Мушкетер

— Даже если доберёмся до Гваделупы или Мартиники, — сказал Пончик, — они все равно ещё не объявлены владениями Франции, колонисты тамошние обживаются на свой страх и риск. А нам ведь в Доминикану нужно, то есть в эту… как её…

— Эспаньолу, — подсказал Ярослав.

— Во-во! В гости к испанцам. Думаете, они нас ждут?

— Ждут! — хмыкнул Быков. — С кандалами! Закуют нас всех в железа — и погонят на плантации… сахарного тростника или что там рабы выращивают… Кофе?

— Есть ещё одна ма-аленькая непонятка, — усмехнулся Олег. — С Гваделупы на Эспаньолу тоже ведь надо как-то добраться. А на чём? В общем, давайте будем поспешать медленно! Сначала осмотримся как следует. Глядишь, и сыщется подходящий вариантик.

Шурик длинно и тоскливо вздохнул.

— А время-то идёт, — пробормотал он. — Пока осмотримся, пока сыщем, уже и жить некогда будет. По паспорту-то мы молодые совсем, а так… На пенсию скоро!

— Ага, — фыркнул Сухов. — Щаз-з!

Ярослав с хитрой усмешечкой поглядел на друзей и спросил:

— А вы разве ничего не заметили?

— Ты о чём?

— Да вы в зеркало посмотритесь! У вас седина пропала, и морщины поразгладились. Побочный эффект твоего туннеля, Витёк! Молодильный!

— А точно… — уставился на друзей Александр. — Тебе, Олег, будто кто маску сделал для лица. Или подтяжку. Угу…

Сухов провёл рукою по щеке, словно убеждая себя в правоте Понча, и сказал:

— Значит, это самое… Время ещё есть!

Граф развил бурную деятельность. В тот же день с пастбищ пригнали двух красавцев-коней нормандской породы, чалого и гнедого.

Олег оседлал чалого, Ярослав — гнедка, а слуги их довольствовались спокойными беарнскими меринами из замковой конюшни.

Сухова с Быковым снабдили шпагами и палашами [18] для конного боя, дали каждому по паре пистолетов-пуфферов и перевязи из буйволиной кожи с патронами-натрусками, по мешочку для пуль с фитилями, по пороховнице и испанской даге [19] а Олегу вдобавок достался увесистый кошель, набитый золотыми пистолями. [20]

— Короля нашего склоняют по-всякому, — напутствовал сына д’Арси, — но ты оставь эти сплетни невежам. Когда Людовик был ещё мал, наставник его, Воклен дез Ивето, спросил, в чём состоит долг доброго государя. «Бояться Бога», — ответил будущий король. «И любить справедливость», — дал подсказку учитель. Однако дофин [21] считал иначе. «Нет! — сказал он. — Нужно вершить справедливость!» Этой заповеди его величество верен по сию пору. Когда же Людовику едва исполнилось шестнадцать, он заявил королеве-матери: «Сударыня, я всегда буду заботиться о вас, как подобает доброму сыну. Я хочу избавить вас от груза забот, который вы взяли на себя, выполняя мои обязанности; пора вам отдохнуть, теперь я займусь государственными делами сам и не потерплю, чтобы кто-то, кроме меня, распоряжался судьбой моего королевства. Теперь я король». Уж если в юности самодержец был так решителен и твёрд, то странно упрекать его в мягкотелости ныне, в зрелые годы! Спору нет, его величество упрям, бывает вспыльчив и долго помнит зло, зато терпеть не может лжи…

18

Палаш — длинный прямой клинок с двусторонней заточкой, сочетающий достоинства меча и сабли. Имеет развитую гарду с чашей и дужкой.

19

Дага — кинжал для левой руки при фехтовании шпагой. Пуффер — короткоствольный пистолет с набалдашником на рукоятке (чтобы легче выхватывать).

20

Пистолем во Франции называли испанский дублон, монету достоинством в 2 пистоля (исп. doblon — двойной). 1 золотой пистоль (дублон) соответствовал 10 французским ливрам (серебряным). 1 ливр — 20 медных су. 1 су равнялся 4 лиарам, а 1 лиар — 3 денье.

21

Дофин — титул наследника французского престола.

— А что же всесильный кардинал? — не утерпел Ярослав.

Граф тонко улыбнулся.

— Его высокопреосвященство — великий человек, истинный государственный муж, — сказал он. — Его никто не любит, а вельможи держат зло на Ришелье, ибо он не щадит никого, укрепляя власть и поддерживая порядок. Монсеньор жесток, но не кровожаден, властен, но верен королю…

— У них тут свой тандем, — хмыкнул Пончик, копошившийся в углу. — Угу…

— Цыц! — сказал Олег, и д’Арси кивнул с одобрением — правильно, мол, нечего слугам в господские разговоры вмешиваться.

На следующий день Сухов проснулся с ощущением неясных, но радужных перспектив. Вроде уж угасли давно ребяческие восторги, а вот поди ж ты…

Или это так явление класса «туннель» подействовало? Омолодило восприятие мира? А что, очень даже может быть.

Откинув одеяло, Олег потянулся, встал и прошлёпал босыми ногами к окну. Вид отсюда открывался недурственный — за зубчатыми стенами замка распахивался сине-зелёный простор. Алое солнце висело над пологими холмами, скошенные поля выглядели на них чёрными заплатами, по извиву дороги тащился воз, гружённый сеном.

Было довольно свежо, а нижнее бельё «в период правления Людовика XIII» популярностью не пользовалось — длинная сорочка исполняла функции и рубашки, и кальсон.

Быстро одевшись и обувшись, Сухов привёл себя в порядок — с утра ему предстояло объехать, на пару с «отцом», родовые владения.

Спустившись вниз, он встретил давешнего хромого, едва не скомандовавшего: «Огонь!» Это был дальний родственник графа, то ли троюродный племянник, то ли внучатый. Звали его Робер-Арман Дешамп дю Сарра, был он нищим мелкопоместным бароном и, по всей видимости, рассчитывал пролезть в законные наследники графа.

Весь вчерашний день он волком смотрел на Олега, а сегодня с утра просто в глаза заглядывает, чуть ли не подлащивается. Надо полагать, вызнал, что Сухов отъезжает, не претендуя на графское добро. Олег любезно поклонился барону и отправился к конюшням.

В замке было заметно оживление — все словно проснулись от злого колдовства и вот с самого рассвета бегают, трут, убирают, наводят чистоту, расстилают камчатные скатерти, достают из сундуков золотую да серебряную утварь.

Крепкие дворовые мужички выкатывают из погребов бочки с винами, крестьяне неспешно тащат к графскому столу окорока и сыры, пышные караваи, кудахчущих кур и визжащих поросят.

— Как спалось? — послышался ласковый голос д’Арси, и Олег с живостью обернулся.

— Вашими молитвами, отец, — сказал он с лёгким поклоном.

Вымолвить заветное слово ему удалось запросто, без напряга и фальши.

Граф выглядел молодцом — суховат, подтянут, бодр и весел. Одетый не без щегольства, он обул ботфорты, готовясь к прогулке верхом.

— Коня! — отдал приказ его сиятельство, и конюх бегом подвёл вороного скакуна английских кровей. Копыта звонко цокали по булыжнику двора.

Обычно не терпевший чужой помощи, его сиятельство с удовольствием позволил Сухову подсадить себя. Вскочив на своего чалого, Олег притронулся к полям шляпы и сказал с улыбкой:

— Готов следовать за вами, отец.

Старик расцвёл, как майская роза, и направил гнедка к воротам. Вопреки ожиданиям, подъёмного моста не оказалось, а тот, что был, гулким пролётом соединял края полузасыпанного рва, заросшего густой травой.

Встречные тётушки в длинных юбках с передниками, в шнурованных корсажах и в шаперонах, [22] накинутых на головы по холодку, приветливо кланялись графу. Вилланы, [23] бредущие с граблями на плечах, поспешно снимали шляпы.

22

Шаперон (фр. chaperon) — накидка с капюшоном. К началу XVII века она уже вышла из моды у знати, а у простонародья сохраняла популярность. Именно такую накидку красного цвета (le petit chaperon rouge) сшила одна бабушка своей внучке, а переводчики растолмачили по-своему, назвав её Красной Шапочкой.

23

Вилланы — лично свободные крестьяне, пользовавшиеся землями, предоставленными феодалом.

Деревушка, как показалось Олегу, изменилась мало — одноэтажные фахверковые [24] дома с многочисленными пристройками теснились вдоль кривоватой улочки, как и прежде, в будущем.

— А велика ли Московия, сын мой? — неожиданно спросил Рене Жереми.

Сухов улыбнулся про себя — похоже было, что графу не шибко интересны русские просторы, его больше занимает возможность лишний раз обратиться к сыну, само это слово произнести — и услышать ласкающий ухо ответ.

24

Фахверк — каркасный дом, со стенами, сложенными из деревянных балок, видимых снаружи, проёмы между которыми заполняются глиной или кирпичом.