Мстислав

–  Во, во!
– передёрнулся Святополк.
– И княгиня Марыся о том же мне твердит. Ты, боярин Путша, что, сговорился с ней? А разве не ведомо те, что император Генрих сызнова на Польшу войной ходил?

–  О том знаю, - ответил Путша.
– Да и то известно, как король польский германцев разбил и за Лабу переступил.

Святополк прервал боярина:

–  Скликая вас, знал, что не будет мне от вас совета разумного. Я же хочу биться с хромцом Ярославом и его новгородскими плотниками. Не путляй, боярин Путша, и не мешкая отправляйся в степь, зови печенегов на подмогу. Обещай хану Боняку золото.

Путша побледнел. Мыслимое ль дело к степнякам ехать? Печенеги народ дикий, от них всякого жди. Тальц с Еловитом переглянулись, оба подумали: «Хорошо, что не в нас ткнул Святополк перстом».

–  Ну, чего сидишь, боярин!
– прикрикнул Святополк.
– Либо не слышал, что велел я?

Путша подхватился, грузно переваливаясь, заспешил к выходу.

–  Без печенегов не возвращайся!
– крикнул вслед Святополк и тут же повернулся к воеводе: - Ты, Блуд, вели дружине быть готовой, а вам, Еловит, Тальц да Горясер, киевлян на рать поднимать, над ними и в бою стоять будете.

И зашагал к двери. Бояре поднялись, пошли за ним.

Кузьма ночь зяб, всё жался к огню, утром угрелся, заснул. Ивашка накинул на него шубу, под голову наломал душистых еловых лап, прикрыл лицо тряпицей, чтоб гнус не жалил.

Спит Кузьма и не видит, как новгородцы ладьи на берег выволокли, катки под них стали подводить.

Вчерашнего дня, миновав Касплю-реку, добралась Ярославова рать до Смоленской переволоки. Дальше по Днепру дорога до самого Киева.

Тысяцкий Гюрята, кафтан нараспашку, по берегу ходит, своих ополченцев торопит, шумит:

–  И, детушки-ребятушки, поднажми! И ещё разок!

Новгородцы и без того стараются. Каждый видит, время на зиму повернуло.

На суше ладьи неуклюжие, громадные. Облепили их новгородцы, толкают. Ярослав в одних портах и рубахе работал со всеми. С непривычки руки болели, бревном чуть ногу не отдавили. Ивашка не выдержал, сказал в сердцах:

–  Не брался б ты, князь, не за своё дело. Отошёл бы подобру!

Ярослав смолчал, тут ко всему позвал его тысяцкий. Повернулся и замер от неожиданности. Рядом с Гюрятой стоял воевода Александр Попович. Был он в кафтане поверх брони, но без шапки. Белый волос лохматил ветер.

–  Воевода Александр, ты ли это?
– воскликнул Ярослав и заспешил навстречу.

Попович отвесил князю низкий поклон, но тот был уже рядом, обнимал, расспрашивал:

–  Почему тут? Один ли, с дружиной?

Потом отступил на шаг, поглядел на воеводу.

–  Ай, постарел-то ты как! А ведь я не забыл, как ты меня нянчил, уму-разуму наставлял.

–  Так, верно, помнишь, князь, как я тебе вот этой шуйцей затрещину давал.
– Спрятав улыбку в усы, воевода протянул руку.

–  И то не забыл, - рассмеялся Ярослав, но тут же улыбка сошла с лица, переспросил: - Отчего же дружины не вижу?

–  Дружина, князь, в одном переходе отсюда, отдыхает. Немалый путь проделали гридни. В ту пору, как умер твой отец, был я под Червенем, с ляхами бился. А как узнал, что Святополк вокняжился, сказал себе: не стану служить я Владимирову ослушнику - и к тебе подался.

–  Спасибо, воевода Александр, за верность. Ты был неизменным другом великому князю Владимиру.
– Ярослав снова шагнул к нему, обнял.

– Спасибо, что и ко мне дружину привёл, на измену, как воевода Блуд, не подался.

При упоминании имени Владимира глаза у Поповича повлажнели.

–  Очи мои плачут, князь Ярослав, - глухо проговорил он.
– Зришь ли? А ведь воин я, но не стыжусь того. Воистину, всю жизнь был мне князь Владимир не только князем, но и товарищем. Тяжко, ох как тяжко терять друга.

–  Нет срама, воевода, в том, когда слёзы по другу роняешь!

Повернувшись к Гюряте, Ярослав сказал:

–  Вели отрокам, чтоб потчевали нас.
– И, взяв Поповича за локоть, повёл к шатру.

Ели, сидя на ковре, по-печенежски поджав под себя ноги. Обгладывая говяжью кость, воевода говорил:

–  Когда увидел, что плывут дракары свевов да ладьи воеводы Добрыни, враз понял, ты недалече.

–  Вовремя ты подоспел, воевода Александр. Коли твоя дружина уже передохнула, то поведёшь её на Киев берегом. А свевы да моя дружина с новгородской ратью сойдут на сушу под Вышгородом. Тут и ты к нам пристанешь.
– Ярослав разлил из ендовы мёд по корчагам, поднял: - Пью за твоё здравие, воевода Александр.
– Отёр уста ладонью, снова заговорил: - У Вышгорода, изготовясь, двинемся на Киев. На случай боя тебе, воевода,, стоять на правом крыле, тысяцкому Гюряте на левом, а я со свевами и частью новгородцев биться буду в челе. Добрыня же пусть с дружиной в засадном полку Дожидаются.

–  Попервоначалу пусть так, - согласился Попович.
– На месте же видно будет. Только мнится мне, что Святополк, проведав, в какой силе идём против него, не примет боя, убежит под тестеву защиту. Труслив он и подл, аки пёс смердящий.

–  Может, и так, - согласился Ярослав.
– Подлость его мне ведома.

…На левом берегу Днепра, в трёх пеших переходах от Киева, Любечское поселение. Городок Любеч хотя и мал, а древний, ещё князьям Аскольду и Диру дань платил. Избы в Любече рубленые, соломой крытые, а боярские хоромы тёсом, с высоким крыльцом, на реку смотрят. Но с тех пор как боярин Горясер перебрался в Киев, хоромы пришли в запустение.

Широкий ров и земляной вал, опоясывающие городок, заросли густым терновником и колючей ожиной.

Стоит Любеч на великом водном пути, кто ни проплывёт мимо, всяк причалит. Одни мяса-свежатины подкупить, другие хлебный запас пополнить, а то и воды родниковой залить в глиняные сосуды.

Не миновал городка и Ярослав. Донесли ему дозорные, что у Вышгорода дожидается его Святополк с воинством.

На княжеской ладье заиграл призывно рожок, и на всех однодревках спустили паруса, подняли весла. Ярослав сошёл на берег, сказал Кузьме:

–  Скликай воевод!

Гридни разбили на пологом пригорке княжеский шатёр.

Один за Другим пришли Добрыня с Поповичем, тысяцкий Гюрята с одноглазым ярлом Якуном.

–  Вестимо ли вам, воеводы, что князь Святополк нам на Киев путь закрыл?
– откидывая со лба прядь волос, сказал Ярослав.
– А с ним и орда Боняка числом в десять тысяч.

–  Прослышали!

–  Того не скроешь!

–  Мои дозорные от людей проведали, что Боняк дорогой на Киев все села разорил, - проговорил воевода Александр.