Мрачный коридор

— Чем мотивировалась ваша отставка?

— Закрытием больницы на ремонт. Но это лишь предлог. Новую больницу незачем ремонтировать. Просто Хоукс начал строить новый корпус для заключенных. Он пошел на сделку с губернатором. К тому же Хоукс изменил режим и методы лечения, с которыми ученики и соратники Ричардсона никогда бы не согласились.

— А когда выстроили стену?

— Одновременно со строительством корпуса начали возводить стену. Район был оцеплен. Строили стену заключенные.

— Стену возвели после большого побега?

— Шумиха вокруг этого побега была лишь поводом. Им нужно было чем-то мотивировать такое грандиозное строение. Однако в побег я не верю. Вы можете обывателю заморочить голову, что банда буйно-помешанных сорвалась с цепи и пошла резать глотки мирному населению, но не мне. Чушь собачья!

— Но об этом событии писали газеты, значит, факт побега существовал.

— Хорошо, пусть будет так. Но я вам отвечу на этот вопрос как врач, а не охотник. Допустим, что из больницы сбежали буйнопомешанные. Не буду морочить вам голову медицинскими терминами, а постараюсь объяснить ситуацию бытовым языком. Люди с таким заболеванием крайне агрессивны, но каждый в отдельности имеет свой конек, свою навязчивую идею и свое представление о справедливости. Такие люди не имеют логического мышления в том понимании, как это нам представляется. Их невозможно объединить в группу. Даже в больнице они сидят в одиночках. Если бы их объединили, то они перерезали бы друг другу глотки в первую очередь. Теперь представим себе, что такой побег произошел. Все беглецы рассыпались в разные стороны, и большая их часть утонула в болотах. Кто-то из них мог наломать дров, но далеко не каждый. Все зависит от того, на какой стадии больной находится. Не забывайте, что в больнице они получали определенные затормаживающие и успокоительные препараты. Исключено, чтобы приступ бешенства обуял целую группу одновременно. Могу добавить к сказанному, что в момент приступа больной представляет опасность в большей степени для своей собственной жизни, чем для жизни окружающих. А мы говорим о побеге организованной банды. В то время в больнице не было заключенных и солдат, которые стали поступать туда по завершению корейской войны. По тем же газетам и рассказам очевидцев вы поймете, что в округе действовала слаженная группировка головорезов, имеющая определенные цели. При всем желании я не могу увязать эту банду с той группой больных, которые содержались в клинике. Даже невзирая на то, что банду вылавливали в течение двух недель. Больной человек не способен маневрировать и скрываться в болотистых местах. Мне понадобились годы, чтобы изучить тропы своего небольшого хозяйства. Чужой человек в этих местах обречен на гибель. Однако нас убеждают, что беглецы отлично ориентировались на местности и в основном все налеты осуществляли ночью. На поиски банды бросили всю полицию округа, подразделение ФБР и солдат. За две недели болото засосало шесть человек из представителей правопорядка, а, к удивлению вислоухих обывателей, ни один «псих» не пострадал. Парадокс, да и только! К охоте подключилось местное население, и я не был исключением. И вот что я вам скажу, юноша, такой охоты я не видел в своей жизни. Их обнаружили в лесу. Эта был твердый островок трясины, куда вела одна-единственная тропа. На островке была выстроена хижина из сосновых веток. Грамотное сооружение. Дело происходило ночью, и вывел нас на тропу один из агентов ФБР. Откуда он мог знать, что в этих местах есть узкая тропа, мне неизвестно. Но дело не в этом. Нас было больше двадцати человек с оружием, стояла лунная светлая ночь, беглецы мирно спали в своем шалаше. Можно торжествовать победу и тихо накрывать их по одиночке. Но этого не происходит! Агенты ФБР окружают хижину и открывают по ней шквал огня из автоматов. Десять минут их трескотня отдавалась эхом по всей округе, она до сих пор стоит у меня в ушах. Вот так и состоялся суд Линча.

Когда стрельба кончилась, из шалаша вытащили семь искромсанных трупов. Никто не мог опознать их по костям. Обычное кровавое месиво. Они не имели права этого делать, даже если бы речь шла о беглых преступниках.

Старик опрокинул в себя содержимое стакана и налил себе еще порцию.

— Всех убили?

— Черт его знает! Лек Маршал утверждал, что их было восемь. Они нападали на его забегаловку, и он их видел. Только какое это имеет значение?

— Лек Маршал жив?

— Да. Тут рядом, на шоссе, ему принадлежит «Белый пингвин», закусочная для дальнобойщиков, вы, должно быть, проезжали ее. Лек тоже участвовал в охоте.

— Да, я знаю. После этой истории возвели стену?

— Да. Тогда губернатором штата был Уильям Хорст. Отвратная личность. Его уличили во взятках и отправили в отставку, но в те времена он еще крепко держался в седле. Идею о создании больницы строгого режима приписывают ему. С тех пор Центр Ричардсона превратился в одну из самых страшных тюрем. Туда можно запихнуть кого угодно, и концов не найдешь.

— Вот как?

— Все очень просто. Была создана Федеральная комиссия по защите прав заключенных, обвиняемых и душевнобольных. В нее вошли психиатры, начальники тюрем, представители федеральных властей и правоохранительных органов. Комиссия и определяет вашу степень ответственности в содеянном преступлении. Внешне это выглядит очень гуманно. Но это с точки зрения обывателя. Посмотрим на проблему ближе. Если вы попадаете под статью закона и против вас заводят уголовное дело, то перед тем, как передать его в суд, оно ложится на стол комиссии. Она дает заключение, что вы параноик и представляете опасность для общества, но по законам страны вы не можете содержаться в тюрьме общего режима с обычными заключенными, так как нуждаетесь в лечении в специальных условиях. В результате ваше дело не доходит до суда, а вас заточают в застенки богадельни. Никаких обжалований! Комиссия — последняя инстанция!

— Каждый, против кого возбуждается уголовное дело, попадает под контроль комиссии?

— Конечно, если она вами заинтересуется. Маразматический перевертыш гуманизма — вот что это такое!

— Но уголовное дело можно завести на каждого?

— Несомненно! Но больше всего удивляет то, что семь лет состав комиссии практически не менялся. Что касается уголовного дела, то вот вам пример, юноша. Вы мне мешаете. У меня есть связь с комиссией. И мне хотелось бы от вас избавиться, вы встали на моем пути. Что я делаю? Перед вашим уходом я бросаю в ваш карман свой бумажник и звоню копам. Не успеете вы выехать на шоссе, как вас тормознет дорожный патруль. При осмотре вещей, которые вы сами выложите на капот своей машины, обнаружат мой бумажник. Это называется хищением частной собственности.

Заводится уголовное дело, и оно попадает на стол гуманной комиссии. Она определяет вас невменяемым и заключает в богадельню Хоукса. На год, на два, десять, пожизненно. Это зависит от того, какую взятку я дам. Никаких адвокатов, никаких апелляций. Как только человек попадает за «Великую Китайскую стену», его имя стирается с лица земли.

— Надеюсь, что сказанное вами лишь пессимистический взгляд на дело. Не думаю, чтобы в нашей стране творился подобный произвол. Фантастика!

— Конечно, приятель, я выгляжу обиженным стариком с затаенной злобой, и у меня нет фактов. Но, если вы решили сунуть нос за забор богадельни, вы должны быть готовы ко всему. Возможно, мой рассказ не звучит убедительно, но он должен предостеречь вас. Опасную игру вы затеяли. Но я точно знаю, что за стенами богадельни есть люди, которым там не место. Старуха Скейвол не очень болтлива, но человек так устроен, что не может слишком долго носить в себе боль. Иногда края чаши переполняются и что-то выталкивается наружу. Когда мы встречаемся, то выпиваем по стаканчику вина с виноградников ее сына и вспоминаем добрые времена, которые ушли в небытие вместе с Роном Ричардсоном.

— Это та самая женщина, что обнаружила профессора мертвым в своем кабинете?

— Она самая. Та, что осталась в больнице и работает там по сей день. Сходите к ней, она знает куда больше моего. Может, вам и повезет.

— Вряд ли она захочет говорить со мной на эту тему.

— Я позвоню ей. Она бывает дома после шести вечера. Здесь рядом. По дороге в город поворот на ферму «Эль-Моро». Это ферма ее сына, она там и живет. И помните, Дороти Скейвол всего лишь пожилая женщина, но с сильным характером. Рекомендацию я вам дам, но остальное зависит от вас.

— Спасибо за услугу, непременно воспользуюсь такой возможностью. А как мне найти того патологоанатома, Марка Родли?

— Шесть лет назад он погиб. Несчастный случай. Я вижу, юноша, вы настроены серьезно и хотите копнуть под «Китайскую стену». Я рад этому и буду всегда готов прийти на помощь, если она потребуется. Но только не теряйте головы. Здесь как на тропе через топь. Шаг в сторону, и тебя нет. Рассчитывайте на меня. Я хоть и стар, но глаз у меня верный и рука не дрожит.

— Я думаю, до этого дело не дойдет. Вы говорили еще о каких-то людях, которые работают в Центре.

— Да. Об Эрнсте Игане и Ароне Лоури. Но они живут в резервации и до них не добраться.

— В резервации?

— За стеной. Там живет большая часть персонала. Категория неблагонадежных. Никто не видел, чтобы они покидали застенки. Не больше двух десятков сотрудников выезжают за территорию богадельни и возвращаются вечером домой. Сестра Скейвол относится к числу благонадежных. Харви ездит за ней каждый вечер.

— Я видел там жилые бараки.

— Они должны быть там, если их нет снаружи.

Старик проводил меня до машины, я поблагодарил его и уехал.

Выезжая на шоссе, я ловил себя на мысли, что занялся я не тем, чем надо. Какое мне дело до Центра Ричардсона, моя задача искать Лионел Хоукс, а не совать нос в дела ее мужа. Если у меня найдется свободное время, то я загляну к медсестре и воспользуюсь рекомендацией старого охотника, но только не теперь, когда каждая минута на учете.

Я ехал в город и не мог сосредоточиться на деле. Разговор с Роджером Доусоном не выходил у меня из головы.

5

Ресторан «Шали», о котором упоминал Гилберт, был высококлассной коробкой. Зал пустовал. Зеркально натертый паркет, зеркальные потолки, белоснежные скатерти и золоченые стены с лепниной. В таких местах я терялся и вел себя неуклюже.

На середину зала, навстречу мне вышел метрдотель, лощеный и сверкающий, как пол под ногами.

— Простите, сэр, но ресторан закрыт. Мы откроем через час.

— С которого часа у вас перерыв?

— С трех до шести. Рады будем видеть вас вечером.