Муассанитовая вдова

Первая серьезная ссора была из-за того, что перед камерами прессы на ступенях муниципального здания я не взяла супруга за руку. Понятия не имею, почему не взяла, наверное, просто растерялась под вспышками голокамер. Но Мартин рвал и метал: «Ты выставляешь меня идиотом! Собственная жена не взяла за руку! Что скажут горожане, когда будут рассматривать наши снимки в новостной ленте?! – лютовал супруг. – У нас и так уже два года нет детей, еще и ты ведешь себя словно не жена мне!»

«Дорогой, какие два года? Ты смеешься? Многие цварги по двадцать-тридцать лет не могут завести детей, кто-то и все пятьдесят. Это нормально…»

«Абсолютно не нормально! Я женился из-за высокого процента совместимости, Лаборатория сказала, что ты станешь для меня идеальной женщиной, а ты…»

А я наотмашь ударила Мартина. Что было дальше, помню смутно, от ссоры сильно разболелась голова. И в следующие разы, когда я хоть сколько-то повышала тон или отказывалась поступать так, как хочет господин Гю-Эль, голова тут же превращалась в чугунную посудину, по которой долбят молотом. Раскаленная проволока ввинчивалась в череп и буквально кипятила мозги. Мерзко, больно, тошнотворно… Легче было согласиться на все требования мужа, чем терпеть это. Медленно, но верно покойный муж перекраивал меня так, как хотелось ему.

Когда Мартин попал в аварию, я выдохнула с облегчением. Ужасно, конечно, так говорить, но это стало первым глотком свободы. Все вокруг проявляли сочувствие, а я… почти месяц не могла поверить в то, что произошло. Что я больше не обязана ежемесячно есть на ужин отвратительные сырые яйца, потому что муж верит – это помогает забеременеть. Не обязана надевать неудобные юбки и платья ниже колен, носить чулки в жару, потому что так хочется Мартину; высокие шпильки, чтобы наши совместные кадры выглядели более удачными; тяжеловесные украшения, чтобы все вокруг видели, насколько он щедр. Не обязана пользоваться услугами водителя, да и вообще могу спокойно прогуляться пешком по парку. И – о бескрайний космос! – босиком по траве. Могу громко говорить, потому что мне так хочется, покататься на аттракционах или сходить в антигравитационную комнату. Шварх, я даже могу там оглушительно завизжать, и никто не скажет, что я втаптываю в грязь его репутацию!

– Селеста, – голос Кристофа вернул на землю, – я не знаю, как много у вас еще кандидатов в будущие супруги, но для меня вы самая желанная и потрясающая цваргиня. Если бы я только мог надеяться, что вы согласитесь погулять, чтобы лучше узнать друг друга… Я понимаю, возможно, вы еще скорбите по первому мужу, но одна лишь призрачная надежда, что когда-нибудь вы его забудете и обратите свой взор на живых мужчин…

«Упаси меня Вселенная от второго брака! Ни за что на свете! Никогда!..»

– Простите, Кристоф, я все еще ношу траур по Мартину.

Парень окончательно смутился.

– Простите, наверное, это прозвучало ужасно грубо… Поверьте, меньше всего я хотел вас обидеть. Просто вы такая женственная и утонченная… В последнем выпуске «Дома моды» вас назвали иконой стиля и совершенства…

«Пришлось такой стать, чтобы соответствовать уровню Мартина…»

– Кристоф, – не очень вежливо перебила собеседника, но сил выслушивать сомнительные комплименты не осталось, – я не знаю, когда прекращу скорбеть, честное слово. Оглянитесь, в зале полно более молодых и красивых, чем я! Мне уже семьдесят пять лет…

– Семьдесят четыре.

«Ого, да кто-то вдоль и поперек изучил мою медицинскую карту! Ну да, в пятьдесят я вышла замуж, ровно двадцать лет была идеальной женой и вот уже четыре с половиной года счастливо вдовствую».

Я набрала полные легкие воздуха, чтобы прозрачными намеками отправить на поиски другой кандидатуры в невесты, но в этот момент позади раздался до боли знакомый сухой и ядовито-ехидный мужской голос:

– Кристоф, у вас, видимо, совсем с рогами проблемы. Рекомендую провериться у дока. У госпожи Гю-Эль блестящие воспитание и чувство такта, но от нее явно веет раздражением. Вы ей надоели, как только появились на горизонте. Я вообще сомневаюсь, что такой неандерталец с недоразвитыми антеннами может заинтересовать истинную леди. Сгиньте отсюда, чтобы я не видел вас в радиусе парсека от этой женщины.

Мальчишка задрожал, стремительно побледнел, шумно сглотнул слюну, проблеял «простите-извините» и растворился в толпе, а я смежила веки. Спокойствие, только спокойствие, Селеста. Ты – ледяная скульптура. Ты не испытываешь никаких бурных эмоций. Доброжелательность и скука, ничего более. Дева-воительница, чья кожа холодна настолько, что, дотронувшись до нее, можно получить обморожение.

Когда открыла глаза, передо мной уже стоял тот, кого я хотела бы видеть меньше всего на свете. Соболиного цвета волосы гладко зачесаны назад, отчего кажется, что мощные витые рога чуть подаются на собеседника и лишь в средней секции загибаются к затылку. Чернильные как ночь глаза, прямой орлиный нос и упрямая линия подбородка. Оттенок кожи фиолетовый, как и у всех цваргов, но с легким отливом в кобальтовую синеву – отличительная черта рода Лацосте.

Юдес протянул руку и требовательно сказал:

– Потанцуем.

Это не было вопросом – утверждение или даже приказ.

Вдох-выдох, Селеста. Не место и не время закатывать истерики, тем более при таком скоплении цваргов. Мартин всегда говорил, что лишь плебеи выясняют отношения на публике.

Одним рывком Юдес притянул меня к себе и крепко обхватил за талию. Мои мысли были так далеки от происходящего, что я поняла, какой танец мне предстоит, лишь услышав вступительный аккорд визгливой скрипки. Почти сразу ее подхватили резкие и хлесткие, как удар плетью, металлические звуки банденеона. Самый чувственный и в то же время самый развратный танец, разрешенный на Цварге. Считалось, если мужчина и женщина танцуют вместе танго-милонгеро, это негласно означает, что цваргиня отдала ему предпочтение. Вот же наглец! Мелодию подхватил величественный орган, а у меня замерло сердце.

Все-таки часть моих эмоций явно прорвалась через старательно выстроенный ледяной полог отчуждения, потому что мне шепнули на ухо:

– Ничего не бойтесь, я поведу.

Да я и не боялась. Это было совершенно иное чувство. Мартин так сильно переживал за свою репутацию, что нанял мне репетиторов и заставил выучить все светские танцы. Зачем ему это надо было – так и не поняла, потому что на публике мы не танцевали, а без публики… тоже не танцевали. Это же «вульгарщина» и недостойно аристократов.

Юдес крутанул меня и повел. Идеально прямая спина, уверенные руки, открытый прямой взгляд глаза в глаза. Прикосновения на грани приличий. Музыка стала громче, яркая акцентная часть сменилась более плавной и мелодичной, а вместе с ней цварг совершил поворот и повел спокойнее.

– Странно. Вы хорошо танцуете, Селеста. Я думал, вы волнуетесь из-за того, что у вас не получится.

– Вам показалось, Юдес.

Я взяла себя в руки, и теперь уже не упрекнешь, что от меня фонит бета-колебаниями страха или нервозности.

– Хм, – цварг приподнял брови, – вы намекаете, что у меня бракованные рога?

– Нет, что вы! Я просто хотела сказать, что…

– Вы потрясающе умеете прятать эмоции, – беспардонно перебил он.

Темные глаза буквально впились в меня, а мужская рука на пояснице потяжелела.

– Вы так говорите, будто в чем-то обвиняете, – пробормотала, стараясь попадать в музыку и в то же время не прерывать зрительного контакта с партнером. – Всех цваргинь учат этому.

– О нет, Селеста! – Мужчина вдруг рассмеялся. – Я пытался зайти издалека и сделать вам комплимент. Что ж, видимо, не получилось. Давайте попробуем еще раз. Теперь я скажу прямо. Селеста, я двадцать лет рвал на себе волосы и жевал хвост от осознания, что такая восхитительная женщина стала женой моего коллеги, а не моей собственной! Как только узнал о катастрофе, в которой погиб этот овираптор Гю-Эль…