Мурка
Шрифт:
Бам! Мужик брякнулся на бок как был вместе со стулом, не успев даже ничего сообразить. Распластался тушкой убитого носорога и не подавал признаков жизни. Добрый удар, любил я занятия по рукопашке, особенно раньше, когда колено не подводило.
Под задницами у его дружков стулья будто сами назад отпрыгнули. Так резво они вскочили, видно, потрезвее своего собрата были. Кинулись на меня вдвоем пока я еще сидел. Думали, что я тюлень, раз жопу не сумел оторвать и стойку принять. Но я не тюлень — не вставая со стула, припечатал ближайшего ударом ноги в колено. Тот рухнул, как срубленное деревце, схватившись за
Мужик провалился в пустоту и потерял равновесие. Бам! — я добавил ему инерции ударом в затылок. Тот зарюхался щучкой и зацепил соседний столик. Что-то разбилось. Визги, крики. Эх... Нехорошо с соседями получилось...
Первый уже очухался, хромая схватил с чужого стола бутылку. Ему бы ее разбить и розочку сделать, но бугай не догадался. Кинулся на меня размахивая «Мартини». Что же вы такие неугомонные?
Он слишком разогнался и снова напоролся на мою ногу. В это раз я задрал ее повыше и зарядил в живот прямым. Охнув, туша согнулась в три погибели и, выронив бутылку, медленно сползла на пол, принимая позу эмбриона. Он что что-то выл, но из-за бухающих битов не слышно. Его дружки просекли, что оппонент им не по зубам и тихо отползали в сторонку, а к нам уже бежала охрана... Кто кричал, чтобы вызвали полицию.
— Полиция уже здесь, — ухмыльнулся я, нащупав в кармане ксиву.
Славный вечерок получился, как в старые добрые...
***
— Григорий Андреевич! — укорял меня молодой напарник, выворачивая от здания УВД на своем «Крузере». — Что же вы наделали? Лучше нам вернуться, пока кипишь не начался.
— Пошли они все на хер, Игорёша, — я открыл окошко и закурил. — Спать хочу, устал сегодня.
— Да за такую выходку вас вмиг из органов попрут!
— Да наработался я, Игорь. Сыт по горло. Пенсия есть, прорвемся.
В управление, куда меня доставили, я по-быстрому дал под запись объяснение дежурному участковому, не стал дожидаться приезда начальства, ОСБ и представителя инспекции по личному составу. Вызвонил Игоря и послал всех дружно на хер. Дядя Гриша не намерен пресмыкаться перед этими пафосными хлыщами, которые его будут жизни учить.
— И куда вы теперь? — участливо спросил опер.
На его немного еще детсковатом лице с пухлыми щечками отразилось неподдельное участие.
— Домой, куда ж еще...
— Это понятно... я про вообще. Не думаю, что это так все замнут. И полкан на вас зуб точит.
— В такси вон пойду, — бодро заявил я. — Машину свою одолжишь по старой дружбе? Потом на свою заработаю...
— Григорий Андреевич, на таких машинах не таксуют, — молодой оперативник бережно погладил руль в кожаной оплетке.
— И откуда у простого милиционера такая тачка? — поинтересовался я.
— Я не милиционер, а полицейский, — хохотнул старлей.
— Тогда понятно, — хмыкнул я. — А я до сих пор не могу себя полицией называть. Не лежит душа к этому слову...
— Да что душа, Григорий Андреевич? — учил меня жизнь Игорек. — Извините, конечно, но за идею сейчас уже никто не работает. Вы мыслите по старому, поэтому и не продвинулись.
В вашем возрасте уже полковничьими погонами надо сверкать, а вы все в засадах сидите.— Хороший ты человек, Игорь, далеко пойдешь... Но если все будут погонами сверкать, кто тогда будет в засадах сидеть?
— Молодые...
— Не та сейчас молодежь... Нет запала и хватки. Все больше на «пробить по базе». Да «дождаться результатов экспертизы», когда данные и адрес жулика им на блюдечке принесут.
— Так время сейчас такое, Григорий Андреевич. Пицца приезжает к нам быстрей, чем полиция. Это нормально... И преступность сейчас все больше в инфополе уходит. Мошенники через интернет и телефоны работают.
— Вернется все еще на круги своя... — я вздохнул. — В хорошем смысле... Попомни мои слова, Игорёк...
***
Приказ о моем увольнении состряпали быстро и задним числом. Виданное ли дело, майор полиции устроил пьяный дебош в общественном месте. Даже ролики тех, кто успел поснимать на телефон, в интернет просочились. Несколько дней я ощущал себя звездой сетей.
Но по документам, получается, что морды я бил уже, будучи абсолютно гражданским человеком. Рапорт я подмахнул по собственному, тоже задним числом, а до уголовно-судебных разборок с «вахтовиками» дело не дошло. Пришлось им отстегнуть за моральный ущерб, чтобы те заявы за побои на меня не накатали. Ну и хрен с ними.
Ура! Пенсия-таки! Дождался... Хотя я ее и не ждал вовсе.
А «вахтовики» эти оказались вовсе не вахтовики. Интересные ребятки. Я когда с ними дела заглаживал, и на «переговорах» встретился в шаурмечной с их главным, золотозубый, погоняло которого оказалось Феликс, участливо меня спросил:
— Слышал, тебя на вольные хлеба отправили?
— Сам ушел, — буркнул я. — На пенсию.
— Ну, ну, — усмехнулся тот, сверкнув «куполами». — Знаю, как это бывает. Сначала ты здоровье рвешь, на государство пашешь, а потом тебя под зад пинком. И назавтра забыли, как звать-величать.
— Ты-то здоровье рвал? — хмыкнул я.
— Так я ведь свой, Гриша... — Он придвинулся ко мне ближе и понизил голос. — Из бывших сотрудников. Но до пенсии не доработал, капитаном ушел, послал всё к чертям, пошел на заработки.
— И как? Заработал? — прищурился я.
— На хлеб с маслом хватает, — тот загадочно лыбился. — И еще кое на что...
— Рад за тебя, Феликс, — я придвинул ему пачку денег. — Все? Мы в расчете? Пиши расписку, что претензий ко мне не имеешь и денежку в такой-то сумме за моральный ущерб от меня получил. Подпись, дата...
— Да ты погоди, — Феликс положил мне на плечо руку. — Напишу я и без денег. Забери обратно.
Он подвинул купюры.
— Вот как? — я приподнял бровь. — В чем подвох? Не привык я к бесплатному сыру...
— Ни в чем... Вижу, ты человек с хваткой, с опытом, такие нам нужны. Не хочешь на меня поработать? По деньгам не обижу — лучше, чем в ментовке будет. За месяц свою полугодовую зарплату отобьешь, если все правильно делать будешь.
— Ха! Что это за работа такая, где такие бабки платят?
— Работа не пыльная, но для избранных. Как раз для таких, как ты...
— Рассказывай, — кивнул я. — Я уже ничего не теряю. Я гражданский человек, пенсионер, мне пофиг.
— Вот это по-нашему, — довольно оскалился Феликс.