Муля, не нервируй меня!
Шрифт:
– Почему?
– Синоптики обещают похолодание, и будет намного меньше комаров.
– Дорогая, сегодня ты спала с незапертой дверью. А если бы кто-то вошел? – всполошилась приятельница
– Ну сколько можно обольщаться? – пресекла Фаина Георгиевна собеседницу.
Раневская в замешательстве подходит к кассе, покупает билет в кино.
– Да ведь вы же купили у меня билет на этот сеанс пять минут назад, – удивляется кассир.
– Я знаю, – говорит Фаина Георгиевна. – Но у входа в кинозал какой-то болван взял и разорвал его.
Во время эвакуации Ахматова и Раневская часто гуляли по Ташкенту вместе.
– Мы бродили по рынку, по старому городу, – вспоминала Раневская. – За мной бежали дети и хором кричали: «Муля, не нервируй меня!» Это очень надоедало, мешало мне слушать Анну Андреевну. К тому же я остро ненавидела роль, которая принесла мне популярность. Я об этом сказала Ахматовой. «Не огорчайтесь, у каждого из нас есть свой Муля!» Я спросила: «Что у вас “Муля”?» «“Сжала руки под темной вуалью” – это мои “Мули”», – сказала Анна Андреевна.
Раневская
рассказывала, что, когда Ахматова бранила ее, она огрызалась. Тогда Ахматова говорила:– Наша фирма – «Два петуха!»
В январе 1940 года Анна Андреевна Ахматова опубликовала теперь уже зацитированные до дыр великие строчки:
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
И тогда же в сороковом году их должны были прочитать по радио. Но секретарь Ленинградского обкома по пропаганде товарищ Бедин написал на экземпляре стихотворения свою резолюцию: «Надо писать о полезных злаках, о ржи, о пшенице, а не о сорняках».
Раневская передавала рассказ Ахматовой.
– В Пушкинский дом пришел бедно одетый старик и просил ему помочь, жаловался на нужду, а между тем он имеет отношение к Пушкину. Сотрудники Пушкинского дома в экстазе кинулись к старику с вопросами, каким образом он связан с Александром Сергеевичем. Старик гордо объявил: «Я являюсь праправнуком Булгарина».
Конец ознакомительного фрагмента.