Мурлов, или Преодоление отсутствия

Свободная стена была увешена плакатами, развенчивающими пагубное пристрастие к никотину и алкоголю. К сожалению, времени для ознакомления с печальными последствиями курения и пьянства у нас уже не было. И нам его никто не предоставил.

– Проходите по одному человеку к столу, – раздался тот же голос.

– Очень приятно, когда с тобой говорит Невидимка, – сказал Рассказчик, – спасибо, старина Герберт.

– Без эмоций, попрошу вас, – сказал голос.

Рассказчик неожиданно для всех нас по-идиотски вытянулся, выпятив живот и оттопырив зад, и отдал двумя пальцами честь, и стал уморительно похож на бравого солдата Швейка.

Подошли к столам. В углу слева Боб, потом Борода, справа от меня Сестра с ребенком, потом Рассказчик, жена Боба. У крайнего стола никого не было.

– Ребенка – на другой стол, – распорядился желеобразный врач.

– Как? – не поняла Сестра.

– Ребенка – на другой стол, – снова колыхнулось желе.

Сестра отвела ребенка к крайнему столу.

– Все готовы? Раздеться!

– Но тут нигде нет перегородок! – воскликнула Сестра.

– Повторяю: всем раздеться! Догола.

– Вам особое приглашение? – обратился ко мне пожилой врач.

– Не понял, – сказал я.

– Запишем, – сказал врач. – Не… понял… Раздевайтесь!

– Только после вас.

Я встал вполоборота к двери.

Врач с минуту молча смотрел на меня, а потом стал монотонно задавать вопросы. Его интересовало все: фамилия, имя, отчество, пол, год рождения, место проживания, образование, специальность, место работы… Видимо, он собирался ставить диагноз отдельно по каждому пункту анкеты. Когда он добрался до родителей, я на матери – любезно отослал его к ней и отказался отвечать на остальные интересующие его вопросы. Анкетой пусть занимаются кадры, сказал я.

– У нас анкеты занимаются кадрами. Давление?

– Сто двадцать на восемьдесят.

– Пульс?

– Шестьдесят четыре.

– Задержка дыхания?

– Минута сорок.

– Сколько раз мочитесь?

– А сколько надо? Послушайте, доктор, давайте ускорим этот процесс. Как вам удобнее, так и пишите. И вам так привычнее. А мне все равно.

– Хорошо. Температура? Тридцать шесть и семь. На учете онколога состоите? Не состоит. Дерматолога-венеролога? Нет. Нарколога? Нет. Жалобы есть? Нет. Рост? Сто восемьдесят два. Вес? Восемьдесят два. Объем груди? Сто восемь. Зрение? Единица. Глаза – два. Слух? А вот слух проверим. Что-то слухов стало много. Отойдите к стенке. Отвернитесь. Нет, не для расстрела. Зажмите одно ухо. Любое. Шесть.

– Десять.

– Хорошо. Теперь другое, противоположное. Семнадцать.

– Сто одиннадцать.

– Так, слух прекрасный. Плоскостопие – нет. Язык – не обложен. Моча, ага, моча – в пределах. Желудочный сок…

– Желудочного сока много, – сказал я. – Хватит на индейку.

– Желудочный сок – выше нормы. Нужна послабляющая молочно-огуречная диета. А в остальном у вас, как у космонавта.

– Можно в космос?

Врач, не отвечая, записал, что я здоров, коэффициент анормальности составляет семнадцать процентов.

– Так, теперь прививочку и можете быть свободны. Готовьте руку, – врач стал возиться со шприцем и ампулами.

– Я и так свободен, без прививки. Вот эти трое, и дама с ребенком, кстати, тоже. Они все со мной. Предупредите коллег. Во избежание эксцессов.

Врач подумал и согласился с моими доводами. Его коллеги также не возражали. Шприцы с вакциной экономятся, только-то и всего. Хотя врач, осматривающий Сестру, недовольно пробурчал себе под мясистый нос, что всех женщин надо прививать, как деревья, чтобы приносили плоды. Он, видимо, что-то спутал.

Покончив со мной, мой личный врач вымыл с мылом руки, достал из стола «Наставление терапевта» и углубился в изучение его оглавления.

Я отшустрился раньше всех. У Бороды еще только интересовались, на что он жалуется.

– Ноги обварил. Чем-нибудь смазать бы, а то у Сестры мазь кончилась.

– Надо быть осторожнее, когда на ноги льете кипяток, – посоветовал врач. – Вот вам рецепт.

– А где я это все возьму?

– Это ваши проблемы.

– Но вы-то окажите мне сейчас хоть первую помощь, – настаивал Борода.

– Первую помощь? – эскулап нажал кнопку.

Я давно обратил внимание, что у врачей лучше всего получаются безобразные записи в медицинскую карточку и нажатие на кнопочку.

Вошли четыре санитара.

– Обмойте ему ноги и все, что положено.

Санитары сунули под нос Бороде тряпку, тот обмяк, они подхватили его за руки, за ноги и унесли.

Вторым к финишу пришел ребенок. Врач спросил, как его зовут, и, не вдаваясь больше в лишние расспросы, заполнил карточку.

Зато Сестру обследовали с пристрастием и дотошностью – она была красивая женщина. Волосатые пухлые руки и блестящие круглые глазки не пропустили ничего: измерили пульс, давление, температуру, вес, рост, объем груди, талии, бедер, долго прослушивали легкие с двух сторон, на предмет отсутствия увеличения печени и воспаления аппендицита – клали Сестру на кушетку и, сопя, щупали обширную область возможного присутствия этих органов; на предмет отсутствия сколиоза – разворачивали Сестру к себе спиной, чертили зеленкой по позвоночнику пунктир и, облизывая губы, заставляли ее наклоняться и выпрямляться; на предмет отсутствия поясничного остеохондроза – опять клали на кушетку и, держа Сестру за пятки, поочередно поднимали ноги; на предмет изучения полной картины восстановления нормального пульса – предлагали Сестре трижды, с промежутком, присесть по десять раз. Желе тряслось, пыхтело, потело, а потом плюхнулось на стул и закрыло глаза.

– Что, гаденыш, слабо? – спросила Сестра.

Гаденыш, раскрыв рот и глаза, потянулся к кнопке.

Я перехватил его руку.

– Не надо, – приказал голос. – Никому ничего не делать.

Я выпустил волосатую руку. На ней остались белые следы от моих пальцев. Рука ударила по столу, рванула на себя ящик стола, достала таблетки, захлопнула ящик и стала сжиматься и разжиматься в бессильной ярости, как обрубок червя.

Мы оделись. Открылась выходная дверь, а через несколько секунд раздался голос:

– Десять человек – заходите!

После яркого света мы оказались в полумраке.

– Где Борода? Что с ним? – спросила Сестра.

– Здесь Борода, – послышался голос из темного угла.

– Что они сделали с тобой?

– Ничего, сволочи. Взяли и кинули, как собаку. Сначала что-то под нос сунули, как обухом по голове, но через минуту оклемался, меня парфюмерией не возьмешь! В себя пришел, когда меня свалили в этот угол. У нас больных нет, сказали, в другой раз ноги отрежем, чтоб не болел и не жаловался.

– Хорошо, что я не пожаловался на голову, – сказал Боб. – Я уж совсем было хотел сказать, что у меня от их заботы голова идет кругом.

– Да, Боб, это хорошо, что ты не пожаловался на голову! – развеселились мы. – И на энурез заодно.

– О! Я буду жаловаться на главврача! – воскликнул Боб.

– Ты лучше пожалуйся на общество охраны памятников.

– Где мой адвокат? – вопил, как пьяный, Боб, а мы, как пьяные, дико хохотали и шли на ощупь по темному туннелю.