Можно всё

Весь следующий день я провела с Беном. Из-за того, что мы оба понимали, что это не продлится долго, жили на полную катушку. Бен показал мне всю территорию Стэнфорда. В том числе и закрытый на лето амфитеатр, после совместного «просмотра» которого у меня были расцарапаны коленки. Я осталась ночевать в его общаге, бегала на цыпочках в мужской туалет и записывала с утра свои истории на его компьютере, пытаясь угадать, где какая буква на английской клавиатуре.

Днем я изучала Сан-Франциско, а вечера проводила в коммуне. Из всего многообразия мужчин мне удалось выбрать себе друга. И звали его Нейт. Два метра ростом, с рыжими, почти красными волосами, он сидел на диване и перебирал струны гитары.

Нейт был очень красив. По-своему красив. У него была аристократическая внешность. Мраморно-белая кожа, вытянутое лицо. Очень сдержанная мимика. И какие-то невероятно дурманящие глаза. Он смотрел так пристально, будто сквозь, в самую суть человека. Я больше никогда не встречала такого взгляда. Когда наши глаза встретились, я будто окаменела. Они были абсолютно черные.

– Ты вампир?

– Почему? Ты хочешь, чтобы я укусил тебя?

Ночи напролет мы гуляли по пустому городу и разговаривали. Он ненавидел солнце и выходил гулять только под вечер. Его папа-ученый бросил маму-художницу и ушел к стриптизерше. Свое детство он провел совсем один. Всю жизнь Нейт был аутистом и до пятнадцати лет не мог зайти в супермаркет, потому что там слишком много людей. Он рассказал мне, как зовут его игрушки, а первый вопрос, который он задал, был: «Ты боишься темноты?» Когда он процитировал мне разговор Лиса и Принца, я чуть не расплакалась. Каждая наша прогулка превращалась в коллекционирование его секретов. Я уважала его личное пространство и видела, что ему и так сложно подпускать меня ближе. Для примера: когда мне негде было ночевать, а у него в комнате стояла двухметровая кровать, он притащил мне матрас.

Он с трудом допускал кого-то до своей души, зато легко пользовался своей внешностью. По вечерам Нейт ходил на свидания, и тогда он надевал красивое черное пальто, одежду темных тонов и совершенно преображался. Девушки шли к нему вереницей. Я прекрасно понимала почему. Но ни с одной он не задерживался дольше чем на один вечер или ночь. Этого времени хватало на то, чтобы одурманить очередную жертву, но не доходить до личных разговоров. А потом он возвращался домой, надевал мягкие пижамные штаны, футболку с надписью «Stanford», заливал хлопья молоком и, уплетая их, рассказывал мне свои секреты. Несмотря на то что он был не моим типажом, я испытывала к нему вполне логичное влечение, ведь самое сексуальное в мужчине – это интеллект. Остальное – приятный бонус, но не более того.

Дом, в котором я жила, был волшебным. Люди появлялись из ниоткуда и исчезали в никуда каждый день. Каждый делился со мной своим опытом. Каждый день я обнималась минимум с десятью людьми, и каждый день я узнавала что-то новое. Для общества, в котором я выросла, все эти разговоры и обнимания просто так были неприемлемы. Мой мир и мое понимание того, что такое «хорошо» и что такое «плохо», менялись с каждым днем. Видишь ли, все то, что я считала утопией, оказывается, существовало, а значит, мои взгляды на мир все это время не являлись безумными. На белой стене гостиной нашего дома были выведены слова:

Out beyond the ideas of wrong doing and right doing there is a field.

I will meet you there.

– Rumi.

Я не знала, кто такой этот Руми, но эта надпись ударила меня тогда как молния в голову, хоть я и не до конца ее понимала. Ведь для того чтобы что-то понять, нужно это прожить. Мне это только предстояло.

Однако самого загадочного персонажа, что я там встретила, я еще не представила. Звали его Роб. С Робом мы познакомились, когда он сидел на диване и играл на гитаре, сошлись на музыкальных вкусах и стали дружить. Робу было за пятьдесят. Он был маленького роста, худой, в откровенно грязных вещах, покрытых краской, в самодельной хиппи-футболке и кепке со встроенным фонариком. В целом он выглядел как типичный бомж Сан-Франциско, которых здесь полно, но, поскольку я периодически видела его на территории чинящим то крышу, то водопровод, решила, что он «фиксер». Так тут называют людей, которые чинят все и сразу.

Ребята относились к нему с уважением, как я думала потому, что на всей территории не было ни одного другого взрослого. Как-то я сказала ему, что мечтаю научиться играть на гитаре.

– А в чем проблема?

– Не знаю…

– Давай так. Напиши мне три песни, которые хотела бы выучить. Я выберу одну наиболее подходящую и научу тебя ее играть.

Я назвала три песни. Он выбрал одну, в которой были практически все аккорды, какие только существуют, и пришел с распечатанным листком.

– Вот, держи песню Эди Седжвик «If you close the door».

Эди Седжвик была музой Энди Уорхола, светской фигурой и символом «Фабрики». С трагическим детством, анорексией, жесткой привязанностью к наркотикам, она горела ярче всех огней Манхэттена. Она жила мечтой и, конечно, умерла рано – в возрасте 28 лет – оттого, что была истощена жизнью. Эди написала и исполнила всего одну песню. Если человек написал всего одну песню – кто-то должен ее выучить.

Когда я просила своего отца научить меня играть, а это было не один раз, он рисовал мне три аккорда и отправлял восвояси. Роб же не отходил от меня, пока мои пальцы не стирались до предела. И постепенно они научились запоминать комбинации, а подушечки покрылись заветными мозолями, благодаря которым стало небольно играть.

– Я заметил, ты подружилась с Робом? – сказал мне как-то Бобби.

– А что в этом плохого?

– Да ничего! Просто большинство его боятся. Скажешь не то – вылетишь еще из коммуны. А вы прямо сблизились.

– В смысле вылетишь из коммуны? Уборщик решает, кто тут живет?

– Ха-ха! Ты решила, что он уборщик? Роб – хозяин всей этой территории и еще примерно пятнадцати домов по всему Пало-Альто и Сан-Франциско. Даша, он миллионер!

Так я стала дружить с миллионером и закоренелым хиппи по совместительству. Во времена своей молодости Роб разработал что-то там для компьютеров и за несколько лет разбогател. Он сразу скупил десятки домов по всему побережью, предположив, что аренда будет приносить ему деньги до самой старости, и не прогадал. За двадцать лет цены на квартиры в Сан-Франциско дико подскочили. Сейчас аренда в этом городе дороже, чем в Нью-Йорке. За пару квадратных метров люди платят по тысяче долларов. Сам Роб при этом жил в маленькой комнатушке одного из домов. Вся его комната была обставлена плюшевыми мишками – символом группы «Grateful Dead». И все дома, которые Роб сдавал в аренду, были названы именами песен этой группы. Мы жили в доме «Uncle John’s band».

Роб показал мне все закутки Пало-Альто. В том числе и дом Стива Джобса. Как-то раз мы с Нейтом вернулись к этому дому, чтобы разглядеть его получше. Он был похож на сказку. Синяя черепичная крыша, забор, состоящий всего из двух деревянных палок ниже пояса, и огромный яблоневый сад. Но уже через минуту к нам подошел мужчина и очень серьезным для Америки голосом спросил, как наши дела. Видимо, это был охранник под прикрытием. Если бы он был в форме, люди сразу заподозрили бы, что здесь живет кто-то знаменитый. Умно.

«Я понял, это намек», – подумала я, и мы удалились. Но просто так это дело не оставили.

И в два ночи мы с моим прекрасным рыжим двухметровым другом, вооружившись шапками и теплыми свитерами, вышли на миссию. Проходя мимо дома Стива, мы наклонились и выхватили через забор по яблоку. И хоть мое яблочко было на три укуса, оно стало самым сладким в моей жизни. Я украла яблоко у Стива Джобса. Думаю, он бы только посмеялся, если б об этом узнал.

Через два месяца Стив умер. Жена настояла на том, чтобы могила была безымянной, она не хотела, чтобы фанаты таскались туда каждый день. А я запомнила его главные слова «Stay hungry, stay foolish» [22] и пошла с ними дальше по жизни.

22

«Оставайтесь голодными, оставайтесь безрассудными» – цитата из знаменитой речи Стива Джобса, обращенной к выпускникам Стэнфорда 2005 года.

Это был мой последний день в нашем чудесном доме. Он вернул меня к жизни, вернул к себе. Я четко ощутила, что нашла свой путь, словно снова нащупала пульс собственной жизни.

Весь следующий день я собирала в блокнот руки моих новых друзей, пытаясь отловить всех, по кому буду скучать. Одним из них был Ари. За пару дней до этого мы с ним слегка повздорили. Я вечно таскала у него табак, и в конце концов он не выдержал и сказал: «Слушай, может, ты уже купишь свой собственный?!» Я обиделась, но руку его все равно обвела. Уже сидя в самолете, я найду на его ладони накрепко приклеенную этикетку «Джека Дэниэлса». Он заклеил ее как кармашек, оставив верхний край без скотча. Внутри лежала самокрутка. Я буду хранить ее еще шесть лет. Ребята написали мне пожелания на всех языках… Оставался только Нейт.