Мрачново

— Я знаю, я знаю. Это значит — Конец Света! — сделала свой особый вывод девочка и замогильным голосом продолжила. — Мы теперь все умрём… Ну наконец-то!

Насладиться предчувствием апокалипсиса не удалось. На втором этаже раздался шум, затем крики, а когда показалось, что всё совсем плохо и сейчас что-то отвалится, стало ещё ужаснее: на надёжно прибитый, прикрученный и иногда просто прилепленный ковёр лестницы, вылетел чердачный.

Поднявшись и отряхнувшись, Топот ответственно заявил. Но не им, а таинственному собеседнику:

— А я говорю тебе «зе парасолька»! Тсе! Язычок так к нёбу прижимаешь и от него говоришь!

— Нет, «э парасолька». Э! — стояла на своём крыска-мальчик, потому что люди так и не придумали как называть самцов крыс по-особому. — Я всё-таки с гранита Египта зубы точил. Заграничных нор немало повидал. Иностранный знаю.

— Да шего ты знаешь, неуш? — упорствовал чердачный, который так и не поборол букву «ч» — Зе!

— Кого ты учишь? Э! — не сдавался Оспа. — Да я в таких местах был, куда тебя и с загранпаспортом не пустят! Ты хоть знаешь, как выглядят сортиры Букингемского дворца изнутри?

— А на шердаке ты у них бывал? — парировал Топот. — Нет? То-то же! Хошешь узнать о людях, побывай у них прежде на шердаке!

Оспа сидел у чердачного на плече, отчаянно споря с собеседником. И тот факт, что секунду назад оба свалились с люстры в коридоре, обоих ничуть не смутил. Отчаявшись менять те люстры в каждой комнате еженедельно, отец семейства давно привесил их на анкера и цепи, чтобы всех членов семьи как иные качели выдерживали.

Хоть вверх ногами веси вместо турника — не отвалятся.

— Вы чего это устроили? — спросил Даймон.

Скорее для порядка. Всё-таки он был за старшего в доме, пока родители копались в огороде, проязабали на участке или закапывали-откапывали что-нибудь или кого-нибудь в лесу.

Что-нибудь прибыльное или кого-нибудь за дело. Ведь иначе у монстров не бывает.

— Как чего? — удивился Оспа. — Иностранный язык учим! Но этот мохнатый-бородатый «майн теребль френд» утверждает, что «тсе»! А сам даже «Ч» не выговаривает. Ему же даже основы с «э чером» не объяснить! Потому что он тут же в шер собирается. А это где-то в Англии.

— Сам ты мохнатый, хвост облезлый! — насупился чердачный и добавил. — Вот отковыряю сыра в подвале со стен и уши себе залеплю, чтобы белиберду твою не слушать. А тебе на дегустацию шиш без масла оставлю!

— Э, ты погоди, — тут же пошёл на попятную крысёныш. — Ну, может и «зе». Зе чи-и-из там, например.

— То-то же! — ответил чердачный и сложил длинные руки на шерстяной груди в знак примирения и повторил. — Зе ши-и-из!

Мара посмотрела на брата и спросила:

— А что такое парасолька? Это когда сразу двух человек солят? А перчить можно? Или даже с хлебом есть?

— С плесенью, — тут же добавила крыска. — Так вкуснее!

— Есть никого не надо. Это значит «зонтик», — ответил брат для одной и сожитель по коттеджу для других. — Не очень-то они далеко за границу в своих поисках иностранного забрались, если парасольками интересуются.

— Хочу парасольку! — тут же заявила сестра. — Сейчас с зонтиком на улице летать самое то! Может, даже новых подписчиков сверху тебе найду. Запускай меня. Хуже не будет!

И все в сторону чердака посмотрели, где буйный ветер срывал крышу.

— Ну, это надо у отца спросить, — устал спорить с сестрой Даймон и снова перевёл взгляд на потухший роутер.

Во взгляде отразилась тоска вместо мерцающих светодиодов…

Отец Михаэль, он же оборотень-медведь, в своём не полном зверином воплощении (морда от медведя, чтобы мёда больше слизнуть, а руки от человека) в это время возился рядом с уликом, пританцовывая в беспроводных наушниках.

Он пел, невзирая на молнию и гром, разрывающий чёрное небо над головой и громкий фон создающий.

Пчёлы, попрятавшись в улики от непогоды, с недоумением посматривали на дергающегося рыжего хозяина.

Пасека стояла у самого леса, на краю участка, без всяких заборов и ограждений. Кто ж в зрелом уме и при адекватной памяти будет у медведя мёд воровать?

Михаэля было не унять. Используя дымарь то в качестве то микрофона, то источника дыма для своего эффектного появления среди пчёл, он со всей ответственностью готовился к первому «Монстровиденью». И использовал любую возможность, чтобы потренироваться.

Вот и сейчас, перекрикивая шум дождя, он орал на пчёл сквозь дым:

Я — медведь, хозяин леса.

И со мною интересно.

Могу петь, могу копать,

А могу мёд доставать.

Ты со мною не шути,

Лучше в гости заходи,

А не хочешь раз дружить,

Буду репу твою бить.

Раз удар. Два удар.

Словно в сердце твоём жар.

Мы устроим шоу в раз.

Только свет бы не погас.

Но в этот момент музыка в наушниках потухла и разминочный «минус» исчез. Михаэль застыл и повернулся.

На него смотрела Блоди.

Похоже, жена уже давно что-то говорила. Да кто бы её слушал?

— Что, дорогая? — вытащил один наушник из уха пасечник в знак уважения перед супругой.

Люди признали их союз под честное слово. Документов о супружестве не требовали. Но Михаэль предпочитал думать, что «связан брачными узами». И желательно цепями.

Так надёжнее.

— Говорю, ветрено что-то стало, — ответила Блоди. — Тарелку с крыши не сорвёт? А то в ней потом только плов варить можно будет, а я хотела те комедии про инквизиторов досмотреть.

— Ветрено? — отмахнулся оборотень, припоминая, что супруга говорит про научно-документальный фильм о становлении и падении инквизиции в Европе в Тёмные века. — Да ну, пустяки!