был и раньше, но до недавнего времени Евгения Николаевна была женщиной замужней и, свято веря в нерушимость семейных уз, ничего лишнего себе не позволяла. Да и нелишнего не позволяла тоже. Максимум – это улыбнуться, да обменяться парой ничего не значащих фраз. Теперь же Евгения Николаевна получила настоящую свободу. Она стала больше улыбаться, похорошела, чаще замедляла шаг на лестничной площадке и однажды, одевшись в новый шелковый халат с драконами, тщательно наложив макияж и поправив прическу, отправилась к соседу, которого, кстати сказать, звали Алексеем Петровичем, за какой-то срочно понадобившейся хозяйственной мелочью.

Звонок мелким дребезжанием прокатился по огромной соседской квартире. О том, что она именно огромная, Евгения Николаевна заблаговременно предусмотрительно разузнала у знакомой, работающей в БТИ. Та (за отдельную плату, разумеется) так же пообещала выяснить уже у своей знакомой, работающей (естественно, по чистой случайности, а вы что подумали?) в их домоуправлении, кто еще прописан в квартире соседа. Не то, чтобы Евгению Николаевну очень интересовал этот вопрос, но она всегда предпочитала лучше иметь информацию, чем ее не иметь, а подобные сведения, согласитесь, ни для кого не оказались бы лишними. Да и потом, вдруг он на самом деле женат, а жена просто не живет с ним? Это была бы трагедия, пережить которую у Евгении Николаевны вряд ли бы хватило сил. Она ведь все-таки, как ни крути, была женщиной в стадии развода, а, значит, нервно истощенной и живущей в постоянном стрессе. Правда, в силу общей меланхоличности характера Евгении Николаевны, до депрессии ей было так же далеко, как, скажем, ее родному городу до Великой Китайской Стены, но кто может сказать, что она не переживала? Просто глубоко в душе, не показывая людям.

Сосед оказался дома. Евгения Николаевна сначала громко удивилась этому обстоятельству (правда, только внешне, потому что сама перед этим долго с кружкой прослушивала стены, пытаясь это определить), затем очень мило смутилась, даже покраснела слегка. После этого, выполнив все долженствующие случаю ритуалы, которые просто обязана была проделать одинокая молодая женщина, она, еще раз извинившись за беспокойство, собственно сказала, за какой именно мелочью она пришла. Сосед, который кроме явной своей положительности и отсутствия тяги к алкоголю, мужчиной был далеко не глупым, ритуалы общения с симпатичными одинокими женщинами прекрасно знал. Выразив горячее желание помочь, он пригласил Евгению Николаевну пройти в его квартиру, где она могла бы сама подобрать интересующую ее хозяйственную мелочь, а заодно полюбоваться его огромной двухуровневой квартирой, оформленной очень красиво и изящно в какому-то очень изысканном (Евгения Николаевна даже сказала бы – «аристократически-музейном») стиле, правда, в каком именно, она сказать не могла. Не сильна она была в истории искусств и архитектуры, что поделать…

– Спасибо, спасибо, – вежливо отвечала Евгения Николаевна, не забывая при этом очаровательно смущаться в нужных местах.

О том, что планировка квартиры ей была прекрасно известна из документов БТИ, предоставленных за дополнительную плату все той же знакомой, она, естественно, упоминать не стала.

– У вас так красиво! – восторженно, как-то по-девичьи наивно, как показалось перспективному соседу, воскликнула Евгения Николаевна, а потом, демонстрируя все тот же искренний порыв, добавила, – прямо как в музее!