Можно и не любить

— Разве?

Его голос был угрожающе мягок, но Ханна уже ничего не слышала, кроме своего собственного гнева и боли. Она встала на ноги, лицо ее пылало, руки уперла в бока.

— Ты прав, — выпалила она, — да, у меня имеются определенные потребности, а у кого их нет? Ты просто оказался в нужном месте в нужное время.

Он сделал к ней быстрый шаг и схватил за запястье, вывернув кисть руки так, что она оказалась у нее перед глазами.

— Что ты видишь? — процедил он сквозь зубы.

— Отпусти меня!

— Отвечай на вопрос! Отвечай мне, что ты видишь?

— Я не…

— Кольцо. Кольцо из желтого золота. — Его улыбка была ледяной. — И я тот мужчина, который надел его.

— К моему великому сожалению, — отрезала Ханна.

— Приятные слова жены своему мужу после первой брачной ночи, дорогая. — Грант горько засмеялся.

— Перестань пороть чепуху! Ты мне не муж!

— Нет, черт побери, я тот, кем назвался, — пробурчал он. Их взгляды скрестились. — И я говорю, что мы все еще женаты.

— Но ты сказал… вчера вечером…

— К черту прошлый вечер! — Он с трудом сдерживал ярость. — Для меня он был, словно прыганье через обручи!

— Что?

— Тебе придется найти самого лучшего адвоката, которого только можно найти за деньги, если ты хочешь вырваться из этого замужества.

— Это не замужество, — быстро произнесла она. — И ты знаешь это. Это было соглашение.

— Скажи об этом судье. — Лицо Гранта потемнело.

Он отпустил ее кисть, прошел мимо нее и вошел в дом, даже не взглянув на нее.

Ханна глядела ему вслед. И как только она могла внушить себе, что влюблена в него?

Глава двенадцатая

Наконец Грант согласился, что оставаться в Мексике не имело смысла. Это была маленькая победа Ханны.

У нее не было никакой возможности вернуться к прежней жизни: ни работы, ни квартиры, ни денег. Она была привязана к нему свидетельством о браке и его упорным желанием удержать ее заключенным между ними контрактом.

Как только они заняли места в салоне первого класса самолета, несущего их обратно в Штаты, он обернулся к ней:

— Я позвонил Мэрилин, — произнес он неприятным голосом, — и сказал ей то, что мы будем говорить каждому интересующемуся: меня отозвали домой неотложные дела.

— Можешь говорить им все, что хочешь. — Ханна смотрела прямо перед собой.

— Я хочу быть уверенным, что ты знаешь, как излагать эту историю, — холодно произнес он.

— Не думаю, что я вообще буду с кем-либо разговаривать.

— Люди ожидают видеть нас вместе последующие несколько недель. — Он натянуто улыбнулся. — В конце концов, дорогая, официально у нас еще продолжается медовый месяц.

— Только потому, что ты решил продлить его.

— Да. — В углу его рта заходил желвак. — Одна из моих многих ошибок, а теперь слишком поздно исправлять что-либо.

— Это никогда не поздно сделать. Ты просто боишься, что твое проклятое «эго» пострадает, если…

— Тут нечего обсуждать, — оборвал он ее хриплым голосом, — последующие несколько недель ты будешь появляться со мной на людях, будешь принимать гостей в нашем доме…

— Если ты попытаешься… если ты дотронешься до меня, — сказала она звенящим шепотом, — то обещаю, что ты пожалеешь об этом.

Его рот показался узкой щелью на его потемневшем лице.

— Я уже сожалею, — холодно сказал он и отвернулся, скрестив руки на груди и откинув голову на спинку сиденья.

Ханна ничего не ответила. Не следовало этого говорить, было глупо показывать ему свой страх. Она никогда не боялась, что он возьмет верх над ней, да и сейчас не боится. Опасность заключается в том, что он, помимо его собственной воли, притягивает ее к себе как магнитом. Нет, с этим покончено навсегда. Она никогда снова не бросится в его постель. Никогда!

Если бы у нее только было куда или к кому убежать. Но в том, что касается развода, она должна полагаться только на себя. Ее ближайшая подруга — Салли, но она не может затягивать ее в свои несчастья. Грант мог быть мстительным, и он не колеблясь уничтожит любого, кто придет ей на помощь.

Он не желал ее, никогда не желал, кроме как на время их контракта. Все это было упражнением в силе, и боль, таящаяся внутри нее, не должна вырваться наружу.

— Мадам? — Она подняла взгляд. Стюарт с сияющей улыбкой протягивал ей бокал шампанского. — Что бы вы хотели?

Мою жизнь, такую, какой она была до того, как Грант Маклин завладел ею, подумала Ханна.

— Ничего, — сказала она, покачав головой, — ничего, благодарю вас.

— Мне тоже ничего, — процедил Грант.

Это были последние слова, которые они произнесли до того момента, как их самолет приземлился в Сан-Франциско.

Ханна знала, что Грант живет в огромной квартире в пентхаусе. Она предполагала, что квартира окажется элегантной, даже роскошной… Но когда двери частного лифта, идущего в пентхаус, распахнулись, от того, что, она увидела, у нее перехватило дыхание.

Перед ней открылось огромное, облицованное мрамором фойе, освещенное сверкающей хрустальной люстрой, свисающей с потолка, высотой в три этажа. Ханна задрала голову. На стенах висели картины того рода, какие она видела только в музеях, а наверху, на уровне второго этажа, располагалась висячая галерея. Она опустила глаза и снова оглядела фойе, где в дальнем углу в великолепном одиночестве красовалась скульптура, похоже работы Бранкузи (Знаменитый французский (румынского происхождения) скульптор (1876-1957).).

— Надеюсь, ты не ожидаешь, что я перенесу тебя через порог (Старый обычай: молодожен вносит новобрачную в дом на руках.).

— Я слишком устала, чтобы играть в игры, — сказала она. — Если ты просто скажешь мне, где находятся мои комнаты…

— Апартаменты занимают весь третий этаж. Она обернулась к нему.

— Я сказала — мои комнаты, Грант! Ты обещал мне, что у меня будет собственная квартира.

— Я изменил свое намерение. — Его зубы обнажились в неприятной улыбке.

— Что ты хочешь сказать — изменил свое намерение? Ты не должен думать, что я…