Мурлов, или Преодоление отсутствия

– Ну, и кто он? Из Штатов, небось, или душман, «дух» какой-нибудь?

– Гаучо. Из Аргентины.

Тут даже Мурлов удивился.

– Занесло же его, однако!

– Да, но язык русский лучше нас знает. Хотя и на гаучо не похож. Я, правда, ни одного гаучо живьем вот так вот не видел, даже не знаю, что это такое. Помню, фильм был, «Война гаучо», а о чем он?.. Такой маленький, рыженький. А может, и черненький? – задумался Боб. – Но крепыш. Не столкнешь. Как влитый на земле стоит, – Боб, словно картой, щелкнул визиткой об лавку. Карточка спружинила и отскочила в сторону.

– Ладно, давай клясться, – согласился Марлинский. – Где она, визитка твоя?

Визитка как испарилась. Члены тройственного союза осмотрели все кругом, но визитки нигде не было.

– Спер, что ли, кто? Да кому она нужна? – сказал Боб. – Ну, да черт с ней! Давай твои трусы, Теодоро.

– Вот я потому и с бабами завязал, – сказал Федя. – Только соберусь какой-нибудь поклясться в вечной любви, а она тут же непонятно куда исчезает. Так что у меня целибат.

– Это ты зря, – не одобрил его Боб. – Двум смертям не бывать, а одной не миновать – так уж лучше от бабы, чем от целибата.

По зрелом рассуждении все-таки поклялись на том месте лавки, где только что лежала эта чертова визитка, вечно быть вместе и никогда не разлучаться ни при каких обстоятельствах. Ни-ни!

Глава 39. Если вам ничего не осталось в жизни, звоните по телефону 665–445

Вера Сергеевна давно уже знала об этом. По тому, как внезапно появлялись незнакомые люди и внезапно исчезали знакомые. Собственно, она даже не удивилась, что машина времени не только создана, а уже и сдана в эксплуатацию. Иначе чем объяснить ежедневную рекламу: «Такси – в любое время и на любые расстояния». Если, конечно, радио не врет в очередной раз. Ну и на том спасибо, что хоть отвлекает от разных мыслей.

Ее в этом году, кажется, никто так ни разу и не спросил: а как твое самочувствие, старуха? Спросить некому. Значит, и пожалиться тоже некому. Был Боренька, царствие ему небесное, и нет Бореньки. И все потеряло всякий смысл, и стало все равно. Каждый день она поднималась еще затемно. Неспешно пила чай и, держась за бок, шла к метро. Стоило ей подумать о Бореньке, как бок, точно ей в наказание, начинал нестерпимо болеть. Но что значит нестерпимо, если стерпела смерть сына! Почему она шла в метро, она и сама не знала. Минут пять она дожидалась открытия станции, спускалась в гулкий, такой чужой зал и проходила к последнему сиденью возле глухой стены. Садилась там лицом к стене, доставала последнее письмо Бореньки, в котором он писал, что навсегда возвращается в Воложилин. Как она была счастлива тогда! Вздохнув и откинув голову, она начинала читать.

«Милая мамулька!» – видела она, дальше слезы застилали глаза и она по памяти проговаривала письмо вслух. А когда подходил или уходил поезд, она выкрикивала те строки письма, какие приходились на этот миг, швыряла их из последних сил в глухую безответную стену гранита. И слова эти были одни и те же: «Как я соскучился, мама, по тебе! Когда же мы будем вместе?» Слова эти смешивались с гулом ламп и людей, сквозняков и воспоминаний, смешивались в аморфный ком, утюжимый ревом подземки, и откладывались в прошлом плоскими серыми листами отчаяния. Придя в себя, она по привычке говорила: «Господи! Спаси и сохрани его! Спаси и сохрани!» – и шла домой. Вера Сергеевна не замечала, что уже несколько дней кряду за ее спиной сидит и прислушивается к ней, наклонив круглую голову, солидный господин в черном смешном котелке.

Сегодня, уже ближе к утру, прямо над спинкой кровати появилась жуткая рожа, скалится и тянет к ней руку, прямо к горлу. Она уж и вправо подвинется, и влево, а рука тянется, тянется, все ближе и ближе к горлу. А ей вроде как и просыпаться совсем не хочется, и от непрошеной руки хочет избавиться по-хорошему. Но когда поняла, что это не удастся сделать, не вытерпела, села на кровати и закричала во весь голос:

– Да сто чертов! Да сгинь ты, проклятая! – и перекрестила ее трижды.

И тут же очнулась. И впрямь, сидит она на кровати и кричит, срывая горло, в направлении входной двери, а рука еще в воздухе крест накладывает. И так зримо-зримо видит она, уже не во сне, что туда тень – ширк! – и исчезла, еще и занавеска колышется. Она вскочила, насколько бодро еще могла вскочить, и – к входной двери. Все закрыто! «Значит, – подумала, – знак первый оттуда».

А тут еще по два раза на дню, утром и вечером, по радио реклама «Бюро ритуальных услуг». И так бодро обещают весь комплекс услуг, что хочешь не хочешь, а захочешь. Так слушала она их месяца два, если не больше. Стала даже называть их для себя «Бюро добрых услуг» и до того привыкла к ним, что стоило закрутиться и прослушать это объявление, как не по себе становилось. Стали они Вере Сергеевне гарантом ее спокойствия. Хотя, кто хоронит мертвецов, тот сам мертвец. И тут-то она себя и поймала на мысли, что уже вступила на тот путь, который ведет к ним, в эту фирму, и каждый день делает им шаг навстречу. Вот и сон в руку.

И когда радиореклама подготовила ее по высшему разряду, раздался телефонный звонок и с того конца провода вежливо представились:

– Добрый день. Вас беспокоит «Бюро ритуальных услуг». Ваш заказ принят. У нас все готово. Начинать сегодня или завтра с утра?

Вера Сергеевна ничуть не растерялась, для нее это не было неожиданностью. Дело в том, что ей звонили все кому не лень. То требовали от нее какого-то Игорька, то отдел сбыта, то грозились покончить с собой… Один, должно быть, абсолютно глухой мужчина все добивался от нее на протяжении трех месяцев пуска второй очереди метро. Как-то пришел счет на двенадцать пенсий за разговор с Тель-Авивом и каким-то Уогга-Уогга.

Вот и на этот раз Вера Сергеевна не растерялась, а вежливо попросила подождать пять минут.

– Мы сейчас обсудим, и я вам перезвоню. Напомните мне, пожалуйста, ваш номер телефона.

– 665–445.

Через пять минут позвонила, ответил тот же голос.

– На завтра, – сказала, слабея, Вера Сергеевна. – Лучше с утра.

– К восьми?

– Лучше к девяти.

– Еще раз благодарим вас за ваш заказ. До завтра. Всего доброго.

Несколько минут она сидела, привыкая к своему новому состоянию. Может, кто пошутил? Да кто же будет так шутить? И, странно, самочувствие вдруг улучшилось: исчезла раздражительность, пропал постоянный свист в ушах, перестали трястись руки. Чудо, бок справа перестал болеть. Грызун, похоже, нажрался и на время уснул.

И снова звонок. Уточнить, что ли, хотят что-нибудь, подумала она. Оказалось, звонок не из «Бюро», а из таксопарка, который подает «Такси – в любое время и на любые расстояния».

– Вызывали?

– Нет, вы ошиблись, – даже улыбнулась она и совсем было положила трубку, да спохватилась. Ужасно хотелось перекинуться хоть с кем-то живым словом. – Вызывала, вызывала.

Назвала адрес, фамилию, номер телефона. Попросила заехать через пятнадцать минут.

Окинула взглядом комнату и собралась уже выходить, как раздался звонок. Что-то сегодня раззвонились… Уточнили заказ и сказали, что машина уже ждет под окнами.

– Под окном, у меня одно окно, – почему-то рассмеялась Вера Сергеевна.

– Тем лучше, – обрадовалась девушка в трубке.

Водитель был немолодой любезный человек с приятным лицом и тонкими руками.

– Вы трудились раньше в народном хозяйстве?

– Да, был преподавателем в СХИ. Грибков Н.А., – он указал на табличку с фотографией. – Не помните? С кафедры разведения. А я вас сразу узнал, Вера Сергеевна. Вы многим нравились. И не нравились, – улыбнулся он.

– Да, все в жизни имеет разные стороны, – улыбнулась она. Давно ей не было так приятно общаться с другими людьми. – И многие, кто знал меня с той стороны, где был институт, не узнают меня сейчас с этой стороны, где пенсия.