Мускат утешения

— Что ж, раз многим из нас не рады в Уайтхолле, вот мой тост: за паршивых овец флота, и пусть их как можно быстрее отмоют той же щеткой.

Тост приняли неплохо, Вест и Дэвидж выдавили улыбки. Все пили вино и вспоминали припрятанные про запас истории или анекдоты о приливах, погоде, течениях — всё, лишь бы избежать тишины. Уэлби неожиданно громко рассказывал о проливе Пентленд–Ферт, а Мартин и Макмиллан прекрасно общались на тему цинги, ее лечения и профилактики. Но все–таки они с облегчением услышали после пудинга (прекрасная огромная «пятнистая собака», лучшее блюдо на столе), как Джек попросил:

— Доктор, не могли бы вы объяснить своему соседу, что мы собираемся пить за здоровье Его Величества. Его полное право не присоединяться к нам, но если он выберет обратное, то мы пользуемся привилегией пить этот тост сидя.

Третий лейтенант «Корнели» выбрал последнее, как и Жан–Пьер, который даже добавил «Храни его Господь». Вскоре после этого Джек предложил выпить кофе на квартердеке.

Кофе, немного бренди, потом — прощания. Надменно–возмущенные со стороны Гоффина, наиболее искренние от «мускатовцев» — им предстояло отвезти в Кантон целую кипу писем, восторженные от Жана–Пьера.

— Боюсь, обед получился исключительно неудачным, — признался Джек, когда они наблюдали за отплывающими шлюпками («Конину» тошнило за борт). — Деликатная вещь. Снова и снова замечаю, что один человек может разрушить все веселье.

— Он вульгарный тип, — согласился Стивен, — и не умеет пить.

— Господи, и сейчас от этого страдает. Скажи мне, наши больные действительно вынуждены есть этот ужасный суп?

— Его заварили в четыре раза крепче чем нужно, а потом попробовали замаскировать остатками оригинальной смеси. А ту для начала сварили из полуразложившейся свинины, а потом сожгли. Но его не от супа так тошнит, а от черной желчи.

— Да? Уверен, что ты прав. Наверное, стоило составить приглашение так, чтобы ему легче было его отклонить. Будучи в его положении, я, рискну сказать, разрушил немало вечеринок своей мрачностью, прежде чем научился ссылаться на уже назначенные встречи. Трудно поверить, насколько важным может стать для человека его ранг — имею в виду место в мире, нашем деревянном мире — после того, как прослужил что–то около двадцати лет и его порядки, законы, обычаи и, храни нас Господь, даже одежда стали второй натурой. Бедняга «Конина» — Боже, как он блюет — должно быть, прослужил около тридцати лет. В девяностом третьем он был вторым лейтенантом на «Беллерофоне», когда я оказался на нем пассажиром, и в списке пост–капитанов он стоял на пять позиций выше меня.

— Но все же он нарушил какой–то закон.

— О да, подделка судовой роли. Но я имею в виду важные законы: немедленное послушание, строгая дисциплина, полная пунктуальность, чистота и так далее. Всегда считал их первостепенными, и теперь, когда я снова на службе, благодарю за это Господа каждый день, уважаю их еще больше, и даже более мелкие правила. Дисциплина начинается с мелочи, говорил Сент–Винсент, и не думаю, что смогу заставить себя внести чье–либо имя в списки. Разве что твоя дочь окажется сыном, жаждущим моря. Капитан Пуллингс, мне кажется, вы хотели что–то сказать.

— Да, сэр, если позволите вмешаться. Когда мы поднимем якорь и расстанемся, команда была бы очень благодарна, если бы вы осмотрели корабль…

— Именно это я и планировал, Том. Как только наберем ход, сыграем «все по местам», но без демонтажа переборок, а потом я обойду корабль.

— Да, сэр. Именно так, сэр. Но что я имею в виду: при полном параде. Они не видели расшитого мундира, кроме моего, да и тот лишь дважды после Лиссабона. И это на самом деле не в счет, поскольку я всего лишь волонтер.

Джек был очень привязан к команде «Сюрприза» — непростой в обращении, но исключительно профессиональной, состоящей в основном из военных моряков и приватиров с примесью матросов торгового флота. Они тоже были к нему сильно привязаны. Он не только дал им возможность гордиться трофеями, когда «Сюрприз» ходил с каперским патентом, но и защитил от принудительной вербовки. И хотя в ходе нынешнего плавания его в Лиссабоне утащили на другой корабль, зато публично восстановили в списках флота. Так что вернулся он в золоченом великолепии пост–капитана, придавая фрегату и его матросам восхитительную респектабельность. Корабли–приватиры в целом отличались ужасной репутацией (некоторых едва ли можно отличить от пиратов), так что матросы с каперов сейчас наслаждались новым статусом, защищающим от критики. Им нравилось разглядывать массивный символ этого статуса, с медалью за Нил в петлице и парадной шляпой на голове. В целом на борту считали, что «Сюрприз» получает лучшее из двух миров: относительную свободу и равенство капера с одной стороны, честь и славу королевской службы — с другой. Прекрасное состояние, особенно подкрепленное возможностью очень крупного вознаграждения. Но пока что капитан едва удосужился официально вступить на борт.

По воде далеко разносились команды боцманов — трофеи и их эскорт собирались устанавливать вымбовки.

— Очень хорошо, Том, — согласился Джек. — Но мундир меня убивает. Я спущусь вниз, сниму его и попытаюсь немного остыть. Когда ты с остальными офицерами переоденешься в нанку, набирай ход. Потом спрошу у народа, как у них дела. Доктор, не пройдете ли со мной? Вы не чувствуете, как жарко?

— Вовсе нет, — отозвался Стивен. — Трезвость и умеренность предохраняют меня от полнокровия, они спасают меня от дискомфорта в этом весьма нежарком тепле.

— Трезвость и умеренность — важнейшие добродетели, я их практиковал с ранней юности, — отозвался Джек, — но они неуместны для хозяина, который должен воодушевлять гостей есть и пить своим примером, что твой Роланд…

Сняв сюртук и вытянувшись на сундуке под открытыми кормовыми окнами, Джек ослабил пояс и задумался. Среди дюжины других всплыло имя «Оливер», и он позвал Киллика.

— Чё опять? — завопил Киллик, тоже в одной рубахе. Он очень усердно убирал со стола, и ему не понравилось, что его оторвали от мойки горы посуды, слишком драгоценной, чтобы доверить ее матросам. Те примутся чистить тарелки кирпичной крошкой, стоит только отвернуться.

— Роланд и Оливер, ты о них когда–нибудь слышал?

— Есть один Роланд, сэр, оружейник за Хеймаркетом. Есть еще патентованные леденгольские сосиски Оливера. Когда мы были на берегу, я в «Грейпс» съел немало этих самых сосисок.

— Что ж, — заключил Джек в нерешительности, — я могу задремать. Коли так, разбуди меня, когда наберем ход.

Он услышал сигнал дудки «С якоря сниматься» и неизбежные его последствия: приглушенный топот бегущих ног, команды, дудки, равномерное щелканье палов, усилия матросов на вымбовках, пронзительный свист дудки с барабана шпиля. Разум Джека попытался восстановить текущее состояние команды, судовую роль в том виде, в каком она была в Португалии. Но с тех пор случилось так много всего, а за обеденным столом он так усердно ел и пил, что разум отказался исполнять свой долг. Вместе с далеким криком «чист и готов к подъему» он заснул. После того, как они бросили якорь на этом рейде, наступил исключительно занятой промежуток времени — ремонт «Муската», перемещение французских пленных, осмотр трофеев, перенос его и Стивена вещей на «Сюрприз» и прощание с бывшими соплавателями (они самым добрым образом провожали его радостными криками, когда он в последний раз спускался за борт). В эти часы беспрерывной беготни он, конечно, видел «сюрпризовцев», но только на ходу, обменявшись всего лишь парой слов. Исключение составили только гребцы его шлюпки, возившие его от корабля к кораблю по теплому, спокойному морю. Джек спал, но сну мешала тревога. Мало что так ранит матроса, как если его имя забудут. Долг офицера — помнить их всех.

На деле разбудил его не Киллик, а Рид:

— Вахта мистера Уэста, сэр, и «Мускат» просит разрешения покинуть нас.

— Ответьте утвердительно, и добавьте «Счастливого Рождества». Это придется передать побуквенно. Где мы?

— Только что взяли на кат правый становой якорь, и собирались поднять его, когда матрос по имени Дэвис упал за борт. Мистер Уэст бросил ему конец, и его подняли на борт меньше минуты назад, сильно поцарапанного.

Джек собирался сказать: «Могут бросить его обратно», — но Рида и так баловали все на борту. На «Мускате» угрюмые пожилые матросы бегали через весь шкафут, чтобы помочь ему на трапе; на «Сюрпризе», кажется, будет так же. Рид начинал зазнаваться. Такое поощрять нельзя, поэтому вслух он снисходительно произнес: «Спасибо, мистер Рид».