Муссон

На третьем вдохе Гай закашлялся, подавился и начал дышать самостоятельно. Он замигал, сперва ничего не видя. Затем его взгляд сфокусировался. Дышал он с большим трудом, каждые несколько секунд на него нападал кашель, но постепенно взгляд становился сознательным.

— Ненавижу, — прошептал он в лицо Тому. — Я по-прежнему тебя ненавижу. И всегда буду ненавидеть.

— Да за что, Гай, почему?

— Тебе надо было дать мне утонуть, потому что однажды я убью тебя.

— За что? — повторил Том.

— Ты знаешь, — с трудом ответил Гай. — Ты сам знаешь, за что!

Они не слышали, как приближается шлюпка. Но вот Хэл Кортни крикнул совсем рядом:

— Держитесь, парни! Я здесь!

Экипаж шлюпки греб что было мочи, а Хэл, сидя у руля, направлял шлюпку к ним. По приказу гребцы подняли весла, сильные руки протянулись к братьям и вытащили их из воды.

Гая подняли на борт «Серафима». У поручня его ждал доктор Рейнольдс. Том стоял на палубе рядом с отцом и в непонятном оцепенении смотрел, как помощники лекаря уносят брата вниз.

— Он меня ненавидит, отец, — прошептал он.

— Давай-ка посмотрим твою царапину, парень, — мрачно буркнул Хэл.

Том без интереса взглянул на свою рану. Морская вода превратила кровотечение в тонкую струйку.

— Ерунда, — сказал он. — И правда царапина. — Он снова посмотрел на отца. — Гай меня ненавидит. Это первое, что он сказал, когда я вытащил его на поверхность. Что мне делать?

— Гай переживет это. — Хэл разорвал рубашку Тома, чтобы добраться до раны. — Забудет и простит.

— Нет, — покачал головой Том. — Он сказал, что всегда будет ненавидеть меня. Но ведь он мой брат. Помоги мне, отец. Что мне делать?

Хэл ничего не мог сказать. Он хорошо знал упрямство и злопамятность близнеца — в этом были его сила и слабость. Отец знал, что Том прав. Гай никогда не простит брата.

* * *

За все время плаваний по океану Хэл не видел берегов прекраснее этого. Гора стеной возвышалась до неба, ветер, проносившийся над ее вершиной, превращал стоящее над ней облако в кипящее молоко, отливавшее перламутром и розовым жемчугом в лучах заходящего солнца. Склоны горы под скалистой вершиной поросли лесом, а белые берега окаймляла пенная полоса прибоя.

Такая красота должна была бы радовать Хэла, но все связанные с ней воспоминания были окрашены болью и ужасом. Издали отчетливо были видны стены крепости; из бойниц выглядывали орудия, их жерла напоминали темные пустые глазницы. В темнице под этими стенами Хэл прожил три суровых зимы и даже сейчас вздрагивал, вспоминая холод, пробиравший до самых костей. На этих стенах Хэл работал так, что кожу и плоть срывало с его ладоней, а сам он шатался от усталости.

На этих строительных лесах он видел смерть многих людей, и именно здесь произошло трудное для него превращение из мальчика в мужчину.

Он поднес к глазу подзорную трубу и принялся разглядывать другие корабли в заливе. Насчитал двадцать три парусника, все больше торговые суда, в основном голландские.

Среди них один англичанин, судя по виду, принадлежащий Ост-Индской компании, но Хэл с разочарованием понял, что это не «Йомен из Йорка». В заливе не было ни следа его товарища по плаванию.

Не опуская подзорной трубы, он провел взглядом по воде залива к берегу и остановил его на открытом плаце под стенами крепости. В его сознании в самых страшных и мрачных подробностях возникли картины мучительной смерти отца. Пришлось прогнать их, чтобы сосредоточиться — следовало поставить «Серафим» на якорь.

— Встанем на якорь за пределами досягаемости пушек крепости, мистер Тайлер.

Он отдал приказ, и объяснять его не требовалось. Нед понимал, что на уме у капитана; его лицо тоже было мрачным. Возможно, стоя у руля и отдавая команду убрать паруса, он тоже вспоминал те страшные дни.

Якорь с всплеском ушел в воду, залив ют, якорная цепь начала разматываться и уходить в клюз. «Серафим» резко вздернул нос, потом грациозно повернулся по ветру и застыл; из полного жизни и энергии морского существа он сразу превратился в спокойно плывущего лебедя.

Экипаж цеплялся за голые реи и снасти; матросы смотрели на сушу. Выкрикивая замечания и вопросы, они наблюдали за гребущими к кораблю шлюпками. Этот мыс моряки называли Морской Таверной. Свыше пятидесяти лет назад его колонизировали голландцы, чтобы снабжать продовольствием корабли Голландской Ост-Индской компании, и шлюпки были загружены продуктами, по которым матросы истосковались за проведенные в море месяцы.

Хэл подозвал к себе офицеров.

— Следите, чтобы на корабль не пронесли крепкие напитки, — предупредил он Уила Уилсона. — Продавцы рома попытаются пробраться через орудийные порты. Если мы позволим им одурачить нас, к вечеру половина матросов будет пьяна.

— Есть, капитан.

Четвертый помощник поднес руку к шапке.

Он не пьет и поэтому особенно подходит для такой обязанности.

— Аболи, поставь у сходен людей с саблями и пистолетами. Мы не хотим, чтобы воры обчистили корабль или шлюхи занимались своим делом прямо на палубе. Иначе придется обнажить кинжалы… — он едва не сказал «снова», но вовремя сдержался, не желая напоминать о конфликте между своими сыновьями.

— Мистер Фишер, вы займетесь торговлей со шлюпками — у вас это хорошо получается.

Он может положиться на Большого Дэниела — тот и шиллинга не переплатит и проверит все фрукты и овощи, которые пойдут на борт.

— Мистер Уэлш поможет вам и расплатится с лодочниками.

У Уэлша множество обязанностей — от учителя до секретаря и казначея.

Офицеры разошлись по местам, чтобы исполнить поручения, а Хэл прошел к борту. Он смотрел на подваливающие шлюпки. Они доверху были нагружены свежими продуктами: картошкой, еще не очищенной от земли, капустой и яблоками, инжиром и тыквами, кусками свежей красной баранины и ощипанными цыплятами. Сегодня вечером команду ждет пир. Хэл смотрел на этот рог изобилия, и рот у него наполнился слюной. На исходе долгого плавания все моряки испытывают всепоглощающую тягу к свежим продуктам. Некоторые уже перегнулись через борт и торговались. Те, у кого есть деньги, готовы были платить по пенни за единственную свежую картофелину.

Их снедала алчность — они хватали толстые белые клубни, вытирали с них землю об одежду, словно это были яблоки, и пожирали сырыми, с радостью прожевывая вяжущую белую мякоть.

К Хэлу подошел доктор Рейнольдс.

— Что ж, сэр, большое облегчение снова оказаться в порту. На борту уже двадцать шесть случаев цинги, но до отплытия все больные выздоровеют. Это чудо и загадка, однако воздух суши излечивает даже самые тяжелые случаи — людей, которые потеряли зубы и слишком слабы, чтобы держаться на ногах. — Он протянул Хэлу спелое яблоко. — Взял из покупок мистера Уэлша.