Муслим Магомаев. Преданный Орфей

Мне никогда не давали лишних денег, о карманных деньгах я читал только в книжках. Если у меня оставалось что-то от школьного завтрака, я спрашивал разрешения истратить эти копейки на мороженое. Одевали меня так, чтобы было не модно, а чисто, прилично и скромно. Если был костюм, то только один — выходной. Про школьную форму нечего говорить — она была у всех. Были у всех и красные галстуки, и единственное различие, да и то не слишком приметное, заключалось в том, что у кого-то красный галстук был шелковый, а у кого-то штапельный. Но у всех мятый и в чернилах.

Не виделись различия и в дворовой компании мальчишек: перед детством все были равны.

— Детство — самая нелукавая пора жизни: всё там в открытую и честно. Мы и ссорились честно. Больше всех я ссорился, а значит, и мирился чаще с Поладом Бюль-Бюль оглы. Верховодили мы вместе — делили дворовую власть. Как представители «верховной власти» двора, вроде Тома Сойера и Гека Финна, то и дело соперничали: кто ловчее «тарзанит», перепрыгивая с дерева на дерево, кто подушераздирающе крикнет Тарзаном. Последнее Полад делал лучше всех.

Эти игры — своеобразная дань поразившему их воображение фильму «Тарзан» с Джонни Вайсмюллером в главной роли, когда мальчишки с упоением подражали непревзойденному экранному герою, исполнявшему потрясающие трюки на экране.

Не меньшей любовью в те годы пользовался у мальчишек и образ мушкетера, также пришедший из фильмов. И мушкетеры, и человек-обезьяна стали примерами для дворовых игр, возникали на детских рисунках Муслима.

Между тем, не мешало бы сказать пару слов об упомянутом Паладе, с которым наш герой делил радости беззаботной жизни под бакинским солнцем. Возможно, старшее поколение азербайджанцев помнит голос удивительного соловья — Бюль-Бюля (с азербайджанского переводится как «соловей»). Для него специально писались песни и арии — певец обладал уникальными вокальными возможностями, считалось, что его верхние ноты были почти беспредельными. Его сын, друг детства Муслима Магомаева, на уровне генетики перенял необыкновенное умение петь так, как никто другой.

— У нас с Поладом различны не только характеры, различными стали и наши судьбы. Мне прочили быть композитором, дирижером, пианистом, как мой дед, а я стал певцом. Полад хотел быть певцом, как его отец, а стал композитором. Я был свидетелем первых шагов Полада на этом его поприще.

Кадр из фильма «Тарзан» с Джонни Вайсмюллером

И не просто свидетелем, а причастны к успехам друга детства — Муслим привез Полада в Москву, познакомил с сотрудниками радио и телевидения.

— С тех пор все и узнали Полада Бюль-Бюль оглы. Потом по его просьбе я записал и спел несколько его песен на радио, в «Голубых огоньках» на телевидении. Но после меня он обязательно считал нужным «перепеть» песню лично. И я решил на этом остановиться. Со временем Полад стал министром культуры Азербайджана.

Глава 6. Музыкальная школа. «Критерий поступления — природный талант»

В 1949 году родственники приводят Муслима в музыкальную школу-десятилетку при Бакинской консерватории. Сюда, по свидетельствам многих, принимали не по блату, а по степени одаренности, и даже высокое положение родителей не могло повлиять на отказ педагогов. «Критерий при поступлении был один — природный талант», — подтверждал и Магомаев. Не удивительно, что большинство выпускников этой школы стали видными музыкантами, исполнителями, композиторами и дирижерами.

И если в обычной школе мальчишке было скучно («Учился я без усердия. Сидеть за партой для меня было все равно что сидеть на шиле».), то с музыкальной школой все обстояло по другому.

— С музыкой было совсем иначе: мне это нравилось. Нравилось, когда говорили о моих первых сочинительских опытах, когда хвалили мою музыкальность. А вот математику, все эти формулы, скобки, да и вообще что-нибудь считать, терпеть не мог. Дело дошло до того, что пришлось для меня приглашать репетиторов по общеобразовательным предметам. Помню одного из них, математика. Хороший был парень, очкарик-умница. Он мне про алгебру, а у меня в голове свое — музыка или гулянье. Ему надоела эта игра в одни ворота:

— Математика из тебя никогда не выйдет. Не потому, что ты тупой, просто ты никогда этим не будешь заниматься. Точные науки не хотят влетать в твою голову. Хотя если ты захочешь, то сможешь. Но ты совсем не хочешь… Поэтому давай о музыке.

И мы часами разговаривали об этом. Тетя Мура, видя, как мы долго сидим вместе, нахваливала меня, говорила дяде: «Вот усердие!..»

Как дети из любой другой школы, ученики из класса Муслима провели свое разделение учителей на категории любимых и не любимых, строгих и не очень. Видимо, в жизни Муслиму чаще попались хорошие учителя, коль он не забыл ни их имен, ни их отношения к своему предмету и ученикам, и с особой беспристрастной признательностью описал их в своих мемуарах. Были моменты в жизни ставшего мега-популярным Магомаева, когда он приглашал стареньких учителей либо на концерт, либо на ужин в ресторане после концерта. Ему доставляло удовольствие не только порадовать педагогов своими успехами, но и выказать тем самым свое уважение к их знаниям, педагогическому таланту и труду.

Вышний Волочек. Класс Валентины Михайловны Шульгиной

И все же большим удовольствием для Муслима Магометовича было вспоминать тех, кто преподавал музыкальную грамоту. Одним из тех, кому предназначались слова благодарности, был Арон Израилевич.

— Он вел у нас музыкальную грамоту. До конца жизни не забуду как он сразу научил нас, еще ничего не знающих в музграмоте, кварто-квинтовому кругу. Он сказал нам: «Я не буду говорить вам: «Здравствуйте, ребята! Садитесь». А вы не должны отвечать мне: «Здравствуйте, Арон Израилевич!» Я буду говорить вам: «Си ми ля ре соль до фа», а вы будете отвечать мне: «Фа до соль ре ля ми си «». И мы уже навсегда запомнили, какие диезы, какие бемоли должны быть на нотном стане.

Любовь к музыке была столь страстной, что свою первую мелодию мальчик сочинил в возрасте пяти лет, когда близкие еще ласково называли его Муслимчик. Мальчик, в котором от рождения дремали ноты, запомнил придуманную музыку на всю жизнь и, став взрослым, вместе с поэтом Анатолием Гороховым сделал из нее песню «Соловьиный час». Под музыку детства взрослый исполнитель пел в полных залах:

Смотрят звезды в тысячу глаз — Я к реке выхожу опять. Хорошо в соловьиный час Счастье повстречать. Хорошо в соловьиный час Счастье повстречать.

Когда мелодия стала песней «Соловьиный час», она вышла на пластинках и появилась в домашней фонотеке многих граждан СССР. Сама песня многим казалось коротенькой — всего три куплета. Похоже, что такое же мнение разделял и сам артист. Уже в 2005 году Магомаев вновь вернулся к воспоминаниям давних лет, и в частности, к песне, рожденной из детской мелодии.

«…Слушая запись, которая на пластинке, всегда было жаль, что прекрасная песня такая короткая. И вот теперь всё встало на свои места, словно пришло время неторопливого раздумья. Песня обрела прекрасное инструментальное вступление — импровизацию. В маленькой симфонии, сплетаясь с романтикой юности, зазвучала немного усталая. «Соловьиный час» из 2005 года — задумчивость взрослого композитора, остающегося юным в душе, умеющего видеть мир глазами детства» [7] . Так делилась впечатлениями от новой оранжировки старой песни давняя поклонница творчества азербайджанского исполнителя.

7

http://www.muslimmagomaev.ru/node/1991

— В 5-летнем возрасте меня уже тянуло на «грустную музыку», и так до сих пор — Терпеть не могу всякие «Королевы красоты» и «Свадьбы», но очень люблю — «Благодарю тебя», «Мелодию» и т. д.

А еще Муслим Магометович уверял, что с ранних лет

«самому подбирать красивые созвучия мне было интересно — это лучше, чем играть чужую музыку».

Между прочим, с Анатолием Гороховым, написавшим стихи к песне «Соловьиный час», Магомаев создал и другие шедевры, среди которых «Шахерезада», «Далекая — близкая», «Рапсодия любви» и др.