Мстительница

Изабеллу мучило любопытство, которую больше всего на свете интересовали сексуальные приключения ее знакомых… Наверное, потому, что не было своих, как она с печалью пожаловалась подруге.

— Держу пари, мы — единственные девицы в целом Оксфорде! — мрачно заявила Изабелла, убежав как-то вечером со свидания и не в силах не поделиться с подругой своими неприятными впечатлениями. — Все его руки… Такие липкие!.. Ну, ты представляешь?.. — спрашивала она, театрально пожимая плечами. — Нет. Надо найти кого-то другого.

Пеппер уже была законным членом девичьего кружка на своих курсах. Благодаря этому, среди присутствовавших на балу молодых людей у нее тоже были знакомые, так что она недолго оставалась без партнера. И пока Изабелла танцевала с последним из своих кумиров, Пеппер кружили по залу кавалеры, ни один из которых не сумел добиться ее расположения. Мужчина… Любовник… Муж… Меньше всего ей нужен был мужчина, и она почти не замечала их.

Но один из мужчин глядел на нее иначе, чем остальные.

Майлса Френча заставила достать пригласительные билеты на бал его последняя подружка Элизабет, американка, которая училась в Оксфорде по обмену. Высокая, энергичная, с водопадом черных волос, она открыто заявляла, что в ее жилах течет кровь краснокожих индейцев, и была совершенно не похожа на прежних подружек Майлса. Уже не девственница, Бет не собиралась замуж, по крайней мере, в ближайшее время, как сама сообщила ему во время их второго свидания, когда предложила пойти к нему и заняться любовью. С тех пор они не расставались. Майлс восхищался ею, но был счастлив, что она не набивается ему в жены, жить с ней одним домом было бы делом нелегким.

Так он размышлял, танцуя, и тут в поле его зрения попала Пеппер. Сначала Майлс обратил внимание на ее волосы… Таких черных с красным отливом волос он ни у кого не встречал… Потом на ее красивое лицо. Майлс прищурился, стараясь, несмотря на мешавшую ему толпу, получше ее разглядеть.

Ту ночь он не мог забыть… И не мог простить себе свое безразличие… Часто он думал, что сталось с девушкой, в ужасе глядевшей на него с его собственной постели… И теперь, неожиданно заметив холодное отстраненное выражение на ее лице, он понял, что с ней сталось.

Она изменилась, почти неузнаваемо изменилась, но он все же узнал ее. Взгляд, который холодно всех предостерегал не подходить близко, был результатом совершенного Геррисом преступления… В этом Майлс мог бы поклясться даже на Библии.

Она была почти безупречно прекрасна, как сказали бы все, кто был в зале. И они ошиблись бы. Червоточина была у нее внутри, и Майлс знал об этом, ибо он даже с другой стороны залы чувствовал исходивший от нее холод.

Майлс вспомнил о своей энергичной американочке с ее неуемной жаждой жизни, с ее постоянной готовностью к сексу и приключениям и постарался отыскать что-то подобное в холодном лице Пеппер, хотя знал наверняка, что его поиски напрасны. Стоит ли подходить к ней, заговаривать, напоминать о себе?

Насилие — это ужасно, и кто захочет лишний раз вспоминать о нем? Тут Майлс, услыхав, как Бет зовет его, со вздохом облегчения повернулся к ней, помимо своей воли ответив на вопрос, заговорить или не заговорить с той прекрасной девушкой. Наверное, она сама не захотела бы, чтобы он напоминал о случившемся с нею.

Так лучше… И все же у Майлса осталось странное чувство, что он принял очень важное и неправильное решение.

Глава десятая

Алекс Барнетт ждал своего отца. Странно было думать, что он больше не приедет осенью в Оксфорд… И скучать он по нему будет, хотя его отношение к Оксфордскому университету далеко не однозначное.

Оглядываясь назад с высоты всего пережитого и узнанного, Алекс удивлялся сам себе. Неужели это он так старался быть правильным, соответствовать своему окружению? Зная то, чего не знал прежде, Алекс жалел, что выбрал Оксфорд, а не Кембридж, где бы оказался весьма кстати со своей тягой к компьютерам.

Странно вспоминать, что, когда он приехал в Оксфорд, компьютеры не имели для него никакого значения. А теперь…

Алекс отлично помнил первую лекцию о компьютерах и все остальные тоже. Но после окончания университета ему предстояло войти в дело отца, против чего ему в голову не приходило возражать, тогда как его ученая степень и годы, проведенные в знаменитом университете, будут служить лишь украшением, этакой розочкой на торте, которой его родители будут гордиться и хвастаться перед своими друзьями. Если честно, то Алекс сам этого хотел. И все же… Да, он завидовал тем студентам, у которых был шанс начать собственное дело и самостоятельно делать карьеру в совершенно новой отрасли британской индустрии. Алексу отчаянно хотелось быть с ними. Это он знал точно. Но Алекс также знал, чего ждет от него отец. Компанией, выпускавшей швейные машинки с их фамилией, владели и управляли уже несколько поколений семейства Барнетт. Его отец гордился своим делом, гордился надежностью машинок, все еще экспортировавшихся по всему миру. Их покупали одинокие поселенцы в Австралии и Новой Зеландии, жены миссионеров в Африке и Китае, жены капитанов, плававших в Южную Америку и на Карибские острова.

Конечно, нельзя сравнить экспорт последних десятилетий с тем, что было в викторианские и даже эдвардианские времена, но все же компания считалась твердо стоящей на ногах. В Ноттингемшире, где располагалась фабрика, их семью знали как ответственных и заботливых работодателей. Его отец возглавлял местный Коммерческий клуб, а мать принимала участие в работе всех благотворительных организаций.

Если бы на первом курсе университета его спросили, каким бы он хотел видеть свое будущее, Алекс с уверенностью ответил бы, что таким же, как жизнь отца. Теперь он не был в этом уверен и чувствовал себя едва ли не предателем интересов семьи. Студенты из Кембриджа, которых он знал, ездили в Японию и Калифорнию изучать последние технические достижения и говорили о будущем и о новых технологиях.

Алексу мучительно хотелось быть с ними, однако он знал, что не посмеет отвернуться от отца и разочаровать его своим уходом. Алекс пытался поговорить с ним, но отец лишь нахмурился и отверг компьютеры «как фантастику, которая умрет естественной смертью через пару лет».

Отец ошибался, и Алекс знал это.

Он помрачнел, возвращаясь в действительность, так как его кто-то окликнул, и нахмурился еще сильнее, узнав Ричарда Хауэлла.

Кажется, целая жизнь прошла с тех пор, как они дружили и вместе состояли в Клубе адского пламени, придуманном Геррисом. Господи, какими же дураками они были!.. И чуть было не вляпались в такое!..

Теперь легко называть себя дураком. А тогда… Тогда Симон Геррис и его ребята казались ему оксфордскими небожителями, так что он даже не думал о том, во что лезет.

Задумываться он стал только после того, как Геррис приказал им с Ричардом похитить девушку, которая работала в баре. Интересно узнать, что с ней стало… Алекса аж передернуло от этих воспоминаний. Впрочем, бессмысленно сожалеть о юношеской слабости. Все равно нельзя вернуться в прошлое и изменить его. Надо думать о будущем.

Завидев машину отца, он подхватил свои вещи и коротко попрощался с Ричардом.

По дороге домой отец с сыном молчали. Джилберт Барнетт вообще был человеком неразговорчивым и замкнутым, а уж за рулем и вовсе предпочитал следить за дорогой.

Вечер только начинался, когда они проехали ноттингемпширскую деревню и остановились возле большого дома в викторианском стиле, построенного прапрадедом Алекса. Возвышаясь над всем, что стояло вокруг, он казался таким же массивным и солидным, как и много лет назад. Алекс обратил внимание на привычное изменение в шуме мотора на повороте, когда они выехали к воротам.