Мулен Руж по-русски. Трилогия

Наступил новый 1776 год. Из никого, наши попаданцы превратились в людей, которых узнают, с которыми здороваются, с которыми советуются. Старый год проводили в доме Казанцева, проводили шумно и весело, с баней, шашлыком, с фейерверками. Праздничный ужин им приготовил привезённый из Москвы повар. А Васятки, наученные Лапиным, устроили концерт с песнями. Потом Агеев и Казанцев уехали в гости к воеводе, а остальные отправились по девушкам. Каждый давно обзавёлся любовницей. И вообще, им тут нравилось. Друзья имели чёткие цели, были молоды и полны сил, а финансовое благосостояние позволяло им уверенно следовать по намеченному пути. Переживать за тех, кто остался в прошлой жизни, было глупо. Может память иногда и вставляла свою печальную нотку, но все мы время от времени о чём-то или о ком-то сожалеем, что в этой жизни, что в той.

ШПИОНСКИЕ СТРАСТИ.

Тобольский губернатор слушал купца третьей гильдии Фёдора Андреевича Колокольникова, который приехал в Тобольск из Тюмени.

– Уезжали-то они из Тюмени к Государыне Императрице чуть ли не нищими. А вернулись с обозом и людьми мастеровыми, которых просто так нигде не купишь. Не успели приехать, сразу обустраиваться начали. Семь двухэтажных домов поставили, да везде двор просторный, везде баня. Крыши железом крыты и окна большие да со стеклом. А это всё денег не малых стоит.

– А что они сами про это говорят, - спросил Чичерин.

– Ничего не говорят они, Ваше превосходительство. В тавернах не сидят, вина хлебного не пьют. А попробуй у такого - спроси! Ведут себя так, будто всю жизнь только приказывали. Да ещё охрана с ними постоянно. Все хорошо одеты, при оружии, как глянут, жутко становится.

– Чем они вообще занимаются, какие речи ведут, не молчат же?
– нахмурился губернатор.

– Этот, который ликом тёмный, Агеев, с полицейскими целыми днями крутится. Говорят, обучает их. А ещё по слободам ездит, всех спрашивает, и бумага у него с собой, в которую что-то пишет.

– Что спрашивает-то?

– По мне так глупости. Сколько человек в доме живёт, чем занимаются, есть ли дети, какого возраста, есть ли больные, каким способом на хлеб зарабатывают. И так ко всем с одними и теми же вопросами. А недавно фальшивомонетчика поймал. Приехал к нам ссыльный шляхтич, пожил полгода спокойно, а потом начал в кабаках гулять. Откуда деньги появились? А подговорил он одного кузнеца вместе с ним монеты на станочке изготавливать. Агеев как-то узнал про то. Шляхтича на кол посадили, а кузнеца выпороли и отпустили.

– Почему отпустили?

– Слышали, якобы городничий так сказал: "Этот шляхтич полезного ничего не делал, только урон короне нёс, да людей с дороги праведной сбивал. А кузнец мастер своего дела, и если мы начнём хороших мастеров на плаху отправлять, то на Руси умельцев не останется. Зато батоги на всю жизнь запомнит, и в следующий раз своей глупой головой думать будет, стоит ли тятьбой заниматься".

– Значит, кузнеца пожалел, говоришь?

– Точно так, Ваше превосходительство, пожалел.

– А воевода согласился?

– Согласился.

– Что ещё?

– Ещё курить на улице запрещает. Приказал сооружать места, где можно собираться и курить. А кто идёт по улице и курит, с тех штраф берут.

– Вон оно как! И большой штраф?

– Три рубля. А ещё батюшку надоумил проповедь прочитать перед людьми, что курение это от сатаны и несёт только погибель.

– Хе-хе, - улыбнулся губернатор, - однако шустрый малый. При царе Алексее Михайловиче нос за курение отрезали, батогами секли, да сюда ссылали. А тут штраф... Что ещё?

– Приказал фонари по всему городу поставить через каждые полста шагов. Дворы, возле которых нет фонарей, штрафуют на пять рублей.

– Зачем ему столько фонарей?

– Говорят, что якобы для того, чтобы путнику ночью не страшно было идти, а разбойникам негде было спрятаться.

– Это всё?

– Ещё после одиннадцати вечера запретил вином торговать. Кого поймают, штраф пять рублей.

– А это для чего придумал?

– Сказывал, что людям, которые весь день трудились, отдыхать нужно, а пьянчужки разные покой ночной нарушают. Кого пьяным после одиннадцати ночи поймают, тех до утра в холодную сажают, а утром дают лопаты и приказывают дорожки и улицы от снега очищать.

– Понятно. А здоровяк чем занимается?

– Лапин который, он по весне завод собирается стекольный ставить. Место уже застолбил, теперь материал разный заготавливает. Ещё сараи поставил, куда доски готовые складывают, чтобы до весны просохли. Завод ещё будет или нет, не известно, а забор уже стоит. По углам ограды посты наблюдательные. На постах ночью солдаты стоят, охраняют, значит, сараи с досками. А ещё собачки там бегают злые.

– А кто же ему разрешил солдат трогать государевых?

– Комендант и разрешил. Говорят, Лапин солдатам за охрану денежку платит. А ещё двое самых страшных из его охраны каждый день с солдатами ратной наукой занимаются.

– Интересно, интересно. А воевода как поживает?

– Говорят, воевода хочет дочь старшую за Казанцева замуж отдать.

– Он разве не женат?

– Был женат, да известие пришло, что дом сгорел, а вместе с домой мать и жена, только сын живым остался. А тут у него ещё и денщика убили. В общем, пить стал сильно. Батюшка даже к нему приходил. Говорят, словом божьим душу успокоил. А теперь вот в гости к воеводе постоянно ходит.

– Вот значит как. Ну, ладно, ступай, мне подумать нужно.

После того, как соглядатай ушёл, губернатор всё пытался ухватить мысль, которая казалось ему важной, но которая постоянно ускользала. Плюнув на безуспешные попытки, он стал думать об Агееве и Лапине. "Откуда у них деньги? Воевода говорил, что деньги им в дорогу ссужал, а вернулись с таким богатством, что сами готовы всем одалживать. Неужели из окружения императрицы кто-то ссудил им такие богатства? Неужели выгоду почуяли хорошую? Чем же господа Лапин и Агеев их так заинтересовали? Императрица вон безродного под свою руку взяла. Не так прост этот ханский бастард, как хочет казаться. Что там купец говорил: "ведут себя так, будто всю жизнь приказывали". Нужно письмо писать Потёмкину, да узнать всё". С этими мыслями Чичерин позвал секретаря и велел принести ему бумагу, перо и чернила.

ТЮМЕНЬ ОБНОВЛЯЕТСЯ.

Земля, изнывая под жарким весенним солнцем, срывала с себя последнюю зимнюю одежду. Птицы, словно пьяные, громко голосили на всю округу, радуясь весне. Улыбки на лицах прохожий стали вспыхивать гораздо чаще. Чаще стали биться сердца у мужчин, когда мимо них проходила какая-нибудь девица. И не важно, какой на ней был наряд, монашки или купчихи, мещанки или дворянки, крестьянки или чужестранки, потому что у каждой плескался озорной блеск в глазах. Блеск, который манит, как переливающаяся волна, что играет с солнечными бликами, скрывая за этой игрой все свои тайны.