Мумия, или Рамзес Проклятый

Глядя на картинку, она взволнованно застонала. Потом ее палец заскользил по колонкам английских слов, и она посмотрела на Эллиота огромными полубезумными глазами.

– Это мой язык, – пояснил он ей на латыни. – Английский. Это афиша музыкальной драмы, которая называется оперой.

– Говори по-английски, – попросила она его на латыни. У нее был резкий, но приятный голос. – Прошу тебя, говори.

Возле входной двери раздался какой-то шум. Эллиот взял женщину за руку и оттащил от окна.

– Незнакомые люди, – сказал он по-английски и тут же перевел свои слова на латынь. И дальше продолжал говорить уже на двух языках, делая синхронный перевод. – Ляг и отдохни, а я принесу тебе еды.

Она вскинула голову, прислушиваясь к голосам, доносившимся из другой комнаты. Потом ее тело судорожно дернулось, и она приложила руку к раненой груди. Да, они очень болели, эти ужасные кровоточащие язвы. Но ее беспокоило что-то еще, потому что тело продолжало дергаться в конвульсиях. Каждый звук пугал ее.

Эллиот быстро подвел ее к кровати и, отдернув сетчатый полог, уложил на кружевные подушки. Когда она улеглась, на лице ее отразилось огромное облегчение. Потом она снова задрожала, пальцы стали судорожно ощупывать веки, и она инстинктивно повернулась к солнцу. Надо обязательно укрыть ее, ведь на ней лишь несколько жалких лоскутков полотна, тонкого, как бумага, поэтому она и тянулась к солнечному теплу.

Эллиот распахнул ставни, и в комнату ворвалось солнце.

Потом он бросился к двери, ведущей в гостиную, и плотно прикрыл ее. Посмотрел в окно, выходившее во двор.

Маленка как раз открывала садовую калитку. Вошли двое мужчин со свернутым в рулон ковром. Они раскатали ковер, переложили на него тело Генри и снова скатали.

При виде тяжело обвисших человеческих конечностей Эллиот почувствовал слабость. Он сглотнул, и спазм сдавил грудную клетку.

Потом он услышал тихий плач, доносившийся с кровати. Эллиот вернулся к женщине и взглянул на нее. Трудно сказать, продолжалось ли исцеление. И тогда он вспомнил о пузырьке, спрятанном в кармане.

Он колебался одно мгновение. А кто бы не колебался? В пузырьке было всего несколько капель. Видеть ее страдания было невыносимо.

Убийства, совершенные ею, были слепыми. И какой мерой можно измерить глубину ее мук и стыда?

Женщина посмотрела на него прищурившись, словно яркий свет причинял ей боль, и тихо спросила на латыни, как его зовут.

Эллиот ответил не сразу. Даже тон ее голоса выдавал природный интеллект. И в глазах тоже светился ум.

Теперь она не казалась ни сумасшедшей, ни растерянной. Просто страдающая женщина.

– Прости меня, – произнес он на латыни. – Эллиот, граф Рутерфорд. В моей стране меня называют лордом.

Женщина внимательно смотрела на него. Села и, потянувшись за свернутым в изножье кровати пледом, натянула его на себя, укрывшись до пояса. Солнце сверкало на ее черных волосах.

Ее черные брови изогнулись изящными высокими дугами. Светло-карие глаза были просто волшебны.

– А твое имя можно узнать? – спросил Эллиот на латыни.

Она горько улыбнулась:

– Клеопатра. В моей стране меня называют царицей. Тишина оглушила Элиота. В груди разлилось тепло, не похожее на боль, которую вызывали иные потрясения. Он молча смотрел женщине в глаза, не в силах ответить. И тут ему стало так радостно, так весело, что душу покинули и страх, и жалость.

– Клеопатра, – прошептал он почтительно, благоговейно.

Она заговорила на латыни:

– Говори со мной по-английски, граф Рутерфорд. Говори на том языке, на котором ты говорил со служанкой. Говори на том языке, на котором написана эта книга. Принеси мне поесть и попить: я очень голодна.

– Хорошо, – ответил он по-английски. И повторил ее просьбу на латыни: – Еды и питья.

– И ты должен сказать мне… – начала Клеопатра, но замолчала. Боль в боку обожгла ее, потом, морщась, она прикоснулась к ране на голове. – Скажи мне, – сделала она еще одну попытку заговорить и смущенно взглянула на Элиота. Она явно старалась что-то вспомнить, но ее охватил страх, и, сжав руками голову, закрыв глаза, она разразилась рыданиями.

– Потерпи, у меня есть лекарство, – прошептал Эллиот. Он осторожно присел на краешек постели и вытащил из кармана пузырек, в котором оставалось полдюйма искрящейся на солнце жидкости.

Клеопатра подозрительно взглянула на пузырек. Проследила за тем, как Эллиот открывает его. Он поднял пузырек и нежно провел рукой по ее волосам, но она остановила его. Показала на свои веки, и Эллиот увидел, что там кое-где еще оставались маленькие участки без кожи. Она взяла у него пузырек, капнула на пальцы и стала втирать жидкость в веки.

Эллиот прищурился, внимательно наблюдая за действием эликсира. Он слышал слабое шуршание и потрескивание.

Клеопатра подняла пузырек вверх и влила оставшуюся жидкость в рану на груди. Пальцами левой руки растерла эликсир по краям раны, тихо вздохнула, вытянулась на постели и замерла.

Прошло несколько минут. Эллиота поразило то, что он увидел: эликсир действовал на ее тело только в тех местах, где был прямой контакт. Веки стали нормальными, темные ресницы превратились в густую бахрому. Но в боку по-прежнему зияла ужасная рана.

Только сейчас Эллиот начал в полной мере осознавать, что перед ним та самая Клеопатра, что Рамзес оживил тело своей утраченной возлюбленной. Только теперь он стал понимать, почему Рамзес сделал то, что сделал. И Эллиот задумался, хорошо ли обладать такой властью. Он мечтал о бессмертии, но вовсе не о власти над смертью. А этот эликсир способен не только подарить бессмертие, но победить саму смерть.

А вот последствия… они пугали его. Что происходит в сознании этой женщины? В порядке ли ее рассудок? Боже, нужно как можно скорее встретиться с Рамзесом.

– Я принесу еще лекарства, – сказал Эллиот по-английски, тут же переводя свои слова на латынь. – Я принесу его сюда, а ты пока отдохни. Тебе нужно еще полежать на солнышке. – Он указал на окно. Говоря на двух языках, он объяснил ей, что солнце действует на нее не хуже, чем лекарство.

Клеопатра мрачно посмотрела на него. Повторила его английские фразы, превосходно копируя произношение. Ее глаза сверкали безумным огнем. Она забормотала на латыни, силясь что-то вспомнить, и снова начала всхлипывать.